Не страшись урагана любви

В последний день, в их последний выход, произошло нечто, что придало их отъезду на следующее утро чудесный аромат, чудесный привкус. Они уже вернулись с моря и сидели в баре в купальниках, выпивая с Джимом Гройнтоном, когда с запада налетел неожиданный шквал, взъерошивший зеленые западные холмы. Настроение у всех было приподнятое, потому что это был последнийдень, и Джим уже поставил катамаран на якорь у пляжа. Одной из его постоянных забот, когда судно стояло у отеля, было непрерывное наблюдение, непрерывный поиск первых же признаков изменения погоды, Чтобы в любое время дня и ночи примчаться в Краунт и отвести судно на стоянку в гавань. И вот сейчас, чуть ли не в считанные секунды дождь залил террасу и большие стеклянные двери вдоль крытой галереи, в море от неожиданного ветра возникли трех-пятифутовые волны, которые мощно бились о берег и о заякоренный катамаран. Возможно, патентованный якорь не смог бы удержаться в песке, и полупьяный Джим, увязая в песке, полубегом потащился к берегу, чтобы увести судно в море.

— Хочешь, я помогу тебе? — крикнул ему вслед Грант.

Джим остановился и обернулся. Вид его выражал усталость и отвращение. Он пожал плечами и ответил:

— Нет. Нет, это моя работа. И моя лодка. Я прекрасно управлюсь один. Так часто бывает.

Затем он развернулся и полубегом поплелся дальше. Он уже дрожал от холодного дождя, и вид у него был такой жалкий, что Грант неожиданно сорвал с себя свитер и шорты, которые успел надеть, поскольку сам замерз, и побежал вслед за ним.

— Возьми машину Рене, поезжай и встреть нас на той стороне! — прокричал он Лаки.

Хуже всего был холод, но это не опасно, как заметил Джим. От пляжа отеля до входа в гавань у Порт-Ройал прибойная полоса была усеяна острыми вулканическими камнями, которые разрезали бы их на куски, если бы они опрокинулись и вынуждены были плыть к берегу в этих волнах и при сильном ветре. Джим немедленно направил катамаран подальше, туда, где четырехфутовые волны еще не переходили в пятифутовый прибой, но махонькое судно все равно сильно раскачивалось в боковой плоскости, так что они все время должны были за что-нибудь держаться. В какой-то момент Джим (который, действительно, все делал сам) неожиданно надел маску с трубкой, сдвинув ее на лоб как козырек от дождя, подтянул поближе ласты и посоветовал Гранту сделать то же самое. Тогда этот жест показался Гранту слегка театральным и выглядел ненужной предосторожностью, но позднее, когда они обогнули косу и оказались в тихом месте, ныряльщик пояснил: «Я знаю, то, что сделал, выглядит глупо, — сказал он с застенчивой улыбкой ирландского полицейского, — но я вдруг вспомнил, что со мной один из лучших писателей Америки — лучших драматургов — и подумал, что не надо было вам это разрешать. Было бы крайне трудно выйти на этих скалах, даже с маской, если бы что-то случилось со мной, то это неважно, а с вами — это совсем другое дело. И я был бы виноват». Смущенный Грант сумел лишь ухмыльнуться и пожать плечами; ему все равно это казалось отчасти театральным, но думал он об этом с нежностью. Да, это не было прогулкой. Хотя от отеля до косы Пойнт-Ройал было менее двух миль, поездка заняла более полутора часов. Когда они подплыли к стоянке, вся банда из отеля во главе с Лаки стояла под навесом и счастливо махала им, и все они выпили горячего пунша в баре на стоянке, потому что они почти так же сильно замерзли, как Джим и Грант. Именно тогда Джим Гройнтон хлопнул Гранта по спине, сжал его голое плечо и сказал: «Ты чертовски хороший парень, Рон. И ты один из самых лучших ныряльщиков, каких я знал. И этоне болтовня!»Именно так он и сказал и снова так же хлопнул его по спине на следующий день в аэропорту, куда приехал вместе с Рене и Лизой проводить их. Только теперь Гройнтон был в белом летнем костюме и ухмылялся своей белобрысой ирландской улыбкой. Затем он нежно поцеловал Лаки в щеку. Грант счел это заботливым и даже милым жестом. Лаки же не была в этом уверена.

