Страница 103 из 108
Кубати этот твой! Пши навозный! А все это дело рук вот этой Жештео! У нее спро-
сите, если не верите!
Вшиголовый ударил свою кобылу пятками по бокам и рванулся к середине
реки. Там он уклонился от брода, лошадь затянуло в быстрину, затем на глубокое
место, и Алигоко, как некогда его прихвостень Хагур, не удержался на спине жи-
вотного, и быстрая коварная река, похожая на Черек или Урух, с готовностью рас-
крыла для него свои удушающие объятия. На Шогенукове был драгоценный рум-
ский панцирь с золотыми заклепками, золотым львиным ликом и арабской над-
писью, вычеканенной в священной Мекке.
Сначала люди пытались с трудом переварить потрясающий хабар, услы-
шанный от Вшиголового. Затем на какое-то время все заслонила его гибель.
И опять выскочил вперед неугомонный кадий:
— Сбылось заклятие, данное в Мекке! — он простер руки в сторону столицы
ислама. — Названный здесь свиньей погиб мучительной смертью от удушья! Мо-
жет быть, теперь да простит аллах его прегрешения! Аминь!
— По усопшему молитва коротка, когда плата мулле невелика, — заметил
один из молодых крестьян, но поддержки не имел — слова кадия, видно, пробуди-
ли в большинстве душ религиозный трепет. Кто-то из старших сделал парню за-
мечание.
— Вот еще, слушать всяких дураков, — ворчал безбожник.
Его резко оборвали:
— Прежде чем дурака обличать, сперва докажи, что ты сам не дурак!
Смерть предателя мало трогала князя Кургоко: выстрелом в сердце прозву-
чали для него слова Вшиголового. Он этим словам почему-то сразу же поверил.
Похоже, поверили и многие другие. Он сейчас направлялся к старухе, смотрел на
нее упорно, а на себе чувствовал десятки чужих взглядов, любопытных, злорад-
ных, нетерпеливых...
Хадыжа испуганно сгорбилась, хотела затеряться в толпе, но ей не дали это
сделать. Люди отхлынули от реки, судьба Шогенукова перестала их интересовать.
— Говори, добрая женщина, — усталым голосом сказал Кургоко. — И не пы-
тайся меня обманывать.
— А что я должна говорить! — задиристо выкрикнула Хадыжа. — Ничего я
не знаю!
— Знаешь. Ведь на твоих руках скончалась моя жена...
— На моих, но я не знаю, о чем тут болтал этот сумасшедший. Спроси у него,
у дохлого шакала, сам!
— Да что она позволяет себе, старая колдунья! — рассвирепел Мисостов. —
Как высказывается о высокорожденном! Посадить ее меж двух костров — тогда
запоет по-другому!
— Можно и посадить, — согласился Кургоко, все так же упорно и тяжело
глядя Хадыже в глаза.
Старуха перепугалась не па шутку. Еще в самом деле сочтут колдуньей, уса-
дят меж двух костров и заставят произносить имена сорока помогающих ей чер-
тей! Тут назовешь не сорок, а четырежды сорок имен! Потом заставят съесть жа-
реную собачью печенку, наколотую на терновую веточку, и той же веточкой «про-
чистят» горло. Вместе с рвотой колдунья изрыгнет колдовскую свою способность.
Затем останется только проследить, чтобы «излеченная» в течение тридцати дней
не ела курятины — иначе к ней вернется колдовская сила.
Этот древний обряд «лечения» применялся чрезвычайно редко, и Кургоко
ни за что не допустил бы подобную дикость, но не мешало припугнуть упрямую
старуху.
И Хадыжа все рассказала. Жена Кургоко не перенесла родов. Не выжил и
мальчик, только что родившийся. И тогда Хадыжа той же ночью помчалась в ха-
лупу умершей несколько дней назад унаутки, забрала оставшегося после нее ре-
бенка, который был на полторы луны старше княжеского, а вместо него оставила
мертвого. Женщина, взявшаяся из сострадания кормить грудью сиротку, потом,
через посредство Хадыжи, была нанята кормилицей. Только сиротка уже назы-
вался Кубати, княжеским сыном. Его настоящий отец, тоже унаут, погиб еще до
его рождения под каменным обвалом в горах.
