Стая

пошли за стол.

— Руки помою, — сказал Денис и пошел в ванную. Терпеть не мог, когда от рук сигаретами пахло. В

армии не всегда была возможность их помыть, почти никогда. Но сейчас он дома…

Вера шмыгнула за ним и закрыла дверь на защелку. Обняла за талию и прижалась к спине.

Дождалась, пока он развернулся к ней лицом, и проворно задрала на нем футболку, жадными

ладонями коснулась горячей кожи.

— Вера, Вера, прекрати, — крепко сжал ее запястья.

Вера тряхнула темноволосой кудрявой головой.

— Соскучилась.

— Это понятно. Не здесь же.

— Почему? – промурлыкала она и поцеловала его в губы, прижалась крепко.

— Потому что, — развернул ее к двери и хлопнул по заду, — гости в доме. Имей совесть, Вера.

— Ты же знаешь, я свою совесть давно уже потеряла.

— Зато я – еще нет.

***

— Это шутка такая, Василий Степаныч? Если ты пошутил, то неудачно. Неудачно, — рассмеялся

невесело. – Скажи, что пошутил. – Ушам своим не верил. Отказывался верить в услышанное. Но

взгляд Василия Степановича говорил об обратном, — лишних слов было не нужно. И сам понимал, что такими вещами не шутят. Во всяком случае, не в стиле Степаныча. Но, тем не менее, искал в его

глазах поддержки. Надежду искал, что не все так плохо.

— Нет, Денис, — повторил подполковник. — Я хотел бы, но, увы. Обычно о причине отказа не

говорят, но тебе говорю. В органы тебе дорога закрыта. Однозначно.

— И что, никак? – глухо спросил Денис. — Срок же условный. Каких-то полтора года… — Для нее –

ничтожные полтора года условно, а для него – разрушенные в очередной раз надежды и планы.

Разбитые мечты. Рассыпалось все в прах в один миг. В несколько секунд.

— Неважно. Есть статья, близкое родство. Я разговаривал с людьми, пытался найти выходы, но

никак. У нас приказ Министерства. Мораторий. Никто не пойдет на такое нарушение. Судимость

близкого родственника – это сразу отказ. Условная или нет – никого не волнует. Если бы мать была

лишена родительских прав, то что-то можно было попытаться сделать. Допустим, доказать, что тебя

воспитывал только отец, а со своей матерью ты не общался. Но она их не лишена. Алексей просто

забрал вас и все. Есть документ, в котором говорится, что у твоей матери есть судимость. Все. Факт

есть факт.

С каждым словом камень на душе становился все тяжелее, что ни вздохнуть глубоко, ни

повернуться. Лицо Дениса потемнело, стало как застывшая маска. Говорить тяжело, только слова

сквозь зубы выдавливать.

— Статья?

— Сто сорок четвертая.

— Кража?

— Да.

Степаныч закурил. Предложил Денису, но тот отказался: боялся, что рука будет дрожать. А так, держался еще, вцепившись в подлокотники кресла.

— Я не знал…

— Я сам в шоке. – Дядя Вася пыхнул дымом, загнал сигаретку в уголок рта и потер лоб. — Да откуда

тебе знать? Не представляешь, как я расстроился. Поверить не мог. Думал, может, перепутали что.

Ошиблись. Но, нет. Я сам так надеялся… Да что там надеялся, был уверен, что тебя с руками и

ногами возьмут. Даже под сомнение не ставил. У тебя такие характеристики отличные и образование

есть. Пошел бы потом на вышку, наши по направлениям поступают, их в первую очередь берут.

Офицером стал, дослужился бы… — Никто и не сомневался, что он расстроится. Степаныч сам

предложил этот вариант, уверенный, что проблем не будет. Будучи в должности замполита он имел

кое-какие связи. Но и без них у Дениса были все шансы попасть в ОМОН. После спецназа брали без

разговоров. А там, действительно, дослужился бы, поступил в военную академию или школу

милиции. Теперь уж точно взяли бы.

— А как давно осудили? – Стало безумно интересно, сколько лет назад его судьба переломилась, а

он и понятия об этом не имел. Все мечтал да планировал.

— Зачем тебе?

— Скажи.

— Два с половиной года назад. Почти три.

— У меня слов нет… — проговорил Денис. За его тихими словами скрывался крик. Горло рвало от

желания заорать, и кулаки чесались садануть куда-нибудь.

— Ты не раскисай, сынок. Держи себя в руках. – Видел Степаныч, каково племяннику, хоть и

неродному, но таковым его никогда не считал. Родной он ему, словно сын. На глазах рос. Видел, как

изменилось лицо Дениса, как взгляд колюч и жесток стал. Нелегко парню. Еще жить толком не

начал, а уже режут по живому. Понимал его, потому что сам такой же. Вояка. Боец по жизни. И

когда связывают по рукам и ногам, и кляп в рот – равносильно смерти. Когда попадаешь в такую

зависимость от обстоятельств не по своей воле и вине, а по чьей-то безалаберности... Очень трудно

смириться. Да, жизнь на этом не кончается, но она необратимо меняется. У таких людей, как Денис, есть определенное призвание. И придется ему забыть про него. И смириться. Только вот смирение –

не в его характере.

— Спасибо, Степаныч. Жаль, что время на меня зря потратил.

— За что спасибо? Если бы на пользу. А так… — обреченно махнул рукой.

— Дерьмо случается. Тете Рае привет, не буду тебя отвлекать. – Денис забрал со стола свои

документы. Теперь уже просто бумажки. Никому ненужные бумажки. И сам оказался вмиг никому

ненужным. Потому смял листки и выбросил в урну на входе в здание.

Добрался до парка, где договорились с Вадимом встретиться. Сел на парапет у круглого фонтана.

Солнце грело макушку, а прохладная водная пыль била в спину. А надо бы наоборот – голову

остудить. Все еще не мог осознать, что перелом уже наступил. Сознанием овладели беспомощность

и опустошение. Надо думать, что делать дальше, но ни одной мысли не было. Как-то все внезапно

получилось. Не ожидал, не предвидел такого оборота. Все распланировал, думал, что его жизнь

только ему принадлежит. А оказалось вон оно как…

Денис прикурил и уставился на кончик сигареты. Обернулся, лавка, на которой сидели две молодые

мамочки с колясками, опустела. Он переместился на нее и откинулся на спинку. На соседней

скамейке шумела пацанва. Мальчишки хихикали и посмеялись, обмениваясь вкладышами от жвачек

с эротическим содержанием.

Страна, обдуваемая постперестроечными веяниями, стала похожа на дрожащий лист: шатало и гнуло

в разные стороны.

Она, как младенец, только появившийся на свет и еще не приспособившийся к жизни. Внезапная

свобода опьянила всех. Сначала это эротические картинки, потом алкоголь, сигареты, героин. Пока

родители пытались заработать копейки, чтобы прокормить семью, младшее поколение, предоставленное самому себе, восторгалось яркостью жизни. Старшее – уже погрязло в дремучем

бандитизме, а такие как Денис только пытались определиться с жизненной позицией. И вариантов, как оказалось на поверку, не так уж и много. Только те, у кого задница в тепле, делали вид, что все

хорошо, отстраненно наблюдая за постепенным расслоением общества и общим упадническим

настроением.

Обстоятельства, под которые приходится прогибаться, можно воспринимать относительно свободно, пока они не ставят на колени, заставляя клониться к земле. А когда умирает надежда – особенно

больно. Если бы сразу, то легче. Но людям свойственно продлевать эту агонию.

Так и Денис раз за разом прокручивал в голове разговор с дядей. Просчитывал свое «а что, если

бы…» Только нервы себе натягивал. И обида в нем росла как раковая опухоль. Он сделал всего пару

затяжек и снова уставился на тлеющий комочек пепла на кончике сигареты. Как белка в колесе.

Точно. Все бежал и бежал. Время проходило, а он все на месте. Какой-то порочный круг. В который

раз одно и то же. В который раз кто-то решил все за него. Хотелось как-то разорвать эту

сковывающую цепочку. Разбить хоть одно звено. Сделать что-то, чтобы нарушить тот ритм, в

котором жил. Может курить бросить. Засела мысль, что нужно разрушить заведенный порядок, чтобы все пустилось в другое русло.