Страница 26 из 33
- Барыня, да что ж вы, - соскочил с козел Тимошка, - пытаясь поднять ее.
Оттолкнув его, Софи поднялась на ноги, шатаясь дошла до телеги, и ухватилась за низкий бортик.
- Открой! – обернулась она к Тимофею.
- Не могу, барыня, - замялся Тимошка, - ехали долго, жарко в пути было.
- Открой! – взвизгнула Софья, топнув ногой.
- Без головы он, Софья Михайловна. Турки голову барину снесли. Искали да не нашли.
- Как без головы? – прошептала она едва слышно, схватившись рукой за горло. – Да как же тогда узнали, что это он? А ежели кого другого ты привез? – пытливо глядя в его лицо вопрошала она.
Вздохнув, Тимошка полез за пазуху и вытащил что-то завернутое в грязную тряпицу.
- Вот, барыня, - протянул он ей фамильный перстень Раневских и тонкое обручальное колечко. – На руке было надето.
Тимофей вновь забрался на козлы:
- Вы бы присели, на ногах едва стоите.
- Я сама, - махнула рукой Софья и побрела к дому вслед за телегой, сжимая в кулачке два злополучных кольца, разом лишившие ее всякой надежды.
Дойдя до своих покоев, она положила на столик кольца, скинула на пол плащ, стащила с рук перчатки и без сил опустилась в кресло. «Его больше нет. Не вернется. Обманул», - закрыла она глаза. - Нет его больше! Нет! Нет!» - подскочила она с кресла и зашлась, захлебнулась собственным криком. Осознание произошедшего обрушилось на нее подобно лавине. На шум прибежала Алёна и замерла на пороге, глядя на Софью в исступлении катающуюся по полу.
- Софья Михайловна, - пролепетала испуганная камеристка. – Господи! Да что же это!
- Убили! – тихо подвывая, зарыдала Софья. – Убили его!
Услышав ее, в дверях тихо вскрикнула Кити, прибежавшая на крики в покоях Софьи. Лакей, стоящий за барышней едва успел подхватить внезапно обмякшее тело.
- Карла Витольдовича позовите, - глядя на обезумевшую хозяйку, крикнула столпившейся в дверях прислуге Алёна.
Оттолкнув девушку, Софья выбежала вон из комнаты. Вихрем, слетев с заднего крыльца, она бросилась к телеге, с которой дворовые осторожно снимали гроб с телом хозяина.
- Все вон пошли! – крикнула она, расталкивая прислугу.
Поставив гроб на землю, мужики отошли на почтительное расстояние, с изумлением глядя на то, как их всегда аккуратная и кроткая барыня растрепанной фурией кинулась на крышку заколоченного ящика. Софья разрыдалась, не обращая внимания, что занозы из плохо оструганных досок впиваются в нежную кожу ладоней.
- Софья Михайловна, голубушка, - склонился над ней Вебер, вышедший следом, – Поднимайтесь. Негоже так. На все воля Божья, все там будем.
- Оставьте меня, Бога ради! Оставьте! – цеплялась за крышку Софи, когда двое дюжих лакеев по знаку Вебера попытались поднять ее с земли.
- За доктором езжай! – прикрикнул на переминающегося с ноги на ногу казачка Вебер. – Барыню в покои ее несите, да заприте там, - распорядился управляющий, и перекрестился, бросив мимолетный взгляд на гроб. – Заложи коляску, - крикнул он конюху. – Гроб в образную снесите. Чего встали?! - обернулся он к, неловко топтавшимся на месте мужикам.
Софья пришла в себя в собственной спальне. Поднявшись, села на постели и со стоном схватилась за голову: виски стиснуло болью, словно стальным обручем. В кресле встрепенулась задремавшая было Алёна.
- Софья Михайловна, - робко обратилась к ней камеристка.
- Воды, - тихо простонала девушка.
Алёна трясущимися руками наполнила стакан и протянула барыне. Выпив все до капли Софи уставилась остекленевшим взглядом на дно стакана. Картины в ее голове быстро сменяли одна другую: телега с гробом ее супруга, въезжающая в ворота усадьбы, дворовые, осторожно снимающие гроб с повозки во дворе дома, искаженное ненавистью бледное лицо Кити.
- Где он? – хрипло спросила она, повернувшись к камеристке.
- Кто? – испуганно переспросила Алёна.
- Гроб! – со стуком поставив на прикроватный столик стакан, ответила Софья.
- Так известно где: в церкви. Батюшка Прокопий читает над ним, уж вторые сутки пошли. Назавтра хоронить будут.
- Платье подай, - бросила Софи, осторожно спуская ноги на пол.
Сделав несколько неверных шагов, она остановилась у ширмы, за которой стоял таз и кувшин с водой.
