Страница 93 из 108
джери теперь уорк-шао и потому гораздо выше всяких там тлхукотлей. (Сам-то он
очень быстро забыл о том, что тоже родился в крестьянской семье.) Ответил бы
Адильджери наглецу ударом кинжала, да ведь опасно ссориться с абреками... На-
конец неустанный проповедник ислама пристроился к дружным сыновьям по-
койного Хабалы и их приятелю Ханафу. Сначала мужчины слушали с интересом,
потом стали задавать недоуменные вопросы:
— Вот ты, уважаемый еджаг, говоришь, что в эдеме прекрасно, там сады,
орошенные потоками вод. Так? — спросил Ханаф.
— Так, — подтвердил Адильджери.
— Тогда скажи, разве мало садов на нашей адыгской земле? А разве не хва-
тает воды? Да ее достаточно, чтобы взрастить в сто раз больше садов, чем у нас
есть, да еще останется, чтобы затопить всю твою геенну огненную!
— Постой, неразумный ты человек! — улыбнулся Адильджери. — Ведь рай
— это вечное наслаждение и отдых. Это изысканные яства и неземные гурии — де-
вушки, значит, которые ублажают правоверных, умерших праведной смертью!
Там нет ни трудов, ни забот, остается лишь славить аллаха да вкушать удовольст-
вия.
— Э, нет, добрый Адильджери! — возразил Хакяша. — Если моя жена заста-
нет меня с гур... (по-кабардински худой, тощий, высушенный) или как там зовут
этих девушек, она возьмет в руки веретено, а то и дубовый шинак (каб. — тарел-
ка) и так ее погонит, так погонит! Если райская красотка и спасется бегством, то
лишь благодаря легкости своего тела. Боюсь, и мне достанется...
— Чудак ты! — рассмеялся Адильджери вместе со всеми остальными. —
Женщин в эдем не допускают. Кстати, кошек и собак тоже.
— А лошадей? — испуганно спросил Хазеша.
— Какие там лошади! — Адильджери досадливо, но, кажется, с некоторым
сожалением махнул рукой.
— Почему же к женщинам такая унизительная несправедливость? — возму-
тился Ханаф. — Джабаги из Казанокея умнее нас всех, а он говорит: «Не судите
дважды и не унижайте жен своих».
— Вы бы слушали, что говорит пророк Магомет, — мулла-любитель больше
не улыбался.
— Ведь женщина, — продолжал Ханаф, — мать рода человеческого, в том
числе и твоя мать, Адильджери. От женщины много и другой пользы. Кто приду-
мал молот, наковальню, щипцы, серп? Старинные предания рассказывают, как
бог-кузнец Тлепш мял раскаленное железо руками, клал на камень и ковал кула-
ком, пока Сатаней, цветок нартов (по-кабардински — лютик), не подкинула в его
кузню собственноручно выструганные из дерева маленький молот и наковальню.
А щипцы? Она показала Тлепшу двух спящих змей, лежащих крест-накрест одна
на другой, и пригвоздила их острой палкой к земле, проткнув разом обоих, — вот
тебе и щипцы! То же самое и ножницы. А помнишь про старуху Уорсар? Она со-
чинила песенку о серпе, когда еще никто не знал, что это такое, и созревшее просо
рвали руками:
Если железа полоску согнуть.
Как перо из хвоста петушиного,
Зазубрить ее изнутри,
Как гребешок петушиный,
То сделать останется ручку
Из деревянной чурки:
Вот тогда и получится Серп!
— Опять мне сказки рассказывают! — обозлился Адильджери. — Темные вы
люди! Сидите у себя в глуши, в ничтожном своем хабле и ничего не знаете.
— Ну, о твоем рае мы узнали достаточно, — заявил Ханаф.
— Быть разлученными с нашими женами, сестрами, дочерьми... — сказал
Хазеша.
— Прохлаждаться с неземными бесстыдницами, набивать брюхо сластями и
при этом еще до хрипоты славить аллаха... — сказал Хакяша.
— Не иметь собаки, которая поможет и овец сохранить, и барсучью нору
отыскать, собаки, которая просто душу порадует... — сказал Ханашхо.
