Страница 28 из 84
Чистое безумие!
Заклеенные газетами окна, бледные, одутловатые, усталые, отчаявшиеся лица, пустые глаза, душная тишина, и этот негромкий голос:
– И приблизятся годы, о которых ты скажешь: «Я их не хочу»…
Маленький Йооп, глубоко натянув на лоб берет, сидел на корточках в углу и напряженно прислушивался. Малаец тоже выглядел измотанным, но над его головой не торчали взлохмаченные седые волосы, и он не старался сказать своим голосом больше того, что мог сказать. Второй малаец сидел рядом с ним. Его имени я не знал. Он нервно ухмылялся, и его неровные мелкие зубы сильно выдавались вперед. Не слишком привлекательное зрелище, но, в отличие от Пауля и того же Йоопа, он иногда наделял нас скудной информацией. Это от него мы узнали, что поезд окружен пехотной армейской частью (там были и сотрудники секретных служб), а в Голландии события еще не закончились – приятели коричневых братцев крепко удерживали в руках захваченное ими представительство Индонезии.
– Малого холмика станешь бояться, и препоны будут на дороге, и цветы миндаля опадут, и наестся саранча…
И наестся саранча… Я покачал головой.
Несколько раз над поездом с ревом проносился армейский вертолет.
Если солдаты начнут прыгать на крыши вагонов, Йооп и его напарник все равно успеют нас перестрелять – еще до того, как кто-то из солдат, не догадываясь ни о чем таком, рванет, разводя, ручки заминированной малайцами двери.
– Йооп, – позвал кто-то из фермеров, – Йооп, принеси льда.
Малайцы оторопели. Но фермер, щеки которого давно потеряли всякий румянец, приподнявшись, повторил:
– Принеси мне льда, Йооп. У меня внутри горит.
– Хочешь, чтобы тебя сунули в холодильник? – Йооп рассердился.
Фермер-мормон затряс головой, его белесые брови задергались. Он сразу пришел в себя. Неимоверно растягивая гласные, он переспросил: «Ле-е-ед? Какой ле-е-ед?» И потряс головой: он устал, он ничего не понимает, у него все болит. «У меня ноги распухли, – сказал он, – вот, посмотрите». И действительно показал голые ноги. Не так уж и распухшие, но вид у них был не блестящий.
– Послушайте, – шепнул мне из-за спины Шеббса похожий на богомола сухой нелепый старик. – Надо кончать все это.
Я удивленно воззрился на него:
– Как это?
– Когда меня привяжут к бомбе, – он кивнул в сторону медных цилиндров, – я крикну вам, чтобы вы ложились, а сам взорву снаряд. Вот будет суеты! – по-старчески довольно хихикнул он. – И вы все разбежитесь.
Я хмыкнул:
– Как вас зовут?
– Дэшил, – с удовольствием ответил старик. – Просто Дэшил. Запомните мое имя.
– Ничего я не стану запоминать, Дэшил, – строго сказал я. – А к бомбе вы не подойдете. Придумайте, что хотите, я вижу, вы человек с воображением, но к бомбе вы больше не должны подходить, это я вас предупреждаю. – Я намеренно понизил голос. – А если вы ничего не придумаете, Дэшил, и вас поведут к бомбе, я найду способ переломать вам все кости. В вашем возрасте они плохо срастаются. Нас не устраивает память о вас, Дэшил. Если вы спросите – почему? – я отвечу: мы должны заплатить за память о вас своей жизнью, а нас это не устраивает. Я переломаю вам все кости, Дэшил. Вы меня поняли?
– Да, – смертельно обиженный, испуганно пискнул он.
– Ложись!
Это крикнул Йооп.
На этот раз за стенами вагона стучал пулемет, пули рвали обшивку вагонов.
Но никто в нашем вагоне не лег на пол, никто, кроме старого Дэшила. Было ясно, что солдаты не станут стрелять по заложникам.
– Нас пытаются освободить, – шепнул я Шеббсу.
– Нет, – медлительно возразил он, – это они застрелили Пауля.
– Солдаты? – не понял я.
– Малайцы.
– Йооп, – крикнул я, – что там произошло?
С первыми выстрелами маленький Йооп исчез в тамбуре, но вернулся. Наверное, он тоже стрелял по солдатам. Он мог не отвечать мне, но почему-то ответил:
– Это Пауль. Он не выдержал напряжения.
