Страница 164 из 172
Изнуренное союзное войско не желало долее осаждать. Многие яростно желали мира. Пустили бедственный слух. что Стефан воюет Ливонию ради интереса не государственного - личного, дабы отдать ее на прокорм племянникам. Тлел общий бунт. Присутствие короля удерживало воинов. Вдруг он объявил о нашептываемом отъезде, будто для разъяснения с задержанными резервами и набора полков. С собой король увозил раненых, войну проклинавших. Командование передавалось воеводе Замойскому. Тот, полагая, что непреклонный Шуйский встанет препятствием для выполнения польских условий, закинул ему в Псков через возвращенного русского пленника притворное письмо от некоего немца Моллера: «Государь князь Иван Петрович! Я долго служил царю вместе с Георгом Фаренсбахом. Ныне вспомнил хлеб-соль. Желаю тайно уйти к вам и шлю наперед казну свою. Возьми посылаемый с пленником ящик, отомкни, вынь золото и блюди до моего прихода». Воеводы усомнились, разглядывая внесенный большой ларец. Приказали искусному мастеру с вскрыть с осторожностью. В ящике нашли несколько искусно связанных пищалей, осыпанных порохом. При неумелом открывании должны они были произвесть взрыв и погубить изрядно. Замойский хотел – Шуйского.
Иван Петрович Шуйский укорил Замойского «ларцом», поступком вельможи недостойным, и послал воинов тревожить литовские окопы. 4 января псковичи в сорок шестой раз выкатились из города. Взяли знатное число пленных, многих сановников неприятельских.
Вместо трех дней, определенных Баторием для заключения мира, переговоры затянулись на три недели. Нашим постоянно приходилось сноситься с Москвой. Перекладывали на страдающего царя ответственное решение. Он просил хотя бы выговорить нам Дерпт.
Иезуит Антоний явно мирволил польской стороне. Когда наши послы как-то заупрямились, он вырвал у них бумагу с проектом, оборвав пуговицы на посольской шубе Олферьева, вскричал:
- Ступайте вон! Я с вами ничего не буду говорить!
Переговорщики мерзли, голодали, торопились, только - не наши. Царский гнев был страшнее любых мук. Наконец, под свою ответственность Елецкий и Олферьев уступили полякам Ливонию и Полоцк с Велижем. Баторий в ответ не потребовал контрибуции, согласившись в договоре оставить открытыми судьбы Ревеля и Нарвы, а также вернуть России Великие Луки, Заволочье, Невель, Холм, Себеж, Остров, Красный. Изборск, Гдов и другие псковские пригороды. Загвоздка состояла, что Иоанн в присланной послам инструкции, отрекаясь городов, желал в договоре подписаться Ливонским властителем и царем, то есть – императором, о чем поляки и папский нунций не желали и слышать. В результате написали две грамоты. В русском варианте Иоанн именовался царем, властителем Ливонским и Смоленским, в польском – Ливонским властителем именовался Стефан, Иоанн – просто царем.
Грамоты скрепили посольским крестным целованием. 17 января известили Псков о замирении. Так окончилась шестидесятилетняя война, последние двадцать четыре года длившаяся непрерывно. Последние три года – с крайним взаимным ожесточением. Замойский пригласил русских на пир в поле. Шуйский не поехал, отпустив гулять младших воевод.
Антоний спешил воспользоваться, как он ожидал, благодарностью царя за заключенный мир, раз выступил, как ему казалось, удачливым посредником. Голову иезуита кружил давешний замысел слить веры и заставить царя обратиться на юг тревожить крымчаков, а значит - связать оттоманов, главную грозу Европы.
Иезуит недостаточно четко представлял, какая благодарность может быть излита на человека, причастного к отнятию у Руси земель, принадлежавших ей со времен Ярослава и Святого Владимира. Антоний жаждал спора о вере, где, блеснув красноречием, собирался отвратить царя от греческой веры. Общее убеждение Европы: на Руси все решает царь, переменится царь, переменятся иерархи и подданные.
Январем спальню царя в Александровой слободе неожиданно выжгла круглая молния. К подножию же дворца упал с неба таинственный мраморный камень, очертанием напоминавший надгробный.. Умники тот час разглядели на камне необъяснимую надпись. Царь велел изрубить камень – смертное себе предзнаменование А близ Москвы уже слышали ужасный крик:
- Спасайтесь! Бегите!
