Стая

ту сторону двери не будет слышно ни звука. Слава богу, шумоизоляция хорошая и входная дверь из

листовой стали. Но звонок раздался вновь и, как будто поменяв тональность, стал резким и

настойчивым.

Как только Юля посмотрела в глазок, руки сами отперли все замки. Она сначала открыла дверь, а

потом поняла, что поспешила, переоценив длину своей рубашки. Мужской рубашки, которая едва

прикрывала бедра, спускаясь чуть ниже ягодиц.

Денис хотел что-то сказать, сделал короткий решительный вдох, но, увидев Юльку в таком виде, обомлел на мгновение. Краткое оцепенение сменилось бешеной злостью. Юля кожей ее

почувствовала.

— Ты одна? — В такие моменты его голос густел, пробирая до дрожи в коленях. Хотя колени у нее

не переставали дрожать со вчерашнего дня. С тех пор, как он прикоснулся к ней. И тело горело не

проходящим возбуждением — то ли просто нервное оно, то ли уже сексуальное. Не разобраться.

— Одна, конечно. — Сама не знала, зачем добавила это «конечно». Но слово, черт его раздери, не

воробей.

Опешила немного от его прихода, не предполагала, что он посмеет заявиться к ней так скоро и вот

так запросто. Без звонка, без предварительной договоренности. А Шаурин прошел в квартиру, на

ходу стягивая серый пиджак. Юле показалось, что следом он тут же скинет и рубашку, и брюки… и

саму ее прямо на пол уложит.

При этой мысли воля стала дряблой, похожей на желе. Не сможет она ему противостоять. Совсем. Не

может и не хочет.

Осознавала с какой-то опустошающей ясностью, что хочет с ним секса. Сейчас. Немедленно. Чтобы

любил ее так, как умеет. Так, как она помнила и знала.

Отступила неуверенно, замерла напротив кухни. Сейчас самое время задать тон разговора. Проявить

твердость духа. Только не получалось. Даже слова из себя выдавить не получалось. Хотела ощущать

его внутри и снаружи — всем телом. Почувствовать его всего — и каждой клеточкой. Пережить еще

раз те моменты близости. Только, когда он занимался с ней любовью, он принадлежал ей целиком и

полностью. Она поняла это с первого раза. Не после их первой ночи, а тогда, у него дома, когда он

впервые раздел ее и ласкал. Ласкал так, что себя потерял. Боялся, что не остановится. И если бы она

сама не остановила, то переспали бы они еще тогда. Вот в эту ночь она впервые увидела его

обнаженным — «голым» перед ней, открытым в своих желаниях и потребностях. И так между ними

было всегда. Он приучил ее разговаривать, говорить, выражать свои желания. У них было все

просто. Без комплексов и стеснений. Всегда откровенно, всегда на грани разумного. И на грани

безумного тоже. Всегда с любовью. С бешеной страстью. Он не мог ею насытиться, а она не хотела

его от себя отпускать...

Денис и сам не сказал, зачем явился. Бросил пиджак на ближайший пуф и подавляюще двинулся с

таким выражением, будто намеревался содрать с нее рубашку и ею же отхлестать по заду.

— Юля... — сжал лицо, надавив пальцами на челюсти. Притиснул ее к стене, так что места между

ними не осталось. Всем телом притиснул — ни дышать не давал, ни двигаться. Попытался

поцеловать, но она упорно отворачивалась. — Юля!.. — снова поцеловал в сухие, упрямо сомкнутые

губы. — Юля! — не умолял, требовал, чтобы она ответила ему, не вела себя как жертва, которую

насилуют. Не хотел брать ее насильно. Хотел, чтобы ответила. Как хочет и может. Хочет же его.

Знал, что хочет. Горит вся. Бьется в руках. Дрожит. От каждого прикосновения дрожит.

— Юля! — позвал еще раз. Именно позвал – тихо и настойчиво, растягивая гласные.

Тогда она перестала упрямиться. Подняла лицо, вжала затылок в стену. Посмотрела на него долгим, тяжелым взглядом — желания и ненависти одновременно. Приоткрыла и облизнула сухие губы.

Отступила. Сдалась. Но он не набросился, снова сжал лицо в ладонях.

— Моя девочка… моя…

Приоткрыл ее губы. Она позволила. Лизнул язык. Еще. Захватил его кончик, посасывая. Потом снова

лизнул, так и играл ним, заставляя ее приоткрывать рот.

