Страница 6 из 11
3. Исторически Петербург сложился как общероссийский центр подготовки специалистов высшей квалификации. Здесь основаны Петром Великим Академия наук и первый российский университет, на протяжении трех столетий создавались высочайшие образцы культуры, велись фундаментальные и прикладные научные исследования, развивались наукоемкие технологии. Долгие годы считалось, что высшая школа Петербурга является уникальной и наиболее мощной образовательной системой страны. Однако и в этой сфере проявились угрожающие тенденции, тесно связанные с экономическим кризисом. С 1985 по 1996 год число работающих в сфере науки в Петербурге сократилось почти вдвое. Количество студентов уменьшалось значительно быстрее, чем население города.[18]
4. Историческое ядро Петербурга площадью 4800 гектаров, внесенное в 1990 году в Список объектов Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО, – активно функционирующий центр современного мегаполиса. На территории центра в первой половине 1990-х годов проживало около 800 тыс. и работало свыше 1 млн человек. В эту зону особой деловой и культурной активности ежедневно прибывало еще до 1,8 млн человек. Жилой фонд центральных районов составлял 20 % общего жилого фонда города. Утвержденная в 1996 году Федеральная целевая программа развития исторического центра Петербурга констатировала, что в реставрации, реконструкции или капитальном ремонте нуждаются до 10 млн квадратных метров жилого фонда дореволюционной постройки; инженерные сети – тепловые, электрические, газовые, водопроводные, канализационные – общей протяженностью свыше 2 тыс. км; главная водопроводная станция, электростанции и другие инженерные сооружения.[19] Состояние памятников истории и культуры в Петербурге – катастрофическое. Обследование показало, что более ста уникальных памятников, официально охраняемых государством, находятся в полуразрушенном или аварийном состоянии, а еще 355 памятников нуждаются в ремонте и реставрации.
Таковы некоторые факты. По мнению главного архитектора Петербурга 1990-х годов О. А. Харченко, «наш город похож на квартиру, уставленную антикварной мебелью, но напрочь лишенную предметов быта – стиральной машины, телефона, антенны спутниковой связи и т. п. Причем ценность доставшегося от предков антиквариата стремительно падает по мере его обветшания».[20]
Ностальгически-охранительная тенденция, преобладавшая в общественном мнении посткоммунистического города, подталкивала к культивированию милых сердцу остатков старины. Эту атмосферу самоутверждения Петербурга в его историческом прошлом можно охарактеризовать как похоронный звон по его великой судьбе. Наивными оказались попытки возродить «Россию, которую мы потеряли», «блистательный Петербург» и т. п. Действительное спасение города требовало раскрытия новых смыслов и степеней свободы, не столько реставрации, сколько – ревитализации. Город должен был обрести новую идею, новое предназначение, «новый миф»…
Новая концепция социально-экономического развития города, разработка которой была начата в те годы авторами «Стратегического плана для Петербурга», в самом общем виде предлагала эволюцию гигантской кузницы оружия в международный центр импортно-экспортных операций, туризма, науки и культуры. Смена приоритетных направлений развития Северной Венеции только начиналась, и обретение новых идентификаций приходило с большим трудом. Принципиально важно было осознать, что культурные достижения Петербурга не являются реликтами ушедших эпох, что они составляют тот решающий капитал, который может в значительной мере обеспечить возрождение и процветание города в XXI веке. В предисловии к книге Н. П. Анциферова «Душа Петер бурга» профессор И. М. Гревс писал: «Петербург уже пережил апогей своей славы, померк ныне его блеск. Но умирает ли он или только тяжко болен? Будем верить, что он возродится не в прежней царственной мантии, но в новом расцвете научно-художественного зиждительства, идейной работы и культурной энергии…».[21]
Феномен «коренного» петербуржца: мифы и реальность
Поводом для написания этой статьи стало знакомство с публикацией искусствоведа Н. В. Желанной под интригующим названием «Genius loci Ленинграда».[22] По мнению автора, «за два с лишним века развития города у коренного его населения успели сложиться и закрепиться те черты образа жизни, тот внешний облик и духовные склонности, которые дают возможность говорить о человеке особого типа – ленинградском жителе. Носителем мировоззренческих традиций культуры Петербурга – Ленинграда выступает интеллигенция из числа коренных горожан, составляющая костяк ленинградского общества». При этом с сожалением констатировалось, что «культура коренных жителей Ленинграда постоянно разбавляется группами мигрантов: в связи с низкой рождаемостью механический прирост населения в городе всегда преобладал над естественным».[23] Затем в статье вскользь говорилось о «свойственных мигрантам нестабильных ценностных ориентациях» в отличие от коренных горожан – людей «особого типа», «носителей мировоззренческих традиций культуры Петербурга – Ленинграда».