— Теперь я спрашиваю, — осмелела после своего признания Хадыжа, — ко-
му я сделала плохо? Эй, люди! Что вы потеряли от того, что среди вас вырос этот
славный джигит? Уэй, Канболет! Не жалей затраченных трудов своих!
— Я не жалею! — быстро сказал Тузаров.
— А ты, мальчик, тоже не переживай, — обратилась старуха к Кубати. — Кто
из князей может с тобой сравниться и силой, и статью, и красотой лица?!
— А что переживать! — громко заявил Кубати и шагнул поближе к крестья-
нам. — Говорят, если не сумел стать хорошим погонщиком волов, не станешь и
хорошим всадником. Я стал всадником, сумею, наверное, статьи неплохим погон-
щиком хатажуковских волов.
— Какой из него унаут, — тихо проговорил Кургоко. — Витязь он. Свобод-
ный...
Медленной, почти стариковской походкой направился князь к своему коню.
Джабаги Казаноков обнял Кубати за плечо, другой рукой подтащил к себе
за рукав Канболета.
— Если есть бог на свете, то дай он каждому из нас вырастить и воспитать
хотя бы по одному вот такому «унауту»!
Толпа одобрительно загудела.
* * *
Обитательницы емузовского дома, вместе с семьями соседнего селища, не
успели еще вернуться из своего потаенного урочища, когда их настигла, трепеща
радужными крыльями, весть об истреблении ханского войска. А урочище это, ок-
руженное со всех сторон высокими скалистыми утесами, было совсем близко, сра-
зу же за Чегемскими водопадами. В неприступную котловину вел из основного
ущелья узенький проход между гранитными стенами — тут не разъехались бы и
два всадника. Даже повозки приходилось сюда протаскивать, вернее, проносить
на руках в разобранном виде. Внутри котловины росли обильные травы и дикие
плодовые деревья, а с вершины одного из утесов низвергался водопад.
Обрадованные сельчане повернули назад к уцелевшим на этот раз домам.
Больше ни одна женщина не восклицала: «О, аллах! Корова моя — это гостья
твоя!»
Вести о поимке Алигоко Вшиголового, суда над ним и позорном конце кня-
зя, вести об удивительной тайне панциря и происхождении того юноши, который,
оказывается, считался «сыном матери, его никогда не рождавшей», вовремя дос-
тигли ушей Нальжан и Саны и их соседей. Вовремя — это значит до возвращения
Канболета и Куанча.
Кубати отказался ехать с ними наотрез. Не желал он снисходительного к се-
бе отношения. Конечно, чуткий Тузаров понимал, что парень не сомневается в
своем аталыке, что «гордыня» его наиграна. Парню просто необходимо побыть
без опеки старших.
Кубати уехал вместе с Нартшу. Рвался туда же и Куанч, но Тузаров не отпус-
тил его.
— Почему же ты отпустил Кубати?! — возмущался Куанч.
— Потому что это было бы все равно, что у человека, который пошел танце-
вать, потребовать немедленно вернуть одолженные ему штаны.
— Ага! — понял веселый, честный и немного шумный Куанч и добавил тихо,
с озабоченным вздохом:
— Что же, пусть потанцует...
Сана грустила и мечтала. Колечко, подаренное Кубати, начала носить от-
крыто, а чувства скрывала, как сноха имя деверя. Сочинила песенку на тот случай,
если ее захотят проверить, сумеет ли она не называть имен своих родичей, чтоб
злые духи остались в дураках:
Если туда, где кудахчут по-глупому,
Едва лишь снесут кругло-белое хрупкое,
Вдруг заберется хвостатая рыжая,
А потом перескочит плетеное,
Я кликну со мной соединенного,
А он призовет молодого безусого,
Того, кто родился позже него
От той, что вскормила обоих,
А позже рожденный вместе