Невозможно сопротивляться. Даже отвечать на его ласку было невозможно. И ласка ли это вообще?

Слишком животно, слишком интимно. Почти неприятно. Забыла, как с ним бывает…

Но Денис продолжал, намеренно лаская ее рот вот так. И не рот вовсе, не губы, а только язык.

Ласкал, пока она не попыталась вырваться и не застонала — то ли от удовольствия, то ли от

отвращения.

Он прижался губами к ее шее. Языком к пылающей коже — к бьющейся жилке. Вцепился в нее

зубами. Осторожно, но ощутимо. Сам себе удивлялся, как только до крови не прикусил. А может и

прикусил, просто не замечает уже. Потом скользнул рукой в ее трусики. Юля вжалась в стену, хотя

куда уж больше. И так с трудом переводила дыхание. Теперь уже бесполезно делать вид, что она

равнодушна. Что не хочет, а только подчиняется. У нее там мокро и горячо. И тяжело внизу живота

до боли. Так что бедра сводит. А от его нежно ласкающих пальцев просто невыносимо…

Всем телом Юля содрогнулась от его удовлетворенного стона. Денис быстро распустил ремень

брюк, крепко подхватил ее за ягодицы. Не стал снимать с нее трусики, а просто сдвинул в сторону, одним резким движением вошел в нее. И замер: боялся, что кончит от одного толчка.

И Юля замерла, вцепилась в его черную рубашку. Ослепленная яркой парализующей вспышкой

удовольствия. Удовольствия, граничащего с болью. Может, она и была, боль. Но далеко. Не слышно

ее за полнотой ощущений. Ничего не слышно. И время остановилось. Не было ни прошлого, ни

будущего. Ничего кроме ощущений друг друга. Кроме прижатых друг к другу тел.

Ее горячее прерывистое дыхание обжигало щеку.

— Сними, — коротко сказал Денис, а Юля поначалу не поняла слов. — Снимай рубашку.

Дорожащими пальцами она еле как справилась с пуговицами. Снимать не стала, просто распахнула

полы, открывая грудь. Он сбросил свою. Расстегнул две пуговицы и стянул через голову.

Его обжигающие прикосновения к груди сводили с ума. Влажный язык по пылающей коже, по

чувствительно-набухшим соскам. Эти рваные ласки словно горящие искры по телу. Невыносимо и

разрушающе.

— Покричи… покричи, моя девочка… покажи, как тебе хорошо со мной, — хрипло проговорил на

ухо. Не просил — приказывал. А Юля все сжимала зубы и только натянутым, как струна, телом и

затрудненным дыханием выдавала собственное сумасшествие от их близости.

Не отвечала. Он ласкал шею языком.

«Ответь... ответишь».

Тогда подхватил ее поудобнее и двинулся. Вперед, в нее — до самого конца, до боли. Она сжалась

вся и застонала от непереносимой горячей волны, что захлестнула тело и разум. Не контролируя

себя, вонзилась ногтями в плечи.

— Давай… скажи мне…

Снова начал двигаться, вжимая ее в стену. Целовал до онемения в губах. Вспоминал ее вкус. Дышал

ею. Слушал ее стоны, словно в себя впитывал — каждый звук, каждое ее движение.

Она постанывала тихо. Почти не осознавая реальность, чувствуя только свое напряженное, ставшее

тяжелым и непослушным, тело. И его глубоко в себе, горячего и твердого. Чувствуя наполненность и

потребность. Боль и удовольствие. Желание поскорее рассыпаться на куски и не останавливаться

никогда.

Он двигался резко. С каждым новым толчком унося ее за пределы разумного. Туда где сознание

ограничивается лишь его существом. Туда, где дышать забывала.

И разлетелась. Рассыпалась. Взорвалась. Хватая ртом воздух, содрогнулась в спазмах. Потеряв силы, безвольно доверилась, повиснув на его плечах. Издалека ощущала, как Денис несет ее в спальню и

укладывает на кровать. А потом снова с ней. В ней. Уже не так быстро, не резко. Аккуратно.

Открыла глаза, словно выплыла из тягучего сна, вновь ощутила внизу живота то самое сладостное

напряжение. Если и он поймет, то доведет ее до конца. Раньше мог, всегда чувствовал, когда так