Страница 34 из 84
– Хрьдо шлавцами… – задумчиво произнес я вслух.
– При чтении ты все равно пропускаешь эти слова, – объяснила Маргет. – Ну, я имею в виду время восхода . Ты не читаешь эти слова, ты смотришь на цифры. А цифры, они есть цифры. Их менять нельзя.
Похоже, новая жизнь вполне удовлетворяла Маргет.
Ее слезы могли касаться вывихнутой ноги, моего пристрастия к обандо, каким-то мелким обидам, но никак не новой жизни. Она считала, что впервые за много лет, а может быть, впервые за всю историю Альтамиры в стране воцарились спокойствие и уверенность. Каждый (почему-то она забывала про меня) знает, чем будет занят его завтрашний день, и каждый уверен, что этот день не будет хуже вчерашнего. А если кому-то уготована судьба похуже…
Что ж, не злоупотребляй обандо. Разве нас не предупреждают?
Я сам слышал, как кто-то на улице спросил:
– Хохд сшвыб?
И ему ответили:
– Пять семнадцать.
В общем, жизнь в Альтамире налаживалась.
Единственное, что меня напрягало: почему-то в «Газетт», помянувшей уже всех жителей Альтамиры, ни разу не появилось мое имя. Мне одному ничего не пророчили, ничего не обещали.
Правда, никто и не мешал мне жить так, как я привык.
Как бы забытый всеми, каждый день я уходил на мельницу старого Фернандо Кассаде. Я не пытался прятаться от патруля, ведь солдаты и офицер никогда и ни в чем мне не препятствовали. Наверное, в их постоянном присутствии был какой-то темный смысл, но (святая Мария!) я не мог его уловить. Однажды я даже сказал офицеру, устроившемуся выше меня по ручью в густой тени:
– Я прихожу сюда пить обандо.
– Нехорошее дело, – ответил тот убежденно.
– Наверное. Но я прихожу сюда пить обандо. Когда-нибудь пробовал?
– Конечно, – ответил офицер.
– А сейчас пьешь обандо?
– Нехорошее дело, – ответил он неуверенно.
– Наверное, тебя интересует спорт?
– Да. Это хорошее дело.
– Может быть. Но спорт возбуждает и лишает покоя. Ведь всегда интересно знать, какая лошадь придет в гонке первой.
– Вы, наверное, не видели сегодняшней «Газетт»? – с достоинством заметил офицер. – Сегодня первой придет Гроза. Она принадлежит Хесусу Эли.
– А какая лошадь придет второй?
Офицер перечислил всех лошадей по порядку достижения ими финиша.
Я расстроился:
– А как же с прелестью неожиданного?
– О чем это вы? Не понимаю.
– Вот и хорошо, – вовремя спохватился я. – Зачем вы ходите за мной? В «Газетт» об этом ничего не написано.
– Это временная мера, – поцокал языком офицер.
Временная или нет, но они ходили за мной всюду.
Я привык к патрулю, как постепенно привык к хрьдо шлавцами, к вырхз спранди, к хрьдо шлавцми , как постепенно привык к «Газетт», к телевизору, на экране которого не было ничего, кроме картинки «Пожалуйста, соблюдайте спокойствие». Я действительно научился соблюдать спокойствие и мог часами сидеть перед этой мелко подрагивающей картинкой. Я даже начал понимать, что свобода – это вовсе не выбор. Настоящая свобода – это когда у тебя нет выбора.
Ожидание, впрочем, оказалось долгим. Я, наверное, перегорел, потому что не почувствовал ничего необычного, когда однажды утром Маргет воскликнула:
– Кей, ты с нами!
Я взял «Газетт» из ее рук.
Бурхх молд…
Шромп фулхзы…
Шрохох жуулды…
Ну да, высота солнца… время восхода… сообщения синоптиков…
Мне уже ничего не надо было объяснять. Я понимал новую речь без каких-либо комментариев. Это действительно был новый язык, но одновременно как бы уже вечный. Я ничуть не удивился, найдя короткое сообщение о гражданине Альписаро Посседе. В три часа дня, выпив плохого обандо и скинув с себя одежду, гражданин Альписаро Посседа появился перед башнями Келлета, громко крича, что ему не нравятся эти древние исторические строения. Он, видите ли, помнит, как французы сносили с лица земли такие же башни, только они их называли Бастилией. После этого Альписаро Посседа принес мотыгу и попытался разрушить башни Келлета. Это у него не получилось, и он пал в неравной борьбе с вызванными случайным прохожим полицейскими.