В аэропорту Ганадо-Бей их не встречали. Дуг послал телеграмму, что они прилетают, но из имения Эвелин машину не прислали. Глянув на лицо мужа, чтобы увидеть, не было ли это дурным предзнаменованием, и ничего не заметив на его лице, Лаки вновь ощутила трепет в желудке, как и тогда, когда разговаривала с Кэрол Эбернати по телефону. «Матери!— думала она. — Черт подери всех матерей!Достаточно неприятностей причинила ей ее собственная мать. А теперь — его. Да еще приемная к тому же! И властная». Грант же, хотя лицо его оставалось бесстрастным, был убежден, что отсутствие машины — это сознательный выпад со стороны Кэрол Эбернати. Так же считал и Дуг, и это легко читалось на его лице. Так это и оказалось, во всяком случае, Грант так считал. Все было подстроено настолько хорошо, что придраться нельзя было.

— Ну и ну! — воскликнул Дуг, когда они стояли на жаре среди грубых, толкающихся носильщиков-негров, которые заставили бы разнервничаться любого либерала, приехавшего в Ганадо-Бей. — Ни одного шанса взять машину напрокат. Зато в Грин Холле будет штук шесть свободных. Придется взять такси.

Сказано — сделано. На цветного шофера большое впечатление произвело то, что они едут в Грин Холл. Много лет, как он сказал, он проезжает мимо него, но впервые везет туда пассажиров.

— Етот очень красив, мом, — улыбнулся он.

На Лаки это произвело впечатление. Рон показал, где начинается имение, потом — на пляжный домик неподалеку от дороги со стороны моря, затем они быстро и долго ехали в горы, пока не доехали до большого разворота у главного здания. Грин Холл вполне оправдывал свое название Зеленый Дом. Грант старался, как мог, показывая жене различные редкие тропические деревья и растения, названия которых он помнил по рассказам графа Поля, коллекционировавшего их.

— Она, должно быть, очень богата, эта графиня Эвелин, — сказала Лаки.

— Богата? — переспросил Грант. — Почти весь уголь Индианы принадлежит ей.

— Но ради Бога, не называй ее графиней, — откликнулся Дуг с переднего сиденья. — Это не принято.

— Дуг, заткнись, ради Бога! — зло оборвал его Грант.

Когда привратник открыл перед ними большие двери из стекла и стали, они увидели, что вся компания уже собралась встречать их. Эвелин мгновенно захватила инициативу в свои руки.

— Я ужасно виновата! Мы очень хотели, чтобы кто-нибудь вас встречал. Но Дуг не назвал номера рейса! — Грант, не видевший телеграммы, не мог сказать, правда ли это, а Дуг позднее сказал, что не помнит. — Входите! — продолжала она со всем своим циничным очарованием, — позвольте представить вас, Лючия! Лаки, так ведь? Можно мне вас так называть? Очаровательное имя!

Их встречали: граф Поль (просто Поль), сама Эвелин, Хант Эбернати, Кэрол Эбернати и девушка по имени Лестер Райт, работавшая в «Спортс иллюстрейтид», которая приехала написать статью о любительских полетах Поля де Блистейна на гидроплане и жила пока здесь. Немедленно подали «кровавую Мэри». Буфет с холодными закусками, в основном, с ветчиной и цыплятами, уже стоял на террасе.

— При-вет! При-вет! — сказала ей Кэрол Эбернати, когда пришла ее очередь. — Но это не первое знакомство, не так ли? Рон так много рассказывал нам о вас, что я чувствую, будто уже знаю вас, Лаки.

Позже выяснилось, что цветной парень из «Тайм» как раз вчера вернулся в Кингстон, очевидно, за инструкциями Хита. Перед отлетом он еще раз пытался поговорить с Кэрол.

Эвелин поместила их на полпути в горы, в «Коттедже». «В конце концов, у вас ведь все еще медовый месяц, не так ли? Хотя официально уже и нет! И я подумала, что вы предпочтете побыть наедине друг с другом!»

«Коттедж» оказался совсем не коттеджем, а чудесным, очень современным маленьким домом, построенным так, что плавательный бассейн неправильной формы входил прямо в здание вместо одной из стен на первом этаже. Раньше дом, по крайней мере, первый его этаж, использовали для большой игры в покер, который так любила Эвелин де Блистейн. «Конечно, пока вы здесь, мы будем играть в салоне! Или на террасе! Дуг, конечно, может жить в той же комнате большого дома, что и прежде! И если вы захотите пообедать или поужинать здесь одни, — а я в этом уверена! — просто позвоните Грегу, дворецкому!» (В каждой из четырех маленьких комнат было по телефону.) «А бассейном мы почти не пользуемся, разве что около пяти часов, — сказала Эвелин. — Да и то редко».