Страница 19 из 48
Суслик сделал, как ему было сказано, и поднял на Орехова вопросительно-выжидательный взгляд живых, близко поставленных маленьких глаз, пошевелил остреньким, несколько вытянутым вместе с верхней губой носом.
— А дальше куда?
— Вперед, в кутузку! — сказал Савельев.
Суслик подпрыгнул со стула.
— За что?!
— Сам знаешь.
Суслик посмотрел на Орехова.
— Не надо загадок, гражданин следователь! Говори прямо: кого я убил?
— К счастью для него и для вас, не убили, а тяжело ранили Михаила Студенова, — ответил Орехов.
— Да вы что? — завопил Суслик. — Я ж вам… Я ж в глаза его не видал!..
— Вот завтра и разберемся, — сказал Орехов. — Если не виноваты, отпустим на все четыре стороны.
— Завтра! Вам хорошо говорить, а там мать всю ночь будет ждать меня! У нее сердце больное, может не выдержать…
— Дома есть телефон?
— У соседей, — Суслик сказал номер.
— Сообщим матери, — пообещал Орехов.
— Э!.. — встрепенулся Суслик. — Небось, скажите ей, что я арестован?
— Задержаны, — уточнил Орехов.
— Тогда уж не звоните совсем! — убито проговорил Суслик. — Лучше уж пускай думает, что я у Верки остался. А завтра вы меня так и так отпустите, я ж правда ни в чем не виноват!..
8
Утром следующего дня к Орехову явилась вызванная повесткой Таня Судакова. Узнав, что ей предстоит опознавать парня, который на ее глазах тяжело ранил Михаила, девчонка вся сжалась в комочек.
— Я его плохо… я не смотрела… — залопотала она тихим голосом. — Я… Я не смогу его узнать!..
— Но ведь он стоял рядом с тобой, и он к тебе обратился с просьбой! — уговаривал ее Савельев, который пришел сообщить, что для проведения процедуры опознания все готово, и нужно лишь пройти в соседний кабинет.
— Я… Я не видела его… Я на Мишу смотрела! — едва слышно лепетала Таня.
— Да ты вспомни: когда он попросил тебя позвать Пономарёву, в этот момент ты наверняка взглянула на него! — продолжал давить на нее Савельев.
— Не знаю!.. — Таня вскинула на него испуганные глаза. — Я же на Мишу только смотрела, и опять опустила голову, так что густая челка совсем закрыла глаза.
— А может, все же взглянешь на парней? — спросил Савельев. Ну не опознаешь и не опознаешь…
Однако девчонка была уже в слезах.
— Не надо! Я боюсь! Отпустите меня!.. — тихо подвывала она, некрасиво кривя рот.
Орехов шепнул оперу:
— Ладно, все, — сделал в повестке отметку и отпустил Таню с миром.
Когда она выходила из кабинета, он увидел мелькнувшие в коридоре белокурые патлы Режиковой и, подскочив к двери, не дав девчатам перемолвиться словом, позвал Нину в кабинет.
Она и глазом не моргнула, когда перед нею предстала троица разномастных обитателей кутузки: один, худой верзила с помятым лицом, угрюмо глядел поверх ее головы; другой, круглоголовый крепыш, криво улыбаясь и посверкивая золотой фиксой, мерил ее нагловатым раздевающим взглядом водянистых глаз. А третий…
Третьего Нина опознала без колебаний.
— Он и приходил тогда к Ленке, — пояснила она, когда парней увели. — С час дожидался ее в комнате.
— Не вспомните точно, когда это было?
Нина поглядела в потолок.
— Так… В середине июля я вышла из отпуска. Ну, где-то через неделю или две после этого.
— И потом еще видели его?
— Не помню уж… Нет, кажется, больше он не приходил.
Савельев несколько раз звонил на квартиру таксисту Шмелеву, который уже отработал ночную смену и ему давно полагалось быть дома. Но всякий раз трубку снимала его жена и неизменно сердитым голосом отвечала, что мужа нет.
— Он часто задерживается после смены? — решил поинтересоваться Савельев.
— Бывает, — коротко ответила жена.
Потом квартира Шмелевых перестала вообще отвечать. На квартире у сменщика телефона не было, а диспетчер таксопарка ничего не могла сказать о его местонахождении: где-то на линии.