Зная суеверие русского государя, Поссевин рассчитывал, что благоприятный момент для обращении царя в католичество наступил. Недавняя смерть царевича, придворные, еще ходившие в черных и синих одеждах, будто подтверждали расчет.
В тронном зале Антоний передал Иоанну слова Батория:
«Скажи государю московскому, что вражда угасла в моем сердце. Не имею никакой тайной мысли о будущих завоеваниях. Желаю истинного братства и счастья России. Во всех наших владениях пути и пристани должны быть открыты для купцов и путешественников той и другой земли к их обоюдной пользе. Да ездят в Московию свободно римляне и немцы через Польшу и Ливонию. Тишина христианам, месть разбойникам крымским! Уймем вероломных злодеев, алчных ко злату и крови наших подданных. Условимся когда и где действовать совместно. Не изменю, не ослабею в условиях. Пусть Иоанн даст мне свидетелей из своих бояр и воевод. Я не лях, не литвин, а пришлец на троне: хочу заслужить в свете доброе имя навеки!» Упоминание конечного обстоятельства вряд ли могло расположить Иоанна, славившегося родовой древностью.
Царь слушал, сидя на троне в траурном рубище без скипетра, которого как обагренного невинной кровью чурался брать после убийства Ивана. Сдержанно отвечал, что не намерены мы прерывать мир с Магмет-Гиреем, недавно послом Мосальским на пять лет заключенным. Было ясно: мир с крымчаками обращал тех, живших набегами, на Польшу.
Поджав губы, Антоний потребовал отдельной беседы с царем об единении церквей. Царь согласился на диспут только в присутствии думных бояр и высших духовных лиц.
В тронной палате затолклись. Многие любопытствовали послушать очередной спор о Вере. Старшие бояре, дворяне сверстные и служилые князья вытеснили, выпихнули норовивших презреть места стольников да младших дворян. Антоний и три иезуита поклонились царю. Косо глянул Антоний на нового митрополита Дионисия, бывшего хутынского игумена. Дионисий заступил место скончавшегося в феврале 1581 года Антония. Новый митрополит был большим видным мужчиной с окладистой бородой, крупными сильными руками. За знания, начитанность, многочисленные духовные сочинения получил он в церковной истории прозвище Грамматика. Уже во время служения сего митрополита Иоанн сподобился лишиться сына. Сейчас митрополит, оратор красноречивый, рвался в бой, дабы столкнуться с нунцием, опровергнуть, опрокинуть. На царя Дионисий глядел как на ученика значительного, умом, опытностью и знанием духовных дел не уступающего. Подле Дионисия сел высший клир. Как свойственно Руси, при перемене митрополитов, окружение сменялось незначительно.
Легат Антоний молвил:
- Величайший государь! Из всех твоих милостей, мне поныне оказанных, самая наибольшая есть сие дозволение говорить с тобою о предмете столь важном для спасения христианских душ. Не мысли, государь, чтобы Святой Отец, по вашему – римский папа, нудил тебя оставить веру греческую. Нет, он желает единственно, чтобы ты, наделенный умом глубоким и просвещенным, исследовал деяния первых Соборов, и все истинное, древнее навеки утвердил в своем царстве законом неизменяемым. Тогда исчезнет разнствие между восточною и западною церквями, воссоединятся они как во время оное. Опять станем мы единым телом Христовым к радости народов и пастырей. Государь! Моля Святого Отца доставить тишину в Европе и соединить всех христианских венценосцев для одоления неверных, не признаешь ли его главою христианства? Не изъявил ли ты особенного уважения к апостольской римской вере, дозволив всякому, кто исповедует оную, жить свободно в российских владениях и молиться Всевышнему по ее святым обрядам, ты, царь великий, никем не нудимый к сему торжеству истины, но движимый явно волею Царя царей, без коей и древесный лист не падает с ветви? Желаемый тобой общий мир и союз венценосцев может ли иметь твердое основание без единства веры? Ты знаешь, что оно утверждено собором Флорентийским, императором, духовенством Греческой империи, самым знаменитым иерархом твоей церкви Исидором, - Антоний коленопреклоненно протянул царю свиток, который взял хромой и с подвязанной после Иоанновых побоев рукой Борис Годунов. – Читай представленные установления восьмого Вселенского собора. И если где усомнишься, то повели мне изъяснить. Истина очевидна. Прияв ее в братском союзе с сильнейшими монархами Европы, какой достигнешь славы! Какого величия! Ты вернешь не только Киев, древнее сердце России, но и всю империю Византийскую, отъятую Богом у греков за раскол и неповиновение Христу.