Воспламени меня (ЛП)

Я хотел сразу же пойти за тобой, но подумал, что лучше будет дать тебе немного времени, чтобы прийти в себя. Глупое решение, — он стискивает челюсти. — Мне не стоило выжидать, потому что, когда я пришел к тебе, было уже слишком поздно. Ты уже готовилась выпрыгнуть в окно, лишь бы убраться от меня подальше.

— И не без причины, — огрызаюсь я.

Он поднимает руки в знак поражения.

— Ты — ужасный человек! — взрываюсь я и швыряю ему в лицо подушки, испытывая одновременно гнев, ужас и унижение. — Зачем ты заставил меня переживать такое, ты же знал, через что я прошла, ты — глупый, самонадеянный...

— Джульетта, пожалуйста, — говорит Уорнер, подбираясь ближе, и уворачивается от подушки, пытаясь дотянуться до моих рук. — Мне, правда, жаль, что я причинил тебе боль, но я серьезно думал, что оно того сто...

— Не прикасайся ко мне! — я отскакиваю назад, свирепо глядя на него, и хватаюсь за ножку кровати, будто она может послужить оружием. — Мне следует пристрелить тебя за то, что ты сделал со мной! Да я... да я...

— Что? — смеется он. — Собираешься снова швырнуть в меня подушкой? Я отталкиваю его, но он даже с места не двигается, и я начинаю бить его.

Колочу его по груди, по рукам, по животу, по ногам; везде, куда только могу дотянуться, как никогда желая, чтобы он не мог поглощать мою силу, чтобы я могла переломать ему все кости и заставить его корчиться от боли в моих руках. — Ты... эгоистичный... монстр!

Я продолжаю бесцельно размахивать кулаками, даже не осознавая, насколько устала, не понимая, как быстро мой гнев превращается в боль. И внезапно остается лишь одно желание: плакать. Я дрожу одновременно от облегчения и ужаса. Страх того, что я непоправимо покалечила еще одного ребенка, наконец-то, покинул меня. Но охватил ужас, что Уорнер не побоялся втянуть меня в подобную ситуацию. Чтобы помочь мне.

— Мне так жаль, — говорит он, подходя ближе. — Честно—честно. Я не знал тебя тогда. Не так, как сейчас. Сейчас я бы ни за что так не поступил с тобой.

— Ты не знаешь меня, — бормочу я, вытирая слезы. — Ты думаешь, будто знаешь, потому что прочел мой блокнот... тупой, наглый, сующий нос в чужие дела придурок...

— Ах, да... кстати, насчет этого... — улыбается он, и, направляясь к выходу, по дороге ловко выуживает из моего кармана блокнот. — Боюсь, я еще не дочитал его.

— Эй! — протестую я, с силой нанося ему удары, пока он идет прочь. — Ты сказал, что вернешь его мне!

— Ничего подобного, — приглушенно говорит он, засовывая блокнот в карман брюк. — Подожди здесь немного, пожалуйста. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Я все еще кричу, пока он закрывает за собой дверь.

Глава 7

Я падаю спиной на постель и глухо, сердито рычу. Швыряю подушку в стену.

Мне нужно Что-то сделать. Нужно шевелиться.

Нужно довести свой план до ума.

Я так долго защищалась и убегала, что голова чаще всего была забита тщательно продуманными и бесперспективными мечтами о свержении

Восстановления. Большую часть из проведенных в этой клетке 264 дней я потратила, фантазируя о невозможном моменте: о том дне, когда я смогу плюнуть в лица своих угнетателей и всех тех, за кем наблюдала из окна. Я продумала миллион различных сценариев, в которых я выступала вперед и давала отпор, но, если честно, даже не надеялась, что мне реально представится такой шанс. Не думала, что у меня появится сила, возможность и храбрость.

Но теперь?

Никого не осталось.

Возможно, я — единственная выжившая.

Находясь в Омега Поинт, я была рада, что всем заправляет Касл. Я мало знала о том, что происходит вокруг, и была слишком напугана для каких—то действий.

Касл уже был главным, и у него уже был план, поэтому я положилась на его опыт; на их опыт.

Это было ошибкой.

В глубине души я всегда знала, кто должен вести за собой это сопротивление.

Это ощущение жило во мне последнее время, но я все боялась озвучить свои мысли. Это должен быть тот, кому нечего терять, кто мог рискнуть всем. Тот, кто больше никого не боится.