— Не иметь коня, чтобы скакать по зеленому пастбищу, веселя свое сердце...
— сказал Хашир.
— Нет, не нравится нам такая замогильная жизнь, — подвел итог Ханаф. —
Чтобы жить и не провести весной борозду по просыпающейся земле, не услышать
на заре петушиного крика, не увидеть, как твой несмышленыш тянется к тебе ру-
чонками?!
Адильджери вскочил на ноги и, прежде чем торопливо их унести, прогово-
рил голосом усталого отчаявшегося человека:
— Может, им, язычникам твердолобым, жить осталось всего одну ночь, а
они… а они, шайтан знает, о чем они думают!
* * *
О предстоящем смертельном побоище больше всех, конечно, думал Кургоко
Хатажуков.
Он мучительно искал верное решение, как лучше распорядиться ограни-
ченными своими силами, но ничего путного в голову не приходило. Если на рас-
свете напасть первыми, ошеломить неожиданной атакой и затем быстро отсту-
пить... Нет, не годится. Кабардинцы, увлеченные горячкой боя, даже не услышат,
не захотят услышать команду об отступлении. У них свои понятия о воинской
доблести. Вместо того чтобы урвать победные цветы кратковременного внезапно-
го натиска и с благоразумной поспешностью скрыться в лесу, ожидая нового
удобного случая, храбрые джигиты в погоне за новыми цветами полезут дальше и
увязнут в глубоком болоте численного превосходства крымцев. Выжидать? Бро-
саться из засад? Совсем не годится. Так не задержишь татар. Они могут успеть пе-
рехватить беженцев, закупорить проходы в ущелья, как сосуды затычками. Кроме
того, и это самое худшее, Кургоко, действуя одним пальцем, не будет знать, что
делают остальные девять...
Сейчас вокруг него собрались именитые князья и тлекотлеши, ждут курго-
ковского слова, сами пока ничего не предлагают. Издали на Хатажукова посмат-
ривает веселыми пытливыми глазами Ханаф — хорошо запомнил Кургоко этого
славного человека! А вот возвращаются с опушки леса земляки и, можно сказать,
верноподданные князя — добродушный бугай Шот и Тутук, лихой парнишка, ко-
торый вполне мог оказаться сильнейшим на недавних игрищах и заполучить ве-
ликолепный панцирь, будь у него соперник послабее; чем Кубати. (Сын тут же
стоит поодаль, скромно прячась за спинами Тузарова и Казанокова.)
Кургоко встал со ствола поваленного дерева — сидел на нем долго и в не-
удобном положении, пока не заныла поясница, — оправил черкеску. Князья и
тлекотлеши насторожились, подались вперед.
— Эй, сосед! — Хатажуков окликнул Шота. — Что вы там с приятелем виде-
ли интересного?
Польщенный тлхукотль с удовлетворением хмыкнул и остановился.
— Крымцев там кишит, как пчел в ульях после заката солнца. Наша добрая
Псыхогуаша сыграла с ними неприятную шутку: из-за ливня, а потом купания по-
головного в холодном Балке татары лишились сухого топлива и устраиваются на
ночлег без огня, мокрыми. Жаль, чихают не все разом и не в одну сторону, а то
сдули бы с обрыва шатры хана и его пашей, чтоб трясучка ихние кишки узлами
завязала!
— Твое желание, Шот, конечно, благородное, — со сдержанным смешком
сказал Кургоко, — но завтра нам придется все же надеяться только и только на
свое мужество.
— А почему не сегодня? — спросил Арзамас Акартов. Князь отрицательно
покачал головой:
— Скоро будет совсем темно...
Джабаги, Канболет, Кубати о чем-то оживленно пошептались, затем Каза-
ноков быстро подошел к князю:
— А в самом деле — почему не сегодня? И чем темнее, тем лучше! Здесь этот
парень, — Джабаги кивнул па Шота, — своими ульями и пчелами напомнил того
горящего козленка, который прыгал, по пасеке. И вот кое-кому пришла в голову
мысль: а если козленок не один и если вообще не козлята...