Страница 165 из 172
Царь отвечал:
- Говоришь ты о подписанной Исидором во времена прадеда моего Флорентийской унии с папою. Так того митрополита считаем мы купленным Иудою. Доверия перстам его нет. Нашей церковью Исидор осужден без прощения…
Одобрительно загудело московское духовенство. Бояре зашмыгали носами. Старый Иван Федорович Мстиславский прослезился. Замахал руками, наказывая сыну Федору, как надо вступаться за отечество.
- Не перевирай историю. Знаем: не греческая церковь оставила Единую, но вы отошли, испугавшись натиска измаильтян на град Константинов. Впору вам проситься к нам, а не обратно. Вы в Риме отошли от религии изначальной, от Господа ведомой. Ни я, ни Дума, ни синклит никогда не писали к папе о вере. И я с тобой не желал говорить о ней, кроме как по скорбям, винам и неразумению своему, так и по возрасту: мне пятьдесят первый год, стою на краю пропасти или позднего покаянного Спасения .
Антоний побледнел. Большой католический крест – крыж тускло блестел на красной мантии, оттенявшую отсветом и белое лицо, и тонзуру пурпуром. Папский нунций был алым пятном среди черных одеяний, белых и черных митр русского духовенства.
- Вы, русские, - упрямо продолжал легат, - новоуки в христианстве. Греки древнее вас, а приняли Унию.
Царь с оглядкою вздохнул:
- Москва – третий Рим. Второй Рим, святой град Константина, попран иноверцами. Из ужаса пред ними, спеша спасти родину, склонились греки перед вами. Вы обещались помочь силою, да не помогли. Вот и перед нами ловчите. Как псов на турок пустить желаете, науськиваете. Нашим в битве пасть, вашим – нашей простоте смеяться. Не мы, не греки, ваш же первый Рим извратил первое слово Господа. Вот ты хвалишься истинной верою, отчего тогда нарушаешь образ, Богом данный? Зачем стрижешь бороду? Ты в римской вере поп, а бороду сечешь. Откуда взял? По какому учению?
Антоний насупился на досадное высокой темы снижение:
- То вопрос маловажный.
- Толкуешь: мы – такие, как вы. Токма никто из наших попов, духовенства черного платья красного не носит, как ты. Крест на персях у нас истинный. Крышка головы не бритая. В посты честно не вкушаем скоромного. В церквах перед Богом стоим, а не сидим развалясь в креслах. Стоя на службе заснуть тяжеленько, свалишься, не то что на лавке...
Дворяне сдержанно засмеялись. Иоанн продолжал:
- Посланник наш Шевригин доносил, что у папы на сапоге крест, на кресте распятие. Прилично ли сие уничижение святынь?
- Нет уничижения. Достойное воздается достойному. Папа есть глава христиан, учитель монархов, сопрестольник апостола Петра, ключи от Царства Небесного из рук Господа получившего.
- В Библии ничего про то нет.
- Есть!
- Добавлено! Все вы знаете и нас учить кидаетесь, - раздражался царь. – У вас земля обетованная, где же Русь? – Иоанн произнес слово бранное. – Уважать нас не желаете? Так мы уж как-нибудь по-свойски…
- Тебя, государь, мы величаем наследником Мономаховыми, значит, с Киевской областью. Святой Отец же…
- Да что с тобой говорить, говорено! Чужак ты нам. Сладкие плоды твои горьки нам. У христиан один Отец – на небесах. Нет на земле. Мы уважаем митрополита нашего и требуем его благословения, но он ходит по земле и не возносится выше царей гордостью. Ваш же папа, велящий или принимающий, что носят его по улицам на седалище, как на облаке, живет не по Христову учению, потому есть не пастырь, а волк.
Антоний вздрогнул от словесной пощечины. Бывшие с ним иезуиты понурились. Нунций с обидой за мирное посредничество сказал:
- Если папа волк, а не пастырь, тогда мне говорить не о чем.
В палате замерло. За царем было последнее слово. Подальше от него Годунов предусмотрительно отставил клюку. Не застряли ли под ручкою ли волосы убитого царевича? Ослаб в горести царь, а вдруг встанет и возьмет жезл. Не предскажешь, и никто слабой руке его не воспротивится.