Столь категоричное противопоставление потомственных, «коренных» жителей Северной столицы петербуржцам в первом поколении все-таки нуждается, как мне кажется, в отчетливом обосновании. Увы! В заинтересовавшей меня статье его не оказалось.
Подобная априорность суждений присуща и другим исследователям «феномена Петербурга». Профессор М. С. Каган, изучавший приметы петербургской субкультуры и особенности ее стиля, считал, что они «порождены деятельностью формировавшегося в граде Петра на протяжении двухсот лет нового духовного слоя россиян – петербургской интеллигенции». И далее: «Само понятие „петербуржец“ стало термином, обозначающим человеческий тип, отличающийся по психологии и поведению. Несмотря на многолетние упорные попытки властей вытравить сам дух Петербурга, несмотря на последовательную политику люмпенизации города, наводнявшегося так называемыми лимитчиками, он сохранил духовный потенциал».[24] Таким образом, мигранты сводятся к «лимитчикам», а «духовный потенциал» Петербурга сохраняется не благодаря, а вопреки приезжим.
По мнению этнодемографа и генеалога И. В. Сахарова, «коренному населению города в целом, потомственным петербуржцам, к каким бы этническим группам или религиозным общинам они ни принадлежали, оказались присущи особый петербургский дух, своеобразный петербургский менталитет, специфическое мироощущение…». После революции, полагает исследователь, «сложившийся здесь (т. е. в Петербурге. – А. М.) мир „Европы в миниатюре“ был безжалостно уничтожен, общеевропейский дух сломлен, и о них стали напоминать лишь внешняя архитектурная оболочка да немногие пережившие революцию, массовые репрессии и блокаду коренные петербуржцы – уцелевшие носители добрых старых культурных традиций».[25] Невольно задаешься вопросом, сколько же среди нас этих немногих «атлантов, держащих небо на каменных руках», коренных петербуржцев, родившихся до 1917 года, переживших «революцию, массовые репрессии и блокаду»? В интереснейшей статье И. В. Сахарова нет ответа на этот закономерный вопрос. Частично свет на него проливает работа Н. И. Гайдуковой, в которой сообщается, что к началу 1990-х годов структура населения города на Неве была такова: родились в Ленинграде 52 % жителей, приехали до войны – 4 %, послевоенные мигранты – 44 %. «Коренных жителей в полном смысле слова (мать и отец родились в этом городе) осталось не более 10 %. Такая интенсивная динамика населения не оказала положительного влияния на городскую культуру».[26] Последнее замечание вроде бы свидетельствует о том, что незначительная доля «коренных жителей» в составе населения Петербурга – примета новейшего времени. Так ли это?
18
См.: Музыбаев К. Динамика уровня жизни в Петербурге. 1992–1994. СПб., 1995.
19
См.: Федеральная целевая программа развития и сохранения исторического центра Санкт-Петербурга: В 2 т. СПб., 1994.
20
Харченко О. А. Олимпийский шанс Петербурга // Петербургские чтения-96: Материалы Энциклопедической библиотеки «Санкт-Петербург-2003». СПб., 1996. С. 34.
21
Анциферов Н. П. Душа Петербурга. Пг., 1922. С. 14.
22
Желанная Н. В. «Genius loci» Ленинграда // Техническая эстетика. 1989. № 6.
23
Там же. С. 18.
24
Каган М. С. Слово Петербурга в истории русской культуры // Возрождение культуры России: Истоки и современность. Вып. 1. СПб., 1993. С. 96.
25
Сахаров И. В. Столица Российской империи как прообраз объединенной Европы (взгляд этнодемографа и генеалога) // Феномен Петербурга: труды Междунар. конф. СПб., 2000. С. 151.
26
Гайдукова Н. И. Население и жилая среда Санкт-Петербурга за 100 лет // Петербургские чтения: тезисы докладов конф. СПб., 1992. С. 163.