Стая

Ответив на звонок, Юля вышла из гостиной и вернулась со стаканом апельсинового сока. Только

приехала, не стала переодеваться в домашнюю одежду, оставшись в узких джинсах и тонкой

махровой кофточке, — надеялась вытащить Дениса прогуляться, пока стоят теплые предосенние дни.

— Чего это у тебя такой бардак? — пристроила стакан на край столика, заваленного документами, и

уютно вжалась в угол дивана.

Денис бросил авторучку поверх бумаг и, чуть подавшись вперед, сцепил пальцы в замок, уперев

локти в колени. Повернул голову.

— Мне нужно уехать.

Бурной реакции не последовало. Разве что грусть легкой тенью легла на красивое лицо любимой.

Оно и понятно: он часто уезжал — чему тут удивляться.

— Куда? — спросила и принялась салфеткой промакивать помаду на губах. Этот вопрос тоже был

привычный, сказанный обыденным тоном безо всякого выражения.

— В Москву, — встретил ее взгляд внешним спокойствием.

Однако что-то незнакомое промелькнуло в его серых глазах, заставив Юлю преждевременно

занервничать.

— Надолго? — Теперь только распознала это чувство, притаившееся в темных зрачках Дениса. То

был страх — страх остаться непонятым. Это напрягло, и чуть-чуть разозлило, словно он поймал ее на

нехорошей мысли, а ведь она еще не успела ничего такого подумать. Всего лишь спросила, надолго

ли он уезжает.

— Не знаю.

— Как не знаешь? — удивилась. Даже слегка усмехнулась, но усмешка ее быстро слетела с губ.

Потому что Денис не улыбался. Не улыбнулся, не скривился недовольно, не отшутился мрачно, так и

сидел закаменев и глядя на нее каким-то не своим взглядом. Оттого в желудке зародилось

неприятное предчувствие, похожее на застарелую гастритную боль. Осторожно Юля начала

отсчитывать время: — Неделя? Месяц?.. — Почему-то стало не хватать воздуха. Может быть, потому что он не остановил ее. — Полгода? Год?.. — последнее добавила для «ровного счета», как

самый маловероятный вариант.

— На неопределенное время. — Прозвучало как «навсегда».

Почувствовала, как в одно мгновение холод сковал все тело, как заледенели пальцы от

подступающего непонимания. Того самого, которого боялся Денис. И храбрилась бы еще, если б не

то самое выражение в его глазах и иной тембр голоса. От которого вдруг захотелось заплакать.

Плакать, не разобравшись, не зная толком, в чем суть.

— Я всегда знала, что ты что-то не договариваешь.

Он отвернулся и посмотрел в мелькающий экран телевизора.

— Тот, кто говорит все, что думает, обычно ничего особенного не думает. — Тут Шаурин оживился, потер ладонями лицо, словно умылся без воды, откинулся немного назад, чтобы видеть Юлю. — Я

по-другому планировал, но сейчас обстоятельства складываются именно так. Мне нужно уехать.

— А что ты планировал?

Сначала не хотел ничего говорить о конфликте с Монаховым. Потом передумал, потому что не

представлял, как сможет через время все объяснить. Это будет еще более неубедительно и

расплывчато, чем сейчас.

— Я планировал, что со временем мы с Сергеем Владимировичем придем к согласию, но оказалось

наоборот.

— Я не понимаю, Денис, — отчаянно прошептала она. — Не понимаю…

Что он мог ей сказать? — что если не уедет, то вступит с Монаховым в открытое противостояние, и

тогда головы полетят? — не мог он ей этого сказать. Никак не мог. Хотя самому уже надоели эти

бесконечные недосказанности и недоговоренности. Хотелось свободы во всем — в словах и в

действиях. В отношениях с Юлей хотелось полной свободы.

— Мы с ним перестали понимать друг друга.

— Денис! «Перестали понимать…» — говорят про мужа и жену, которые со временем надоели друг

другу. Да и тут все просто: понимание исчезает, когда люди перестают любить. А ты говоришь про

моего отца! Вы что с ним – никак не можете поделить сферы влияния?