- Вот я и говорил, что нам нельзя спорить о вере, - будто прочел мысли собравшихся утомленный государь. – Без раздорных слов не обойдется. Оставим. Не про Григория XIII я говорил, о папах вообще, Христовым заветам не следующих.
Напряжение упало. Духовенство уверилось в победе царя с итогом диспута предрешенным. Митрополит троекратно государя сложенными перстами благословил. Подойдя, обнял с мягкой кротостью. Иоанн отпустил Антония, дозволив полу длинного своего вретища поцелуем коснуться. Стольникам передали подать Поссевину и другим иезуитам в гостевые кельи лучшие блюда от царя на закуску, храня, однако, строгость первой недели Великого поста, в те дни стоявшей.
На третий день нунция снова пригласили к царю в Кремлевский дворец. Иоанн дозволил Антонию сесть на лавку против себя. Поссевин присел на край, готовый вскочить, не доверяя сей нежданной милости. Государь громко сказал, обращаясь не столько к посланнику, сколько к боярам и духовенству:
- Антоний, прошу тебя забыть сказанное мною к твоему неудовольствию о папах римских. Мы не согласны в некоторых правилах веры, но я хочу жить в дружбе со всеми христианскими государями, и пошлю с тобою одного из моих сановников в Рим. За оказанные же тобой услуги по заключению мира с Речью покорно благодарю.
Царь велел на этот раз Антонию обращаться со словами увещевания не к нему, но боярам и духовенству, будто от тех зависело остаться Руси в православии или признать Унию. Антоний с жаром выступил. Толмачи не успевали переводить.
Потом три дня еще собирали Думу и синклит. Антоний каждый раз говорил перед ними, мысленно равняя себя с Павлом перед языческим ареопагом. Готовился пострадать не менее апостола. Ночами Поссевин почти не спал, подготовлялся к дневным выступлениям. В три дня он написал целую книгу о мнимых заблуждениях греков, основываясь на бывших у него богословских творениях Константинопольского патриарха Геннадия, поддержанного в первосвятительстве и султаном, и крымским ханом Мухаммедом II.
Именем папы Антоний убеждал царя послать в Рим, кроме посла, еще несколько грамотных молодых людей, дабы они, узнав истинные догматы древней греческой церкви, от коих на Руси будто бы отошли, выучились итальянскому и латинскому, передав итальянцам язык наш для ясной с царем и Думой переписки. Легат убеждал выгнать из московских областей Лютеровских миссионеров, отвергающих Богоматерь, мощи и святость Христовых Угодников, и принимать единственно латинских просветителей.
Царь, доверяя Думе, не вмешивался, бояре отвечали: согласны, государь станет искать людей, способных для наук. Если найдет, обязательно пошлет к Григорию. С тоской думали о сыновьях – обалдуях нередкостных, собственный письменный язык редко знавших.
Антоний опять настаивал на скорейшем выступлении России против турок. Царя же после мира с поляками занимали шведы:
- Заставьте короля шведского первым изъявить миролюбие, тогда увидим искренность союза с европейцами на турок. Унять неверных не менее вашего желаю. Жду из Европы широкого посольства об ополчении на султана. Пока же ни в какое обязательство войти не могу.
5 марта в первое воскресение Великого поста царь позвал Поссевина и иезуитов в Успенский собор на богослужение. Антоний догадался: царь хочет показать народу смирение латинян перед Православием. Не на словах, на деле клонят они главу, признают высшие древние уставы. Антоний и иезуиты не могли отказаться, пришли. На паперти царь пошутил:
- Смотри, Поссевин, как бы лютеране за тобой следом в храм наш не проскользнули!
Царь приготовил нунцию и иезуитам «подарок». В этот день должен был креститься в православие отрекшийся лютеранства немецкий проповедник Каспар и некоторые с ним. Вот Иоанн и намерился выставить Антонию образе. Не крестится ли в православие и легат?
Кидая взгляд на вежливую толпу купцов-протестантов и прочих, явившихся поддержать Каспара, папский легат отвечал: