Книга сияния

– На самом деле здесь Прага, часть Священной Римской империи. Это может произойти где угодно, раввин. Позволь я тебе напомню, что ты гость в моей стране. В христианской стране.

– Мы защищены хартией, ваше величество.

– Пергамент сжечь еще легче, чем солому, раввин.

– Десять заповедей, ваше величество, высечены в камне.

– Ну‑ну, раввин. Несколько ударов доброй кувалдой…

При этих словах многие из собравшихся ахнули.

– Разумеется, я шучу, – с легкой нервозностью сказал император.

Киракос был заинтригован. Император мог начать с самой слабой или предельно натянутой посылки и тем не менее выстроить на ней самый что ни на есть логичный аргумент. Его величество положительно находился по ту сторону рассудка, сохраняя при этом исключительное хитроумие. Первоначально миссия Киракоса заключалась в том, чтобы представиться искусным лекарем‑беглецом, спасающимся от жестокости турков, и исключительно искусным лекарем. Однако, прибыв ко двору императора с рекомендациями, среди которых не было ни одной подлинной настоящей, он начал демонстрировать истинные чудеса, поскольку действительно обладал даром врачевания. Как только у Киракоса оказалась счастливая возможность слегка нарушить шаткое равновесие власти Габсбургов путем нарушения еще более шаткого равновесия в голове императора – с какой радостью эту новость приняли в Стамбуле, с каким благоволением к нему тогда отнесся сам султан Муххамед! Впрочем, Киракос никогда не забывал о том, что этот самый Муххамед заказал по шелковому шнурку для каждого из своих девятнадцати братьев. Однако теперь его, несомненно, ожидало не иначе как чествование, которое устроит правитель: венки из бархатцев, блюда с миндальным печеньем, танцующие девушки и смеющиеся мальчики. Но странное дело: мысль о скорой победе вызывала ощущение какой‑то пустоты. «Нет‑нет, Киракос, – мысленно предостерегал он самого себя. – Не следует никого жалеть. К чему тратить время на сожаления? Тридцать тысяч турков и сербов пали в битве на Косовом поле».

– Что вы говорите, ваше величество? – лоб раввина стал одного цвета с его призрачно‑белой бородой, и высокий старик вдруг словно уменьшился в росте, как будто в нем что‑то надломилось.

– Я говорю о том, раввин, что если мне не раскроют секрета бессмертия, все пражские евреи будут убиты. Все просто и ясно.

В гостиной, и до этого не особенно шумной, наступила такая мертвая тишина, что слышно стало дыхание Петаки.

Йосель, выступив вперед, жестом показал, что хочет кое‑что написать.

– Очень хорошо, – император направился к угловому столу. Йосель последовал за ним.

«Если с головы еврея упадет хоть один волосок, – написал Йосель, – никакого секрета бессмертия не будет».

– Он знает секрет? – спросил император у раввина.

«Мы все его знаем, но каждый знает лишь часть, фрагмент, – быстро написал Йосель. – Если не все из нас останутся живы, секрет бессмертия будет утерян».

– Туше! – воскликнул Киракос. – Прекрасная игра, Йосель, просто превосходная!

– Но что, если это правда? – пролепетал император.

– Это неправда, – сказал Киракос. – Так или иначе, у вас есть бабочки.

– Да‑да, у меня есть малышки‑бабочки. Но я не понимаю тебя, Киракос.

Зеев был в полном недоумении. Какой секрет? Каков был ответ на то, о чем только что заявил голем?

Рохель не умела читать. Она не знала, что написал Йосель, не понимала, что происходит, и ясно осознавала лишь одно: им, евреям Праги, снова угрожает страшная опасность.

Кеплер был потрясен. Он не ожидал такого поворота событий.

Браге почувствовал, что должен срочно облегчиться.

– Послушайте, рабби Ливо, – сказал Киракос. – Уверен, император хочет, чтобы вы отправились домой и изучали там свои книги. Вы и ваш, так сказать, эрзац‑сын.

– Нет, погоди, погоди…

Императора снова охватила паника.

– Мы должны договориться о времени, месте, способе… Ни один еврей не должен покинуть города, понятно? Ни один еврей. А теперь все прочь отсюда, прочь, убирайтесь, у меня болит голова. Кроме тебя, – он указал на Рохель. – Ты останешься.