– Сбежал?
Йооп внимательно посмотрел на меня. Его глаза были воспалены. Он не угрожал и не запугивал.
– Отступников мы убиваем.
– И вы убили его?
– Разумеется.
– А мы? Долго вы будете держать нас взаперти?
– Пока не получим гарантий.
8
Не начинай Великого деяния, не запасшись средствами и уверенностью. Без средств и уверенности ты только приблизишь неизбежную смерть. А это и есть главное поражение.
(«Таинство Великого деяния») в устном пересказе доктора Хэссопа
Я никак не мог выбросить из головы мысли о Шеббсе.
Я отчетливо представлял себе красный осенний лес и Шеббса в его вечном долгополом пальто; как он идет рядом с Джекки и старается поднять настроение приятеля. Они переходят вброд ручьи, поднимаются на холм Марианн-Пойнт, ведь Шеббс приземлился где-то на его краю. Приземлившись, он почти пятнадцать часов разыскивал спрятанный в лесу джип. В высоких шнурованных ботинках хлюпала кровь, болели ноги, мерзко щемило сердце. Шеббс действовал как летчик, сбитый над вражеской территорией, он знал, что солдаты вот-вот блокируют район. Он торопился и старался не оставлять следов. Сжег парашюты, опрыскав их магниевым аэрозолем. Обгоревшие металлические пряжки закопал в землю. На крутой скале, надежно укрытой снизу деревьями, оставил несколько только ему понятных знаков, чтобы позже легче было вести поиски. Позывные джипа били по барабанным перепонкам, торопили, зато сигналы, исходящие от передатчика, спрятанного в мешке с деньгами, становились слабее.
Спустившись по склону пологого холма, Шеббс вошел в реку.
Ледяная вода усмирила боль в ногах, и часа через три Шеббс вышел на развилку дорог, обозначенную на карте как Дэдмонз-Галч. Здесь сигналы радиостанции, оставленной в джипе, усилились. Думаю, нелегко было Шеббсу отказаться от немедленных поисков, но он проявил волю и здравый смысл. Оторвавшись от солдат и взорвав джип, он еще пару суток пробирался на Средний Запад, где наконец разыскал знакомого врача.
Только осенью Шеббс двинулся на поиски денег.
С ним был Джекки. Он видел, что Шеббс полон веры в успех, но, к сожалению, батареи передатчика, вложенного в пластиковый мешок с деньгами, давно сдохли. Впрочем, Джекки не чувствовал себя проигравшим, ведь он собирался окупить даже безрезультатные поиски доходами от будущей книги.
Шеббса это раздражало.
Однажды, проснувшись, Джекки не нашел приятеля в палатке.
Не оказалось его и в лесу. Ушел он, обозлившись на приятеля, оставил поиски, разочаровавшись, или, напротив, решил продолжить их в одиночестве – этого Джекки никогда не узнал.
Но и Шеббсу повезло.
Двадцатидолларовые купюры, номера которых, естественно, были переписаны банком, на рынке так и не всплыли. А где-то через год, играя на берегу реки Колумбия, довольно далеко от того места, где предположительно выпрыгнул из самолета Шеббс, некий восьмилетний Брайан Ингрэм случайно наткнулся на пачку долларов. Уголки купюр были сглажены водой; недалеко, ниже по течению, были найдены еще две пачки таких же двадцатидолларовых купюр, перетянутых сопревшей резинкой. Однако (это установил Джек Берримен) найденные купюры не являлись частью тех, что были выданы Шеббсу…
– Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот – все это тщета и ловля ветра…
Ловля ветра…
Я перевел дыхание.
Пять суток, проведенные в душном вагоне, давали о себе знать.
Даже Йооп уже не улыбался, а два резвых пенсионера из Спрингз-6 давно забросили самодельные карты. Кто-то садился под взрывное устройство, кто-то дремал, кто-то мрачно молчал, невидящими глазами уставившись в пространство. Одна только деталь действовала успокаивающе – от расстрелов малайцы отказались. Видимо, переговоры все-таки продвигались. Однажды нам выдали хлеб и копченую колбасу, явно полученную из армейских запасов.
– Как в Амстердаме? – спросил я Йоопа.