Страница 18 из 48
— Он может и вовсе не прийти домой, — высказал предположение Савельев. — Заночует у какой-нибудь молодки. Я бы на его месте вообще бы эти дни не показывался дома.
— Интересная мысль, — в тон ему проговорил Орехов. — А может, он со вчерашнего дня прячется дома и слышал все, что мы плели его мамаше?
— Может, и так, — легко согласился Савельев.
— И что тогда делать?
— Подождем еще немного и тогда решим, — рассудил Савельев.
На исходе был четвертый час ожидания, когда из-за угла дома показалась еще одна мужская фигура. Она приближалась спокойным размеренным шагом. Под ногами идущего человека поскрипывал снег.
— Опять мимо!.. — ворчливо обронил Орехов.
Но вот человек прошел через полосу падавшего из окна света, и сыщики увидели на нем коричневую дубленку и норковую шапку.
Орехов вопросительно поглядел на Савельева. Тот кивнул.
Они одновременно выскочили из машины и скорым шагом двинулись навстречу человеку в дубленке. Тот остановился.
— Чего надо?
Савельев раскинул руки, словно собрался заключить старого приятеля в объятия:
— Ба, Суслик?
— Ну допустим… — Суслик внимательно всмотрелся в одного, в другого. — А вы кто такие? Вроде не встречались…
Савельев достал из кармана удостоверение.
— Оперуполномоченный уголовного розыска, — и кивком указал на Орехова. — Это следователь, — сунув удостоверение в карман, он предложил Суслику пройти к машине. — Есть вопросы.
— Нет, а что случилось? — заупрямился Суслик. — Я уже исправился.
— Не шуми! — строго прикрикнул на него Савельев и ухватил за рукав. — Если исправился, то скоро будешь дома.
— А чего тянешь в машину? — продолжал упираться Суслик.
— Тебе русским языком сказано: есть вопросы!
— Ну так спрашивай!
Орехов только собрался ухватить его с другой стороны, как Суслик, ловко извернувшись, побежал через двор к темневшим неподалеку гаражам. Но у Савельева реакция мгновенная, и бегал он превосходно. Догнав Суслика, он подножкой повалил его в снег.
— Говоришь, исправился, а сам в бега!
— А чего лапы распускаешь? — огрызнулся Суслик.
Его впихнули в машину.
— И куда ж это вы меня волокете, мужики? — с надрывом в голосе спросил он.
— Потерпи, скоро все узнаешь, — пообещал ему Орехов.
На выезде из Верхней Пышмы он опять зашебутился:
— А где ордер на арест? Прошу предъявить!
— А мы тебя не арестовывали, Рябов! — разъяснил ему Орехов.
— Так дайте мне выйти! — потребовал Суслик и сделал попытку дотянуться до дверцы. — Если я не арестован!
Савельев отвел его руку.
— Побеседуем, а тогда и определимся, — сказал Орехов.
Суслик нервно всхохотнул.
— С каких это пор на беседу волокут под конвоем? Или я чего-то не понимаю. Хоть бы объяснили, чего я такого сделал.
— Ну, Рябов, ты ж не новичок!
— Старое вспомнили? — взорвался Суслик. — Так я давно исправился!
— …И должен знать, — продолжил Орехов, — что каждое сказанное тобою слово должно вноситься в протокол. А в машине писать протокол несподручно.
— На хрен мне ваш протокол, если я не виноват! — заорал Суслик. — Имею я право знать, за что вы меня замели?
— Не прикидывайся девочкой! — бросил ему Савельев.
— Только без намеков!
— Ведь прекрасно знаешь, что вчера натворил!
— Ну, гражданин начальник, это уже выходит за рамки! — Суслик чуть не задохнулся от возмущения. — Надо же: все-то они про меня знают! Да сколько ж вам надо повторять, что я давно не ссорюсь с Уголовным кодексом! Чту его, как папу своего покойничка. Честно, мужики: кодекс у нас замечательный, и если б не вы, работнички-уголовнички, то у меня к нему и претензий бы не было… Вы из него делаете пугало…
— Помолчал бы лучше, — цыкнул на него Савельев.
Но Суслика неожиданно поддержал Орехов:
— Ты, Рябов, интересно рассуждаешь, но однобоко. Я, со своей стороны, могу сказать, что не такой уж он замечательный, этот наш Уголовный кодекс. Если бы он соответствовал всем необходимым нормам, то ты, Рябов, все еще вкалывал бы на лесоповале. Тебе какой срок давали?
— Три года.
— А домой вернулся через год. Неправильно это.
— Вот здорово: ментам кодекс не нравиться! — с наигранным удивлением воскликнул Суслик. Похоже на провокацию, а?
— Ну вот тебе конкретный пример, — продолжал Орехов. — Предположим, ты поразил человека отточенной отверткой в самое сердце…
— А! Кажись, соображаю, что вы мне шьете! — яростно вскинулся Суслик. — Потому, значит, и пригласили побеседовать!
— Это же только пример! — сказал Орехов.
— Ладно! — энергично кивнул Суслик. — Тогда так: к примеру, кто-то из вас двоих шлепнул меня выстрелом в сердце. Отвертка вам ни к чему, у вас под мышкой по «макарову»…
— И если твоя жертва…
— Вон его жертва! — кивнул Суслик на Савельева.
— …скончалась на месте, мгновенно и безболезненно, то, согласно нашему замечательному Уголовному кодексу…
— Статья сто вторая! — мгновенно подсказал Суслик.
— Точно: если убийство умышленное: то вплоть до высшей меры, — кивнул Орехов. — А если ты ткнул человеку отверткой, предположим, в печень…
— Предположим, он мне ее продырявил! — опять показал Суслик на Савельева. — Плохо прицелился из своей пушки, мазила!
— …и жертва скончалась в страшных мучениях на второй или на третий день, то это, согласно нашему кодексу, уже не убийство, а всего только нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть. Даже если это сделано умышленно, больше двенадцати лет не получишь. Считаешь, это справедливо?
— Да, есть над чем поразмыслить, — согласился Суслик и поглядел в окошко. — Только зря вы на меня время тратите: я ни разу в жизни на «мокрое» не ходил!
Миновали железнодорожный вокзал и дальше покатили по улице Челюскинцев.
— Уже скоро, — сказал Орехов.
— А обратно тоже на «Жигулях»? — спросил Суслик. — Я ж не обязан тратить свои кровные на ваши тяпы-ляпы!
— Дай тебе Бог, чтоб мы ошиблись, — с усмешкой пожелал Суслику Савельев.
На протяжении всего этого разговора Орехов внимательно наблюдал за выражением лица задержанного, вслушивался в интонации его голоса и только поражался выдержке парня: ему прямым текстом обрисовали характер совершенного им преступления и даже назвали орудие, которым он воспользовался, — даже не вздрогнул. Еще и ерничает!
7
Когда прибыли в милицию, там лишь в дежурном отделении, за большим аквариумным окном, чувствовалось оживление. Две броско одетые пьяные девицы в окружении постовых милиционеров и дежурных что-то громко доказывали прокуренными голосами, а слушатели хохотали.
На третьем этаже, где находились кабинеты следователей, было пусто и тихо. Суслика усадили на стул, и Орехов устроил ему короткий допрос:
— Вам знакомо женское общежитие на улице Ясной?
— Ну допустим. Захаживал.
— Кто там у вас?
— Была одна.
— Кто именно?
— Ну, допустим, Лена. Пономарёва. А что такое?
— В какой комнате проживает?
Суслик наморщил брови.
— Кажись, в сто восьмой, — и опять спросил: А что такое?
Орехов и Савельев многозначительно переглянулись.
— Кого еще вы знаете в этом общежитии?
— Да больше никого!
— Может, кого-нибудь из подруг Пономарёвой или ее соседок по комнате?
Суслик потряс головой.
— Была там одна белобрысая кобыла… А что такое?
— Вы знаете Михаила Студенова?
Суслик удивленно вскинул брови:
— Кто такой?
— Короткая же у тебя, братец, память, — попенял ему Савельев.
— Не скажите! — обиделся Суслик. — Память у меня что надо! Только если я этого вашего Студнева…
— Студенова, — поправил его Орехов.
— Один хрен! — отмахнулся Суслик. — Только если я его отродясь в глаза не видел, то как, скажите, мне его помнить?
— Ох, Рябов, Рябов!.. — огорченно проговорил Орехов, подвигая на край стола листы с записью его показаний. — Прочитайте внимательно и напишите внизу: — С моих слов записано верно. И распишитесь.