Софья (обманутые иллюзии)

- Завтра, поутру Беркер к дому тронется, - тихо заговорил парнишка. – В горы пойдем, дорога узкая, арба там не пройдет, из клетки вас выпустят, ваше благородие. Бежать не пытайтесь, далеко не уйдете.

Раневский невесело усмехнулся:

- Предупредить, стало быть, пришел.

- В бега податься с пустыми руками – все равно, что на смерть себя обречь, - прошептал Сашко. – Терпением запастись вам надо да гордость свою усмирить, дабы не злить Беркера понапрасну.

- Далеко идти-то? – поинтересовался Раневский.

- Два дня пути, - едва слышно прошептал парнишка и поспешил оставить пленника, так как турок, сторговавшись с купцом, направился прямиком к ним.

Сашко был прав: проведя ночь в городе, небольшой отряд на рассвете тронулся в путь. Перед выходом из Анкары Раневского выпустили из клетки, но снимать кандалы не стали. Выйдя из тесного узилища, Александр, наконец, смог выпрямиться во весь рост и едва сдержал стон от боли, пронзившей затекшие мышцы. Его мундир, превратившийся в лохмотья, Беркер велел снять. Пленника заставили одеться в простую груботканую рубаху и шаровары, похожие на те, что носили казаки. Идти босиком по узкой горной дороге было невероятно трудно. Нечего было и думать, чтобы попытаться сбежать. Раны Александра, полученные в том злополучном бою под стенами Измаила, уже заживали и причиняли все меньше беспокойства. Двигались медленно, шедший позади Раневского турецкий воин не раз подгонял пленника тычками в спину. Стиснув зубы, Раневский шел вперед, в душе проклиная тот день, когда Беркеру пришло в голову сохранить ему жизнь. К исходу дня ноги пленника были сбиты в кровь о каменистые уступы горной тропы. На ночлег турки расположились на небольшом горном плато. Прислонившись спиной к каменному валуну, Александр прикрыл глаза. Запах, готовящейся на костре еды, сводил с ума, в животе урчало от голода. Стараясь отвлечься, Раневский погрузился в воспоминания. Пред мысленным взором мелькали картины из прошлого: дорога от Рощино до Марьяшино, пролегающая между бескрайних зеленых полей, березовая роща на пригорке, Надин на качелях в саду, первый украденный поцелуй, признания, произнесенные тихим шепотом.

Из раздумий его вырвал тихий голос Сашко.

- Ваше благородие, - позвал его паренек, - Беркер велел сапоги ваши вам вернуть.

Открыв глаза, Раневский вздохнул.

- Не думаю, что смогу натянуть их, - с сомнением протянул он.

- Так я это, портянки принес. Я помогу, - засуетился Сашко.

- Не сейчас, - отмахнулся Александр.

Присев рядом с Раневским, Сашко разломил пополам лепешку, что принес с собой и, протянув половину Александру, принялся жевать свой кусок, запивая теплой, нагревшейся на солнце, водой из небольшой фляжки.

Утром, едва рассвело, снова тронулись в путь. С помощью мальчишки Раневскому удалось кое-как обуться, кандалы на ногах сняли, и он, прихрамывая, продолжил путь. На закате вошли в ущелье, которое далее расширялось, превратившись в небольшую горную долину, где и располагалось селение Беркера.

- Добрались, - вздохнул Сашко и бегом бросился вперед к большому дому, ворота которого распахнулись, едва только отряд показался у выхода из ущелья.

Осмотреться Александр не успел. В горах быстро темнело. Сняв с него кандалы, пленника впихнули в глиняный сарай и заперли снаружи. Оставшись в одиночестве, Раневский опустился на пол. «И что дальше? – мелькнуло в голове. – Что Беркер собирается делать теперь?» Сказалась неимоверная усталость двухдневного перехода через горы, и Раневский не заметил, как задремал.

Утром его разбудил яркий солнечный луч, проникший в щель между плохо пригнанными досками двери. Зажмурившись, Александр закрылся от него рукой. Казалось, что о нем позабыли. По подсчетам пленника минула половина дня, в сарае становилось невыносимо жарко, спертый горячий воздух обжигал гортань, вызывая нестерпимую жажду. Находясь в полуобморочном состоянии, Раневский услышал за дверью тяжелые шаги. Солнечный свет, хлынувший в открытую дверь, на миг ослепил его. С трудом поднявшись на ноги, Александр вышел во двор. Уперев руки в бока, перед ним стоял Беркер и перепуганный Сашко. Турок заговорил, парнишка что-то попытался возразить ему, но получив полновесную затрещину, свалившую его с ног, начал переводить слова хозяина:

- Беркер ожидает к вечеру гостей, он хочет, чтобы ты прислуживал за столом.