В середине дня с разрешения главврача провели опознание в больнице. Перед койкой пострадавшего рядком посадили Суслика и еще двоих. Тяжелый взгляд Михаила Студенова прогулялся взад-вперед по лицам и мстительно уперся в Суслика:
— Этот!..
9
— В воскресенье семнадцатого января, около семнадцати часов, вы вошли в тамбур женского общежития на улице Ясной и после короткой перепалки со Студеновым ударили его в область печени острым предметом, причинив ему тяжкое телесное повреждение. После чего скрылись с места преступления…
— Мужики! — патетически воскликнул Суслик, нетерпеливо перебив Орехова. — Одно из двух: либо у меня, либо у вас крыша поехала!
— Тебе еще не надоело выламываться? — осадил его Савельев. — Тебя потерпевший опознал, соседка Пономарёвой опознала — чего еще надо?
— Не берите меня на понт! — пронзительно заорал Суслик. — Семнадцатого января я и близко не подходил ни к какому общежитию! Ни к женскому, ни к мужскому. А самый острый предмет, бывший тогда при мне, — это ключи от квартиры, которые вы у меня отобрали!
— В таком случае повторите еще раз, где вы находились семнадцатого числа после шестнадцати сорока пяти, — попросил его Орехов.
— В Екатеринбурге! Ходил по «комкам» и «толчкам», искал себе башмаки. Подходящих не нашел и часов в шесть вечера поехал на троллейбусе к железнодорожному вокзалу…
— А не на такси вы туда приехали?
— Нет! На троллейбусе.
— Жаль, что никто этого не может подтвердить, — сказал Орехов.
— С алиби скверно, это факт, — заметил Савельев.
Суслик весь ощетинился, глаза его засверкали.
— Факт, что у вас нет против меня фактов! Где тот острый предмет, которым я будто бы кому-то проткнул брюхо? А кровь на мне вы нашли? Ну понятно: если я признаюсь, то вы и без вещдоков обойдетесь! Уж хрен, тут я вам не помощник!
— Ошибаетесь, Рябов, — возразил Орехов. — Мы и без вашего признания обойдемся. Ведь мы только начали расследование. Появятся новые свидетели. И следы крови будут обнаружены, и «острый предмет», и другие вещественные доказательства, которые помогут установить истину.
— Да не подкалывал я того козла, честно вам говорю! Вы хоть понимаете?.. Если человек не виноват, то он в гробу видал все ваши доказательства! Вещественные или хрен знает какие еще… Не докажете вы мою вину! Нет ее на мне! И крови на мне чужой не найдете, даже не старайтесь! Я этого козла вонючего… Сколько раз надо говорить?.. Ну не видел я его, не видел, не видел до сегодняшнего дня! И ему было хорошо, и мне!.. — подпрыгивая на стуле, Суслик свирепо рубил воздух ладонями.
— Может, и с Ниной Режиковой вы незнакомы? — спросил Орехов.
— Про эту кобылу ничего не скажу, — мотнул головой Суслик, — встречались. Так это когда было!
— Когда же?
— В прошлом году, чуть не летом!
— Судимость-то у тебя по какой статье? По этой же самой, по сто восьмой, — напомнил Савельев.
— Ну так и что? Тогда за дело били.
— За какое?
— Тот гад сестренку моего друга изнасиловал! Этого мало?
— И вы решили устроить над ним самосуд?
— Девчонке-то дальше жить, зачем ей клеймо!
— А наказать парня надо, так?
— А что, спустить ему?
— Но огласка все-таки вышла. И вас примерно наказали.
Суслик передернул плечами:
— Ну наказали и наказали. Что теперь? А фамилия девчонки на суде не называлась. И мы держали язык за зубами, и тому гаду невыгодно было говорить правду.
— А вам не кажется, что мотивы последнего преступления и того давнего очень схожи?
Орехов давно приготовил этот вопрос и только ждал подходящего момента, чтобы его задать.
Суслик нервно тряхнул головой.
— Ё-мое! Ну откуда ж мне знать про это ваше последнее, если я его не совершал? Сами подумайте!
— Лена Пономарёва красивая девушка?
Суслик пожал плечами.
— Дело вкуса. Ну, допустим. И что дальше?
— Вам она нравилась?
— Ну допустим!