Страница 111 из 140
ЗУЛЕЙХА ПРИГЛАШАЕТ ЮСУФА ВО ДВОРЕЦ Когда возвел дворец художник строгий, Царевна стала украшать чертоги. Китайскою парчой устлала пол, Расставила и стулья и престол, Повесила светильники, и в блеске Соперничали пышные подвески. Ковры она развесила, вздохнув: Все было здесь — отсутствовал Юсуф! Вот правда: без любимого страдая, С презреньем смотришь ты на кущи рая Решила так: Юсуфа позовет, Окажет уваженье и почет. В покое светлом с ним уединится, Чтобы его красою насладиться, Чтобы познал блаженство и Юсуф, К ее устам живительным прильнув. Юсуфа позвала, сказав: «Любимый, Меня огонь сжигает негасимый. Кипит любовной смутою душа, Горит сухою рутою душа!» Она стояла перед ним, рыдая, Чтобы луна явилась молодая, С вершины счастья возвестив: «Живи, Развеселись на празднике любви!» Не знал Юсуф, что во дворце таилось, Лишь тонко по цветам вода струилась. Взяла Юсуфа за руку: «О ты, Светильник зрячих, солнце чистоты! Как ты красив, пленителен и строен! Ты всех даров и милостей достоин. Ты честно служишь мне, — тобой дышу И гордо цепи верности ношу. Приди и властвуй надо мной по праву, Приди, тебе хочу пропеть я славу!» Сказав свою чарующую речь, Решила в первый зал его увлечь. Вошел он, — обольстительная пери За ним закрыла золотые двери. Была не в силах Зулейха молчать, С горящих уст она сняла печать: «Моей души мечта и наслажденье, Ты — цель моя, и свет, и сновиденье. Вот счастье: предо мною ты стоишь. Вот горе: на меня ты не глядишь. Ну, повернись ко мне, мой друг суровый, Одно скажи мне ласковое слово!» Юсуф сказал, поникнув головой: «Как я, рабы все шахи пред тобой! Я скован болью. Сердце мне обрадуй, Пускай свобода будет мне наградой. Я твой слуга. Не подобает мне С тобою вместе быть наедине. Я — хлопок, ты — пожара полыханье, Ты — грозный вихрь, я — мускуса дыханье. Что хлопок перед силой огневой? Что мускус перед бурей грозовой?» Она, решив: болтает он впустую, Ввела Юсуфа в комнату другую. Закрыла снова двери на замок. Вздохнул Юсуф: удел его жесток! И снова Зулейха ему сказала, Снимая с давней тайны покрывало: «У ног твоих лежу в тоске немой, Доколе мне страдать, упрямец мой? Ждала я: покорясь моим приказам, Ты сердце исцелишь мое и разум. Но мне во всем противоречишь ты, Меня покорностью не лечишь ты!» Сказал Юсуф: «С грехом не надо знаться. Грешить — не означает подчиняться». Настаивая каждый на своем, Они вступили в третий зал вдвоем. И Зулейха закрыла двери снова, Вновь полилось чарующее слово. С волнением невольник ей внимал. Она вела его из зала в зал, И в каждом речь другую заводила, И в каждом довод новый приводила. Не помогли шесть залов до поры, Но кости сохраняла для игры. И в зал седьмой ввела его поспешно, Надеясь, что мечта блеснет утешно… Не бойся безнадежности примет, Живя во тьме, надейся: будет свет. Пусть через сто дверей не входит счастье, Сомненьем сердце не терзай на части, В сто первую стучись упорно дверь, Твоя мечта исполнится, поверь! ЗУЛЕЙХА ПРИВОДИТ ЮСУФА В СЕДЬМОЙ ЗАЛ В чертоге тайны, из-за покрывала, Повел мудрец таких речей начало: Когда они вступили в зал седьмой, Красавица воскликнула с мольбой: «Войди в мои глаза, о друг бесценный, Вступи ты в этот храм благословенный!» Воскликнула: «Мой лик светлее дня, Взгляни же с милосердьем на меня. Доколе будешь ты жесток, доколе Меня заставишь ты страдать от боли?» Так расписав мучения свои, Юсуфу говорила о любви, Но тот стоял, очей не поднимая: Его любовь страшила роковая. Оп голову склонил, взглянул