Страница 71 из 84
Темные очки, темный костюм, строгий галстук. Загорелое лицо, открытая улыбка. В общем ничего особенного. Разве что глаза за темными очками. Цепкие, быстрые. Но когда я выставил большой палец, неизвестный расцвел.
Он страдал от своей неловкости.
Проводив его взглядом, я глянул на дорожку, уложенную между рядами кресел.
Идеальная работа – нигде ни морщинки. Дерьмо! Как можно споткнуться на столь ровном месте? Я был полон ненависти. Голос Джека Берримена, хриплый голос умирающего профессионала, рвал мне душу. Никакими силами я не мог выбросить его из памяти.
Я вновь увидел человека, насторожившего меня, – он возвращался из туалета.
На этот раз он прошел мимо, даже не повернув головы. Именно равнодушие наводило на мысль, что он помнил о только что случившемся и для него, скорее всего, это не было случайностью. Трудно ли обронить на сидящего человека микроскопического электронного «клопа»? «Мозлер рисерч» и «Кэл корпорейшн» выпускают надежную технику. Незаметный «клоп» может держаться даже на зеркальной поверхности, а сигнал, испускаемый им, улавливается на расстоянии до сорока миль. Где я ни буду, люди, интересующиеся мной, всегда будут знать, где я.
«Господи! Господи! Господи! Господи!»
Я не знал, на кого может работать человек со столь благожелательным голосом, но он не понравился мне. Так же как его сосед, почему-то не снявший плащ. Его квадратная физиономия будила во мне бешенство. Я не собирался терпеть опекунов, на кого бы они ни работали. Никто в мире не имел права знать, кто я и куда лечу. Никто, проходя мимо, не имел права меня касаться. Конечно, произошедшее могло быть случайностью, но я никогда не верил случайностям.
Ладно, решил я, займусь опекунами в порту дозаправки.
У меня будет около сорока минут. Это не мало.
2
Я правильно оценил поведение опекунов.
Нацепив «клопа», они потеряли всякий интерес к моей персоне. Я их больше не интересовал. До этого я занимал все их мысли, теперь они позволили себе расслабиться и в порту дозаправки фундаментально утвердились в баре. Конечно, ошибка не исключалась, повторил я себе, но лучше перестраховаться. Я мог сменить одежду в любом из магазинчиков, заполнявших аэропорт, но это бросилось бы в глаза, а я не хотел раскрываться. Я злился, прохаживаясь перед витринами с жареным миндалем, апельсинами, тряпками и оптикой, злился, обходя парикмахерские и бары – в шумной толпе не чувствуешь себя одиноким. Когда-то Беллингер – писатель, которого я сам опекал, – спросил: «Ты считаешь себя некоей величиной?» Официально я числился всего лишь его садовником. Но даже в шкуре садовника я чувствовал себя некоей величиной, я не мог позволить держать себя на привязи.
Еще раз заглянув в бар, я убедился, что мои опекуны никуда не торопятся.
По узкой лестнице я поднялся в служебный коридор аэропорта. Мне нечего было тут делать, но я чувствовал, что именно здесь можно решить некую проблему.
Лампы дневного света, плевательница в углу, двери без табличек.
Одна из дверей открылась. Темнокожий мужчина, флип наверное, в джинсах, в рабочей куртке, приподнял очки и близоруко всмотрелся в меня:
– Кого-то ищете?
– Дженкинса.
– А кто это?
Я пожал плечами. Меня интересовал не мифический Дженкинс, а одежда флипа. Кажется, она была примерно моего размера.
– Вы здесь один?
Он опустил очки на полагающееся им место и нахмурился:
– Вам не следует здесь оставаться.
– Конечно. Я знаю, – коротко ответил я и также коротко ударил ладонью по его беззащитному горлу.
Минут пять, а то и больше этот человек проведет в забытье. А когда очнется, многое покажется ему удивительным. Его тряпки, например, совершенно не стоили моего нового твидового костюма, который я на него натянул, предварительно очистив карманы. А вот когда, привлеченные сигналами «клопа», к нему явятся ребята из самолета, он еще раз здорово удивится.
3
Из первой телефонной будки я позвонил доктору Хэссопу.