– Ваше величество, – вмешался Зеев.

Йосель выступил вперед, руки его заметно напряглись, кулаки сжимались и разжимались.

– Она должна быть дома, исполнять долг перед супругом, – запротестовал раввин.

– Я первый муж в государстве, раввин Ливо. Долг прежде всего исполняют передо мной.

Рохель лихорадочно озиралась. Она оглядела окно, пару дверей… целая толпа стражников… и сделала шаг вперед.

– Схватить ее, – приказал император.

Двое дюжих словенцев с мускулистыми ручищами схватили Рохель. Другие шагнули к Зееву и раввину, заломили им руки за спину и выволокли из гостиной. Йосель, чьи руки остались свободны, бросился было на императора, когда его окружили пятнадцать стражников с мечами наголо. Еще секунда, и голем прорвался бы к трону, но тут у него за спиной появился расторопный, как всегда, Вацлав. Попросив гиганта наклониться, камердинер прошептал ему в самое ухо:

– Не надо, приятель. Я позабочусь о том, чтобы ей не причинили вреда. Выходи потихоньку в коридор. Я сейчас тоже выйду.

– Доставьте девушку в зеленую опочивальню, – распорядился император.

– Пожалуйста, не надо, – Рохель рыдала, но никто не обращал на это внимания. – Помилосердствуйте!

Зеев, раввин и Йосель стояли в коридоре, прижатые к стене цепью стражников, и слышали жалобы и протесты Рохели. Рабби Ливо молился, Зеев ругался на чем свет стоит, Йосель пинал стену пятками, его тело содрогалось от стонов – он не мог выразить чувства словами. Когда в коридоре, наконец, появился Вацлав, все трое уже не знали, что делать.

– Я о них позабочусь, – сказал камердинер словенцам.

Привыкшие получать приказы от Вацлава, когда император пребывал в дурном расположении духа, дюжие солдаты оставили евреев в покое и четким маршем – правой, левой, правой, левой – направились по квартирам. Их шаги гулко разносились по коридору.

– Что мы можем сделать? – ломая руки, вопрошал Зеев.

– Ничего делать не надо, – ответил Вацлав. – С ней ничего не случится. Я об этом позабочусь.

– Обещаете, Вацлав?

– Да, герр Вернер, обещаю. Я скажу Карелу, и он доставит ее еще до рассвета.

– Не опороченной?

– Не опороченной, герр Вернер.

– Благодарю вас, герр Кола, – Раввин тепло пожал Вацлаву руку и слегка наклонил голову.

– Ваш верный слуга, рабби Ливо.

23

Когда рабби, Зеев и голем покинули замок, небо потемнело от тяжелых свинцовых туч. Люди, молча кутаясь в плащи, разбегались по домам, чтобы закрывать ставни, записать двери, загонять животных в стойла. А наверху, в замке, камины едва ли не доверху завалили поленьями. Были зажжены факелы.

– Как насчет славного горячего вина с пряностями, ваше величество? – голос Вацлава был сладок, как патока.

– Не возражаю, отличная мысль.

Пятясь задом, Вацлав покинул гостиную и побежал к винным погребам… однако по пути заглянул и в апартаменты Анны Марии. Вернулся он в сопровождении слуг, которые внесли серебряную чашу с вином и набор бокалов.

– Вот это жизнь, – проворковал император.

– Возможно, но секрета бессмертия евреи не знают, – Киракос одним глотком опорожнил один бокал и тут же наполнил второй. Он испытывал смутное раздражение.

– Если они не знают секрета, их просто перебьют, Киракос, а если знают… после того как они мне его раскроют, их опять‑таки убьют или позволят покончить с собой.

– Они не станут совершать самоубийство, – задумчиво произнес Киракос. – Прага – не Масада. Эти евреи – не зилоты и даже не итальянские евреи времен крестовых походов.

Император не знал, что такое Масада. Кажется, какая‑то крепость на холме в древнем Израиле, где евреи держали осаду римлян, а потом поубивали друг друга, чтобы не попасть в плен? Рудольфа интересовала только та часть истории, которая помогла бы ему пополнить коллекцию диковин.

– Осмелюсь предложить тост, – сказал Вацлав в самой середине этого жуткого рассуждения. – За здоровье и бессмертие вашего величества.