Не Касл. Не Кенджи. Не Адам. Даже не Уорнер.

Это должна быть я.

Впервые за все время я присматриваюсь к своей одежде и понимаю, что это, должно быть, старые шмотки Уорнера. Я утопаю в выцветшей оранжевой футболке и серых спортивных штанах, которые практически соскальзывают с моих бедер всякий раз, когда я встаю прямо.

Пару минут я пытаюсь восстановить равновесие, балансируя босыми ногами на толстом, мягком ковре. Я закатываю пояс штанов, чтобы не сваливались с талии, и, собрав болтающиеся края футболки, завязываю ее сзади на узел. Я смутно осознаю, как нелепо, должно быть, выгляжу, но зато подгонка одежды по фигуре дарит мне чуточку контроля, и я изо всех сил держусь за это ощущение. Я чувствую, что взбодрилась, и чуть лучше владею ситуацией. Все, чего мне не хватает, — резинка для волос. Мои волосы слишком тяжелы; кажется, что они душат меня, и мне ужасно хочется убрать их с шеи. Если честно, мне ужасно хочется принять душ. Я резко оборачиваюсь, заслышав звук открывающейся двери.

Меня застукали на середине мысли, с поднятыми вверх руками и собирающей волосы в хвост, и я вдруг ясно осознаю, что на мне нет никакого нижнего белья.

Уорнер держит в руках поднос.

Он, не моргая, пристально смотрит на меня. Его взгляд падает на мое лицо, опускается вниз по шее, по рукам, и останавливается на талии. Проследив за его взглядом, я понимаю, что футболка от моих манипуляций задралась и обнажила живот. И внезапно приходит понимание, почему он так смотрит.

Я вспоминаю его поцелуи на моем теле; его руки, исследующие мою спину, мои обнаженные ноги, бедра; его пальцы, цепляющие резинку моего нижнего белья...

Ох

Я одновременно опускаю и руки, и волосы. Каштановые волны с силой летят вниз, окутывая плечи, спину, ударяя по талии. Мое лицо пылает.

Внимание Уорнера внезапно приковывает какая—то точка над моей головой.

— Может, мне стоит подстричь волосы, — я не обращаюсь ни к кому конкретно и не понимаю, зачем я вообще это сказала. Я не хочу подстригать волосы. Я хочу закрыться в туалете.

Ничего не отвечая, он несет поднос к кровати; и, лишь заметив стаканы с водой и тарелки, полные снеди, я осознаю, насколько голодна. Я даже не припомню, когда в последний раз хоть что-нибудь ела; я выживала за счет той энергии, которая оставалась во мне после исцеления.

— Присядь, — говорит Уорнер, не встречаясь со мной взглядом. Он кивает на пол и опускается на ковер, я сажусь напротив. Он подталкивает ко мне поднос.

— Спасибо, — говорю я, не отрывая глаз от еды. — Выглядит аппетитно.

Зеленый, овощной салат и ароматный, цветной рис. Запеченный кубиками картофель и небольшая порция тушеных овощей. Чашечка шоколадного пудинга. Тарелка свежих фруктов. Два стакана воды.

В мое первое пребывание на базе, я бы с издевкой отказалась от этой еды.

Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас, то я воспользовалась бы каждой возможностью, которую предоставлял Уорнер. Я бы поела и приняла одежду. Я бы восстановила силы и обратила более пристальное внимание на окружавшую обстановку, когда он показывал мне базу. Я бы поискала аварийные выходы и придумала повод съездить в компаунды. А затем сбежала бы. Нашла бы возможность выжить самостоятельно. И я ни за что не потянула бы Адама за собой, ни за что не втянула бы себя и остальных в эту беду.

Если бы я только съела ту дурацкую еду.

Я была напуганной, сломленной девушкой, которая защищалась, как умела.

Неудивительно, что я потерпела поражение. Я была не в себе, была слаба и до смерти напугана, и ослеплена надеждой. У меня не было никакого опыта ни в плане хитрости, ни в плане манипулирования. Я едва умела взаимодействовать с людьми, едва понимала слова в собственной голове.

Мысли о том, как сильно я изменилась за минувшие месяцы, просто шокируют.

Мне кажется, что я стала совершенно другим человеком. Во мне появилась жесткость, стойкость. И впервые в своей жизни я готова признать свой гнев.