– Меня ведут, – сказал я, не тратя времени на объяснения. – Я полностью меняю планы.
– Прямо сейчас?
Еще бы! Я знал, что его волнует. Меняя планы, я уходил из его поля зрения.
– К черту горы, – намекнул я. – Океан успокаивает не хуже.
Доктор Хэссоп все понял.
– Тебе будет полезен Пан.
Вот и все, что он сказал. Но я понял доктора Хэссопа.
Глава 2
1
Пять дней я мотался по океанскому побережью, выясняя, не тянется ли за мной хвост. Автобусы, попутные грузовики, даже катер – машин в прокате я не брал и ночевал в полупустых кемпингах. Осень подмела плоские холодные пляжи. Сезон закончился. Наверное, я напоминал вялую и злую осеннюю муху, не знающую, куда себя деть.
Пасмурным днем я добрался до безымянного мыса, ошеломившего меня крутизной обрывов и абсолютной пустотой нескольких деревянных домиков, принадлежавших некоему Пану. Океан накатывал на скалы, вымывая хитрые гроты. Неумолчный грохот, писк чаек, шипение пены.
– Найдется местечко для одинокого человека? – спросил я, выкладывая на стойку удостоверение на имя Л. У. Смита, инспектора перевозок.
– Почему нет? – Пан ухмыльнулся.
Не думаю, что его предупреждали о моем появлении. Так не делается. Он не знал, не мог знать меня. Просто сезон закончен, он честно предупредил: много не накупаетесь, но на берегу можно посидеть, солнечные дни еще будут.
– К тому же сэкономите, – объявил он, – я не стану обдирать вас. как обыкновенного летнего туриста.
– Конечно. Я турист осенний.
– Улавливаете разницу, – одобрил Пан. – Но если втайне думаете о развлечениях, считайте, вам не повезло. Эти края, они для философов. Милях в двадцати есть городишко, но он вам не понравится. Не городишко, а сплошное отделение полиции нравов. А чуть ближе по берегу разбили лагерь зеленые. Ну, эти ребята из Гринписа, не путать с ребятами другого цвета. С ними рюмочку не опрокинешь – собирают дохлую рыбу и митингуют. Предполагаю, какой-то особый вид эксгибиционизма.
– Мне это все равно.
– Но деньги вперед.
Похоже, Пан не удивился моему выбору.
У него были колючие голубые глаза – как звездочки в пасмурном небе. С отъездом последнего своего постояльца он бросил бриться. Но мизантропом я не мог его назвать. Обсудив условия, он сам предложил мне пузатый стаканчик вполне приличного джина.
2
Несколько дней я отсыпался в домике над крутым обрывом.
Тесно, иногда душновато, зато можно запирать дверь, и не сильно подберешься к домику, не нашумев. На узкий пляж вниз вела единственная узкая тропинка. Раскинувшись на плоской базальтовой плите, хорошо прогретой солнцем, я часами мог глядеть на тропинку. Когда-то, миллион лет назад, вот по таким тропинкам поднимались на сушу наши далекие предки. Понятно, я не считал так буквально, это всего лишь образ. Но все мы действительно вышли из океана. Не знаю, что повлияло на доисторических рыб, в принципе они и сейчас могли наслаждаться тихими глубинами. Нет, зачем-то полезли на сушу, подобрали палку и камень, поднялись на задние конечности, бросились завоевывать новый мир. А заняв сушу, с большим энтузиазмом начали строить вторую природу, вполне враждебную той, которую называют истинной. Не рев вулканов, а рев авиабомб, не потрясения животных свар, а смута бунтов и войн. Кажется, ничто уже не связывает нас с прошлым, но океан, неутомимо накатываясь на береговые утесы, будит в нас воспоминания и тоску.
Беллингер сказал однажды: «Я слушаю вечность – она не молчалива». Только сейчас его слова дошли до меня. В конце концов, я тоже слушаю вечность, хотя ее шепот не приносит мне утешения.
– Я из Трансильвании, – сказал как-то Пан. – Это в Европе. Точнее, на ее задворках. Я даже не знаю, кто я по происхождению. Слыхали про смешение языков? Думается, это случилось там, где я родился. Но меня это мало интересует. А вас?