на пол,— Свое изображенье там нашел. Взглянул на ложе, на покров атласный, Она и он объяты негой страстной. Он отвернулся, он решил, что впредь Не будет в эту сторону смотреть, Но всюду, всюду взор его невинный Одни н те же находил картины. Он для молитвы очи поднял ввысь,— На потолке она и он слились. В нем вспыхнул жар, и взоры огневые На Зулейху он обратил впервые. Тогда надежды луч в нее проник: Ей солнца улыбнется дивный лик! Стенать и плакать начала сначала, Потоки слез кровавых источала: «Своей любовью, своенравный друг, Молю я, исцели ты мой недуг. Я пить хочу, а ты — вода живая, Бессмертье — ты, но посмотри: мертва Я без тебя — как тело без души, Я жажду: напоить меня спеши. Моей тоски займись ты врачеваньем, Стань сада моего благоуханьем!» Сказал Юсуф: «Красе твоей хвала! Всех пери ты красою превзошла, Но зеркало души моей до срока Не разбивай, не мучь меня жестоко». Сказал: «Два властелина мне страшны: Бог и азиз египетской страны. Придет к азизу слух об этой страсти,— Он на меня обрушит все напасти». Сказала: «Не тревожься, мой кумир. Устрою в честь азиза пышный пир. Я кубок поднесу — он пьяным станет, До воскресенья мертвых не воспрянет. Есть у меня несметное добро: Каменья, золото и серебро. Я искуплю свой грех, раздам их нищим, Нас бог простит, и счастье мы отыщем». «Я не из тех, — Юсуф сказал в ответ,— Кто ищет счастья ближнему во вред». Сказала: «Ты противишься сближенью. Чтоб стала я для стрел тоски мишенью. Хитришь, лукавишь, хочешь ты уйти, А ложь у прямодушных не в чести. Клянусь, кривым путем идти не стану, Я не склонюсь к лукавству и обману. Смотри: горю я, как тростник сухой, А ты смеешься над моей тоской. Смотри: грозит бедою это пламя,— Приди, залей водою это пламя!» Она рыдала, руки протянув, По-прежнему упорствовал Юсуф. Воскликнула тогда: «О многословный Упрямец, в горести моей виновный! Я вижу, речь твоя — пустой ответ, В таких речах нужды и смысла нет. Когда мою ты шею не обнимешь,— Себе на шею кровь мою ты примешь. Возьму кинжал я — лилии цветок,— И кровью обагрю я свой чертог. С душой своей разъединю я тело, Медлительность твоя мне надоела. Когда азизу принесут слова, Что я лежу у ног твоих мертва, В его горячем сердце вспыхнет злоба, Тебя убьет он, мы погибнем оба. Мы заключим в могиле наш союз, И наконец-то я с тобой сольюсь!» Достала Зулейха, раскинув ложе, Кинжал, на ивовый листок похожий. Сжигала душу страстную гроза, Алкало тело, и в слезах — глаза. Вскочил Юсуф, увидев слезы страсти, И руку обхватил ей, как запястье. «О Зулейха! — воскликнул, — не спеши, Исполню я мечту твоей души! Ты страждешь, но страданья удалю я, Ты жаждешь — встречей жажду утолю я». Красавица, владычица сердец, Услышав речь такую наконец, Подумала, что пробило сближенье, Что ей принес любимый утешенье. Тогда кинжал отбросила она, К другим прибегла способам луна: В его уста впилась она с весельем И шею обхватила ожерельем. Душа, где страсти не было границ, Мишенью стала для его ресниц. Она его жемчужины хотела И превратила в раковину тело, Но в ту мишень Юсуф не стал стрелять, Он раковины не сломал печать, Не просверлил жемчужину алмазом: Его удерживали честь и разум. Стрелою ринулся к дверям Юсуф, Он убежал, все двери распахнув. Она — за ним, терзаясь от потери, Его настигла у последней двери, Схватила за рубашку, вся в огне,— Разорвалась рубашка на спине. Но вырвался красавец с болью тяжкой, Он розой был с разорванной рубашкой. Она, одежды разорвав свои, Как тень упала наземь в забытьи.