– Ты не там смотришь, – мягко объяснила Маргет. – Загляни в самый конец.
Я заглянул.
Но думал я об Альписаро Посседе.
Интересно, что бы он кричал, не расскажи я ему, что такое Бастилия?
– Ниже. Смотри ниже.
«Завтра, в три часа дня, – прочел я напечатанное мелким шрифтом сообщение, – гражданин Кей Санчес, физик без работы, встретится с президентом Альтамиры Кристофером Колондом».
Тут же красовался небольшой, но четкий портрет президента.
– Почему он думает, что встреча состоится?
Маргет взглянула на меня с испугом:
– Кей!
– Это эмоциональное насилие… – пробормотал я нерешительно.
– Наоборот, ты – счастливчик! Тебе повезло! – возразила Маргет. – Ты увидишь президента Кристофера Колонда. Мы часами глядим на окно его кабинета, мы думаем о нем, но никогда не видели. А ты увидишь его вблизи!
– Ну уж нет! – Не знаю почему, но все это меня взъярило. – Завтрашний день я проведу на мельнице старого Фернандо Кассаде. И не вздумай туда прийти. На этот раз я сам вывихну тебе ногу.
Маргет заплакала.
Я не стал ее утешать.
Мне нравилась живая Маргет, а не эта самоорганизующаяся система. Как самоорганизующаяся система она не вызывала во мне никакого особенного отклика. Я вдруг понял, что все эти годы жил рядом с ней ожиданием какого-то чуда. Ну, знаете… Нищий старик приходит на берег моря и находит горшок с золотом… А мне все время пытались подсунуть горшок с дерьмом… Я, конечно, человек мирный, но все во мне протестовало. Я не хотел сидеть на ипподроме, зная, что первой непременно придет Гроза. Наверное, Гроза – превосходная лошадь, но я не хотел на нее ставить. Мир не хочет меняться? Пожалуйста. Но при чем здесь я?
Короче, я не хотел встречаться с Колондом.
Прямо с утра я ушел на старую мельницу. Мне что-то мешало. Я никак не мог сообразить что, но потом до меня дошло: исчезли патрульные! Видимо, они были не нужны. Они испарились. Это меня обрадовало. Я решил весь день лежать в мягкой теплой траве и смотреть на плывущие облака, тем более что «Газетт» обещала превосходную погоду.
К старой мельнице я шел кружным путем, не хотел, чтобы меня перехватили где-нибудь по дороге. Проходя мимо башен Келлета по улицам, знакомым с детства, я покачал головой. Не было автомобилей, по заросшим обочинам бродили черные козы. Они щипали листья с живых изгородей, и никто их не гнал. Кое-где на скамеечках покуривали мужчины. Их лица были спокойны. Это были лица людей, твердо уверенных в завтрашнем дне. Они покуривали, а воздух на улицах был чист. Они знали, что солнце утром взойдет в назначенное время, а очередной пропойца разобьется на рифе или упав в подвал, это уже не имело значения. Кто хотел, тот кивал мне, кто не хотел, этого не делал. Я мог подойти к любому и с любым заговорить. Скажем, о вчерашней погоде.
Я шел по городу и рассматривал витрины.
Президент Альтамиры ждет меня во дворце, но я не пойду к нему.
Поброжу по улицам, потом двинусь на мельницу. Сразу после трех, чтобы не попасть под влияние каких-нибудь случайностей. Я шел, заглядывая во дворики темных брошенных домов – таких много на окраине Альтамиры. Иногда заглядывал в продуктовые и в товарные лавки.
– У вас есть обандо?
Мне вежливо отвечали:
– Нет.
Но тут же на прилавке появлялась чистая чашка.
– Можно купить обандо в соседней лавочке?
Мне вежливо отвечали:
– Нет.
Но тут же добавляли:
– Попробовать можно и у нас.
Короче, национального напитка в стране просто не существовало, но попробовать его можно было везде. Похоже, обандо – он что-то вроде электрона, усмехнулся я про себя. Он как бы есть, но его как бы и нет. По уравнению Шредингера, электрон ведь как бы размазан, размыт по пространству. Нельзя сказать определенно, где он находится в данный момент и где окажется в следующий. Кристофер Колонд тоже учился физике. Он не мог не знать уравнений Шредингера. Меня подмывало позвонить по телефону и спросить: «Кристофер, что ты думаешь об отсутствии обандо в стране?»