Софья (обманутые иллюзии)

- Сразу все не пей, спрячь, - послышался шепот сверху. – Кто знает, когда я еще смогу к тебе пробраться. Турки мертвецов своих нынче хоронят, не до тебя им.

Послушавшись юношу, Александр попытался найти укромное местечко, где можно было спрятать кувшин. Видимо, не он один побывал в этой яме. В стене нашлось углубление, выдолбленное до него неизвестным пленником. Прислонившись спиной к стене, так чтобы не сильно не беспокоить поврежденное ребро, Раневский с тоскою обозревал стены своей тюрьмы: совершенно гладкие уходящие вверх сажени на четыре самое малое. Нечего было и думать о том, чтобы выбраться отсюда без посторонней помощи. Попытавшись представить себе, что его ожидает, Раневский едва не взвыл: «Господи! Лучше бы голову снес, как Меньшову, там, на пыльной дороге под стенами Измаила». Закусил в отчаянии губу, давя в себе этот вой, что рвался из горла.

Когда стемнело, из лагеря русских выехал довольно многочисленный отряд, выехавший искать пропавший разъезд. Тела казаков и обезглавленное тело офицера нашли на расстоянии с пол версты от крепости. Отрубленную голову так и не нашли, не смотря на то, что осмотрели каждый куст, каждую выбоину в округе на двадцать саженей от места страшной находки. Возможно, в неверном свете факелов и не заметили, но поиски решили прекратить.

Оставалось только решить, кому из двоих офицеров: Раневскому или Меньшову принадлежит найденное тело, что было весьма затруднительно ввиду того, что оба были блондинами примерно одного роста. Денщик Раневского, едва взглянув на тело, трясущимися руками поднес к глазам правую кисть мертвеца.

- Александр Сергеевич, вестимо. Перстень его фамильный будет, - перекрестился он. – Ироды! Голову-то зачем?

Засс тяжело опустился на стул в палатке Раневского, куда принесли тело.

- Стало быть, Меньшов в плен попал. Жаль Раневского – толковый офицер был. Царствие ему небесное, - перекрестился Андрей Павлович. – Подготовьте все для отправки тела, - распорядился он, глядя на дежурного офицера, принявшего обязанности Раневского в связи с гибелью последнего.

Раневский провел в каменном колодце три дня. Кормили скудно: раз в день в корзине на веревке спускали черствую лепешку и кувшин с водой. От Сашко, который пробирался к яме каждую ночь, Александру было известно, что и сами осажденные испытывали трудности с провиантом. Русские войска пока не предпринимали никаких действий, и вкруг крепости царило временное затишье. К вечеру третьего дня появился Беркер. Турок долго смотрел на едва живого пленника, затем велел одному из своих людей спуститься в колодец. Спустившийся к нему старик быстро осмотрел раны, и что-то крикнул вверх своему хозяину. Спустили корзину. Старец перевязал и смазал каким-то сильно-пахнущим снадобьем раны Александра. Закрепил повязкой сломанное ребро и шустро вскарабкался наверх по спущенной ему лестнице.

В конце августа скончался престарелый командующей Молдавской армией князь Прозоровский и на его место прибыл генерал от инфантерии князь Пётр Иванович Багратион. Более решительный, чем его предшественник Багратион поставил себе целью, во чтобы то ни стало, овладеть Измаилом. Крепость подверглась массированному артиллерийскому обстрелу. Усиленный огонь русских батарей заставил умолкнуть часть крепостной артиллерии и повредил валы.

Находясь в своей темнице, Раневский слышал гул канонады, стены колодца то и дело сотрясались, когда ядра русской батареи ложились в достаточной близости к месту, где он находился. Турки отвечали огнем со стен крепости, но от меткого попадания русских на воздух взлетел пороховой погреб. Защитники крепости остались почти без боеприпасов, выстрелы их орудий стали редеть и к ночи совсем умолкли. Комендант крепости принял решение сдать твердыню, и к генералу Зассу был отправлен парламентер с предложением о сдаче крепости, на условиях, что ее гарнизону будет позволено покинуть поверженный Измаил.

Турки покинули крепость с наступлением рассвета. Беркер расставаться со своей добычей, коей он считал пленного русского офицера, не пожелал. Еще за сутки до сдачи Измаила, он вместе со своим небольшим отрядом покинул крепость, увозя пленника с собой. Беркер возвращался домой в небольшое селение, что было его леном близ Анкары.

По дороге Раневский потерял счет дня, что они находились в пути. По его представлениям выходило около двух седмиц. Чем дальше продвигался отряд, тем меньшее представление имел Раневский о том, где находится. Все время пути его держали в кандалах в крепко сколоченной деревянной клетке. Сашко ушел из Измаила вместе с турками. Как-то ночью паренек вновь пробрался к клетке с пленником и Александр поинтересовался у него, отчего не остался в крепости, мог бы к своим вернуться?

- Не могу, - буркнул Сашко. – отец мой у Беркера в селе.

- Как же вы попали к нему? – не сдержал любопытства Раневский.

- Отец мой казаком был, - вздохнул Сашко. – А я с казаками с тех пор, как почитай двенадцать годков исполнилось. Еще три года назад наши Измаил штурмовать пытались, да неудачно. Вот тогда-то и угодили мы с батей в плен к туркам, - сплюнул на землю паренек.

- И бежать не пытались? – шепотом спросил Александр.

- Как же не пытались! Пытались, да только с той поры у отца моего на ногах ни одного пальца не осталось. Беркер сам отрезал один за другим. Ирод окаянный.

После слов Сашко Александр погрузился в раздумья. То, что его не собирались возвращать или обменивать, Раневскому стало понятно в тот же миг, когда Беркер надел его перстень на палец убитого им Меньшова. «Бежать надобно. Сейчас бежать, пока не слишком далеко ушли».

- Сашко, сможешь клетку открыть? – тихо поинтересовался у паренька Раневский.

- Вы это бросьте, ваше благородие. Далеко вам с вашими ранами да кандалами на ногах не уйти нынче, - отозвался юноша. – Найдут - убить не убьют, но…

- Да лучше такую смерть принять, чем в неволе как собака сдохнуть.

Сашко вздохнул:

- Не знаете вы, о чем говорите, - смерть как самое желанное избавление от мук звать будете.

- Что Беркер с пленниками делает, когда к себе доберется? – прошептал Раневский.

- Кто соглашается веру ихнюю принять, те его шайку пополняют, но таковых охотников не много сыскалось, часть продает, ну а некоторых себе оставляет. У него каменоломня есть, там и работают.

Глава 7

Осень пришла в Рощино унылой пеленой дождей. Серое небо низко нависало над землей, сея сверху мелкий, но частый дождик. Еще совсем недавно все вокруг было зелено, а ныне желтело, увядало. Ярким багрянцем занялся куст рябины у сторожки на въезде в усадьбу, спелые ягоды манили своей налитой красотой, да только горька была та ягода.

Тревожно было на душе у Софьи. Уж более месяца не было писем от Александра. Безвестность сводила с ума. Каждое утро, едва открыв глаза, она вновь и вновь обращалась с молитвой к всевышнему, прося у него послать ей хоть какую-нибудь весточку, но тщетно, Господь был глух к ее мольбам. Тоска и уныние стали неотвязными спутницами. Дойдя до сторожки, Софи оборвала ярко-красную гроздь и, задумавшись, положила в рот спелую ягоду. Раскусив горький плод, она нахмурилась. Неясная тревога с некоторых пор поселилась в душе и не давала покоя. Осеннее солнышко было все еще теплым, но прохладный ветер заставлял плотнее запахнуть плащ. Постояв еще некоторое время у ворот, ожидая сама не зная чего, Софи зябко поежилась, повернулась и направилась обратно к дому. Она медленно брела по подъездной аллее, когда до ее слуха донесся глухой стук копыт и скрип несмазанного колеса телеги. Обернувшись, девушка замерла в оцепенении, крестьянская телега медленно въезжала в ворота усадьбы. Она с трудом опознала в заросшем мужике, что правил лошадью, денщика Александра, Тимошку.

- Тимофей, - выдавила из себя бескровными губами. – Ты как здесь? Где Александр Сергеевич?

Натянув вожжи, Тимошка остановил телегу.

- Здесь, барыня, - обернулся он к деревянному гробу.

Софья шагнула к телеге. Едва она увидела страшный груз, как ноги ее подкосились. Без сил опустившись прямо на сырую после прошедших дождей землю, Софи застыла глядя невидящим взглядом на деревянный ящик.