Раневский отрицательно качнул головой. Приблизившись к нему, турок наотмашь ударил его по лицу, разбив губу.

- Нет, - повторил Александр.

Беркер прищурился, не спуская глаз с лица пленника. Повернувшись к замершим позади него воинам, он отдал короткое распоряжение. Двое из них отделились, выступили вперед и приблизились к Раневскому. Выкрутив руки пленного за спину, они подтащили его к вкопанному в растрескавшуюся каменистую землю толстому столбу с привязанной к его верхушке веревочной петлей. Сдернув с него рубаху и продев запястья в петлю, один из турок затянул ее, так что веревка впилась в кожу.

Александр и, не оборачиваясь, догадывался, что сейчас произойдет. За спиной щелкнул кнут, заставляя напрячь плечи и сделать безуспешную попытку вытащить руки из стягивающей их петли. Раневский замер, но Беркер не спешил, явно наслаждаясь тем, что заставляет пленника нервничать. И все же первый удар был неожиданным: за коротким свистом кнута, последовала обжигающая боль.

- Черт! – сорвалось у пленника, вызвав довольную усмешку на лице Беркера.

Стиснув зубы, Раневский мысленно считал удары. Пять, семь, пот крупными каплями катился по лицу, капая на грудь солеными каплями. После двенадцатого удара потемнело в глазах и Александра затянуло в темную пропасть. Ведро холодной воды привело его в чувство. Беркер снова заговорил, презрительно скривив губу. Сашко бледный как полотно, стал переводить его речь трясущимися губами:

- Когда хозяин приказывает что-то сделать – раб повинуется. Раб, посмевший ослушаться, будет наказан.

- Чтоб ты сдох! – выдохнул в сердцах Раневский.

Пленника оставили у столба. Только поздней ночью к нему, ковыляя искалеченными ногами, вместе с Сашко подошел совершенно седой казак, чьи отливающие серебром волосы отчетливо просматривались в свете полной луны. Что-то ворча себе под нос, казак принялся распутывать веревку, стягивающую запястья Раневского. Вдвоем с Сашко они дотащили его до деревянного сарая, в котором Беркер содержал своих рабов.

- С таким норовом, ваше благородие, - ворчал казак, осторожно промывая рубцы на спине Раневского в тусклом свете лучины, - Вы здесь долго не потянете. Видали иву на берегу. Ветер дует, а она гнется и не ломается. Вот и здесь иногда согнуться нужно.

- Скорее ад замерзнет, - простонал Александр, вызвав улыбку на лице казака.

- Эх! Ваше благородие, все у вас у благородных гордость во главе угла.

- Тебя как зовут? – спросил Раневский, чтобы отвлечься.

- Афанасий я. Отец вон ему, - кивнул он на Сашко.

Казак помог ему сесть и поднес к потрескавшимся искусанным губам глиняный сосуд с водой. Несмотря на то, что спину адски припекало, Раневский уснул. Александр подозревал, что Афанасий добавил что-то в воду, потому как вкус ее показался ему странным. Двое суток он пролежал на животе в сарае, днем в одиночестве, ночью в компании рабов Беркера. Помимо Сашко и Афанасия, было еще трое. Один из них совсем еще юноша армянского происхождения и двое русских, бывших когда-то солдатами в русской пехоте и воевавших с турками еще в 1806 году. На третий день, едва рубцы на спине немного затянулись и перестали кровоточить, как и предсказывал Сашко, его отправили в каменоломню вместе с остальными. Раневский прекрасно понимал, что Беркер и не ждал от него, что он согласится унизительно прислуживать за столом ему и его гостям, турку нужен был повод, чтобы продемонстрировать пленнику, кто здесь хозяин положения, и какая жизнь ожидает его отныне.

Каменоломня представляла собой совершенно безжизненную каменную выработку, где не было ни единого островка зелени и совершенно негде было укрыться от палящего солнца. От звона кирок гудело в голове. Жарким, душным маревом раскаленный воздух колыхался перед глазами, соленый пот заливал глаза. Не выдержав, Раневский снял рубаху.