То, что Денис носит документы в портфеле от Версаче, еще не говорит о чистоте его морального

облика. Юля прекрасно осознавала, каким чудесным образом он за короткое время смог

сосредоточить в своих руках такую власть.

— Можно и так сказать, — мрачно согласился он, ничуть не удивившись ее прямоте. — Не только

сферы влияния. Тебя тоже. И никогда не могли… — нелегко давалась такая откровенность. Но позже

в этом разговоре не будет никакого смысла, а так есть надежда, что она со временем примет это. Рука

ее замерла, застыла, запутавшись в волосах. Губы полуоткрыты – вот-вот с них сорвется какое-то

слово. — Юля, я буду приезжать. Нечасто, но буду. Но сейчас это самый лучший вариант.

— Для кого лучший? — вскричала она, внезапно сбросив оцепенение. — А меня ты спросил? Ты и за

меня решил, что так будет лучше?

Он мечтал бы очутиться сейчас в толпе. Среди народа. Может быть, в шумном парке или на текучей

набережной, — там, где голос можно приглушить и разговор оборвать. Где можно иногда

промолчать, недосказать, потому что нет интимности и уединения, потому что люди вокруг мешают

и есть возможность отделаться незначительными фразами. Тогда ее точные вопросы не будут

вонзаться в него, как стрелы, и слова такими колкими не будут. И на задуманное точно хватит сил.

— Юля, у мужчин другая планида. Мы иногда вынуждены принимать жесткие решения. И думать за

других. Жертвовать своими чувствами. Не могу я всего тебе сказать. И не потому что не хочу, а

потому что ситуация зашла так далеко, что просто не знаю, с какой стороны начать тебе ее

обрисовывать. Не могу я допустить, чтобы он и дальше играл на моих… эмоциях. Мне это слишком

дорого обходится. Я же не уезжаю навсегда, я вернусь, — убежденно сказал он.

Она пристально всматривалась в лицо любимого мужчины, обегала взглядом щеки, губы. Снова

замерев, смотрела на него немигающим задумчиво-отстраненным взглядом, словно в уме решала

какую-то сложную задачу. Словно ждала, что вот-вот к ней придет ответ.

— А ты система, Шаурин, — наконец тяжело сказала она, — такая же, как мой отец. Только он этого

не понимает. А я в этой системе механизм, который работает неправильно, да? Я мешаю тебе

функционировать нормально, и ты хочешь от меня избавиться. Оказывается, все просто до

безобразия. А сам отъезд – это не смертельно. В этом нет проблемы, можно хоть каждую неделю

летать друг к другу. Бывает, люди на два города живут, даже на две страны. Сложно, но живут, встречаются. Проблема в том, что тебе это не нужно, тебе сейчас нужно от меня избавиться. И

знаешь, — подытожила она, но ее голос предательски дрогнул и ослаб, — я тебя отпускаю. Совсем.

Я на твоих чувствах играть не буду. Потому что я, как никто другой, знаю, что это бесполезно.

Уезжай. Ты свободен.

Она посидела некоторое время молча, давая ему возможность возразить, а потом вскочила с дивана.

Денис успел перехватить ее за руку, среагировал молниеносно, сжав тонкое запястье.

— Юля!..

— Хочешь сказать, что я неправильно все поняла? Извини, работаю с тем, что есть. Ты ставишь меня

перед фактом! — начала вырываться, делая вдох через каждое слово. — Вы не дали мне

возможности сделать правильные выводы, вы, чертовы эгоисты! Манипуляторы хреновы!

— Прекрати, — вынужден был встать, чтобы удержать ее. Ожидал, конечно, от нее такой реакции –

взрыва, криков. Хуже, если бы она приняла все бесстрастно. — Я не хочу уезжать вот так! Только не

так!.. Юля, послушай! — скрутил ей руки, словно нацепил смирительную рубашку, показалось, что

сейчас она размахнется и со всей силы влепит ему пощечину. Прочитал это в ее глазах и едва

уловимых движениях. — Не ори, мне и так тяжело. Я же сказал: я вернусь.

— Это так ты меня бережешь – свое сердце? — она вдруг сменила тон, заговорила тихо и обреченно, беззащитно оплывая в его руках. Он обнял ее сзади и прижал к груди. Отпустил покрасневшие от его