Страница 84 из 126
Пригород: названья улиц
Стихам о люксембургских розахсовсем не нужен Люксембург:они порой цветут в отбросахокраин, свалками обросших,смущая сумрак и сумбур.Шутил ботаник-переумок,любитель роз и тишины:две улицы и переулок(он – к новостройке первопуток) —растенью грёз посвящены.Мы, для унятия страданийкоровьих, – не растим травы.Народец мы дрянной и драный,но любим свой родной дендрарий,жаль – не сносить в нём головы.Спасибо розе люксембургскойза чашу, полную услад:к ней ходим за вином-закуской(хоть и дают ее с нагрузкой),цветём, как Люксембургский сад.Не по прописке – для разбора,чтоб в розных кущах не пропасть,есть Роза-прима, Роза-втора,а мелкий соименник вздоразовется: Розкин непролаз.Лишь розу чтит посёлок-бука,хоть идол сей не им взращен.А вдруг скажу, что сивка-буркакатал меня до Люксембурга? —пускай пошлют за псих-врачом.А было что-то в этом роде:плющ стены замка обвивал,шло готике небес предгрозье,склоняясь к люксембургской розе,ее садовник поливал.Царица тридевятой флоры!Зачем на скромный наш восток,на хляби наши и заборы,на злоначальные затворыпал твой прозрачный лепесток?Но должно вот чему дивиться,прочла – и белый свет стал мил:«ул. им. Давыдова Дениса».– Поведай мне, душа-девица,ул. им. – кого? ум – ил затмил.– Вы что, неграмотная, что ли? —спросила девица-краса. —Пойдите, подучитесь в школе. —Открылись щёлки, створки, шторки,и выглянули все глаза.– Я мало видывала видов —развейте умственную тьму:вдруг есть средь ваших индивидовдругой Денис, другой Давыдов? —Красавица сказала: – Тьфу!Пред-магазинною гороюя шла, и грустно было мне.Свет, радость, жизнь! Ночной пороютебе певцу, тебе герою,не страшно в этой стороне?Март 1986Иваново«Тому назад два года, но в июне…»
Тому назад два года, но в июне:«Как я люблю гряду моих камней», —бубнивший ныне чужд, как новолюдье,себе, гряде, своей строке о ней.Чем ярче пахнет яблоко на блюде,тем быстрый сон о Бунине темней.Приснившемуся сразу же несносен,проснувшийся свой простоватый сонтак опроверг: вид из окна на осень,что до утра от зренья упасён,на яблок всех невидимую осыпь —как яблоко слепцу преподнесён.Для краткости изваяна округатак выпукло, как школьный шар земной.Сиди себе! Как помысла прогулкас тобой поступит – ей решать самой.Уж знать не хочет – началась откуда?Да – тот, кто снился, здесь бывал зимой.Люблю его с художником свиданье.Смеюсь и вижу и того, и с кемне съединило пресных польз съеданье,побег во снег из хладных стен и схем,смех вызволенья, к станции – сюда ли?а где буфет? Как блещет белый свет!Иль пайщик сна – табак, сохранный в грядке?Ночует ум во дне сто лет назад,уж он влюблен, но встретится навряд лис ним гимназистки безмятежный взгляд.Вперяется дозор его оглядкив уездный город, в предвечерний сад.Нюх и цветок сошлись не для того ли,чтоб вдоха кругосветного в концеочнулся дух Кураевых торговлина площади Архангельской в Ельцеи так пахнуло рыбой, что в тревогея вышла в дождь и холод на крыльце.Еще есть жизнь – избранников услада,изделье их, не меньшее, чем явь.Не дом в саду, а вымысел-усадьбазавещана, чтоб на крыльце стоять.Как много тайн я от цветка узнала,а он – всего лишь слово с буквой «ять».Прочнее блеск воспетого мгновеньячем то одно, чего нельзя воспеть.Я там была, где зыбко и невернопаломник робкий усложняет смерть:о, есть! – но, как Святая Женевьева,ведь не вполне же, не воочью есть?Восьмого часа исподволь. Забылазаря возжечься слева от лица.С гряды камней в презрение заливаобрушился громоздкий всплеск пловца.Пространство отчужденно и брезгливовзирает, словно Бунин на льстеца.Сентябрь – октябрь 1987Репино«Постоялец вникает в реестр проявлений…»
Постоялец вникает в реестр проявленийблагосклонной судьбы. Он польщен, что прощен.Зыбкий перечень прихотей, прав, привилегийисчисляющий – знает, что он ни при чём.Вид: восстанье и бой лежебок-параллелей,кривь на кось натравил геометра просчёт.Пир элегий соседствует с паром варений.Это – осень: течет, задувает, печет.Всё сгодится! Пришедший не стал привередой.Или стал? Он придирчиво список прочтет.Вот – читает. Каких параллелей восстанье?Это просто! Залив, возлежащий плашмя,ныне вздыблен. Обратно небес нависаньевоздыманью воды, улетанью плаща.Урожденного в не суверенной осанке,супротивно стене своеволье плюща.Золотится потатчица астры в стакане,бурелома добытчица рубит с плеча.Потеплело – и тел кровопьющих останкимим расплющил, танцуя и рукоплеща.Нет, не вздор! Комаров возродила натура.Бледный лоб отвлекая от высших хлопот,в освещенном окне сочинитель ноктюрнаграциозно свершает прыжок и хлопоки, вернувшись к роялю, должно быть: «Недурно!» —говорит, ибо эта обитель – оплотодиноких избранников. Взялся откудаздесь изгой и чужак, возымевший апломбмолвить слово… Молчи! В слух отверстый надулорознью музык в умах и разъятьем эпохна пустых берегах. Содержанье недугане открыто пришельцу, но вид его плох.Что он делает в гордых гармоний чужбине?Тридевятая нота октавы, деталь,ей не нужная, он принимает ушибы:тронул клавишу кто-то, охочий до тайн.Опыт зеркала, кресел ленивых ужимки —о былых обитаньях нескромный доклад.Гость бормочет: слагатели звуков, ушли вы,но оставили ваш неусыпный диктант.Звук-подкидыш мне мил. Мои струны учтивы.Пусть вознянчится ими детёныш-дикарь.Вдоль окраины моря он бродит, и резоксилуэт его черный, угрюм капюшон.Звук-приёмыш возрос. Выживания средствомпрочих сирых существ круг широкий прельщен.Их сподвижник стеснён и, к тому же, истерзанупомянутым ветролюбивым плащом,да, но до – божеством боязливым. О, если бне рояль за спиной и за правым плечом!Сочинитель ноктюрна следит с интересомза сюжетом, не вовсе сокрытым плющом.Сентябрь – октябрь 1987Репино