- Барыня, так ведь ночь на дворе. Спят все, - робко попыталась возразить Алёна.
- Катерина Сергеевна тоже почивать изволят? – обернулась она к камеристке.
- Нет. Барышня второй день в молельне, - опустила глаза девушка. – Да куда вам, Софья Михайловна… Едва очнулись-то. Доктор велел вам в постели быть.
- Значит и мое место там, - не слушая причитания Алёны, ответила Софи.
Черного платья в гардеробе Софьи не нашлось. Надев темно-серое бархатное с длинным рукавом и прикрыв низкий вырез черной кружевной косынкой, она направилась в образную. Из-под двери комнаты пробивался слабый свет. Тихо открыв двери, Софья остановилась на пороге не в силах отвести взгляда от хрупкой фигурки в черном платье перед образом Богородицы.
- Кити, - тихо позвала она.
Катерина медленно обернулась.
- Зачем вы здесь? Оставьте меня, я хочу одна побыть! – резко ответила девушка.
- Кити, вам отдохнуть надобно, глядя на ее бледное лицо и темные круги под глазами, - вздохнула Софья.
- Уходите. Если бы не вы, Саша был бы жив, - набросилась с упреками на сноху Катерина. – Почему? Почему? – вдруг заплакала она. – Почему его больше нет?
Опустившись на колени рядом с Кити, Софья обняла худенькие вздрагивающие плечи.
- Мне больно, Кити. Очень больно, оттого, что его нет более, оттого, что никогда не увижу, - шепотом заговорила она. – Так же, как и вы, я не понимаю, зачем Господь отнимает у нас наших близких. Но жизнь не кончилась, - гладила она светло-русые косы.
Отстранившись от нее, Катерина поднялась на ноги и шагнула к двери. Обернувшись на пороге, она смерила Софью ненавидящим взглядом:
- Вам никогда не вымолить моего прощения. Никогда. Сколько буду жить, столько помнить буду, что горе пришло в этот дом вместе с вами.
- Вы не справедливы Кити, - прошептала в ответ Софья, но ответом ей был звук захлопнувшейся двери.
Повернувшись к образам, Софья осенила себя крестным знамением, но привычные слова молитвы замерли на устах.
- Почему ты так со мной? Что я свершила плохого, чтобы меня так наказывать, Господи? – глядя на образ Спасителя, глотала она слезы, что текли по щекам. – Не верю, что в этом промысел твой, - прошептала она.
Поднявшись с колен, она покинула молельню. «Ничего не осталось, ни любви, ни веры, ни надежды, - вздохнула она. – Нужна ли жизнь такая, коли все в ней потеряло смысл?» Войдя в свою спальню, Софи взяла со стола пузырек с горькой настойкой, которую накануне оставил приезжавший в имение врач, наказав принимать по двенадцать капель для успокоения нервов. Подняв склянку, Софья разглядывала содержимое флакона в свете единственной свечи. «Сколько нужно принять, чтобы уснуть навсегда? – подумалось ей. – Вероятно все!» Вытащив пробку из флакона, она поднесла его к губам.
- Софья Михайловна, - показалась на пороге Алёна. – Барыня! Да вы что?! Отдайте, - кинулась она к хозяйке.
Выбив из рук Софи склянку, Алена, тяжело дыша, замерла на пороге.
- Да как же можно так, вам всего-то осемнадцать годков, вся жизнь почитай впереди.
Сжав ладонями виски, Софья упала на постель:
- Не хочу я такой жизни, не хочу. Как мне жить дальше? Как? – вопрошала она у растерявшейся камеристки. – Я одна, совсем одна, Алёна.
- Да как же так. Братец у вас есть, Андрей Дмитриевич, родные ваши, разве ж можно говорить так?
- Уйди, Алёна! Без тебя тошно, - сердито отозвалась Софья.
Отпустив Алёну, Софья легла в постель, не раздеваясь. Накануне, она одурманенная лаундаумом проспала почти сутки и теперь лежала без сна, уставясь в темный балдахин над головой. Разные мысли одолевали ее, только в одно она не могла поверить, что в деревянном ящике лежит тело того, кто был ее супругом по всем законам людским и божьим, но так и не стал им по-настоящему. Под утро она задремала, и ей привиделся зеленый заливной луг, что был за березовой рощей по пути в соседнее Марьяшино. Она шла через луг, и высокая, почти в пояс трава чуть касалась ее открытых ладоней. И так легко и благостно стало ей, такая радость вдруг вошла в душу, что захотелось упасть в эту высокую траву, раскинуть руки и лежать, глядя в высокое синее небо, подставив лицо теплым солнечным лучам. Подняв глаза Софи замерла: навстречу ей шел Александр. Остановившись в нескольких шагах, Раневский протянул ей руку: