Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 79 из 126

«Так бел, что опаляет веки…»

Так бел, что опаляет веки,кратчайшей ночи долгий день,и белоручкам белошвейкипрощают молодую лень.Оборок, складок, кружев, рюшейсегодня праздник выпускнойи расставанья срок горючиймоей черемухи со мной.В ночи девичьей, хороводнойесть болетворная тоска.Ее, заботой хлороформной,туманят действия цветка.Воскликнет кто-то: знаем, знаем!Приелся этот ритуал!Но всех поэтов всех избранницкто не хулил, не ревновал?Нет никого для восклицаний:такую я сыскала глушь,что слышно, как, гонимый цаплей,в расщелину уходит уж.Как плавно выступала пава,пока была ее пора! —опалом пагубным всплывалаи Анной Павловой плыла.Еще ей рукоплещут ложи,еще влюблен в нее бинокль —есть время вымолвить: о Боже! —нет черт в ее лице больном.Осталась крайность славы: тризна.Растенье свой триумф снесло,как знаменитая артистка, —скоропостижно и светло.Есть у меня чулан фатальный.Его окно темнит скала.Там долго гроб стоял хрустальный,и в нём черёмуха спала.Давно в округе обгорело,быльём зеленым порослоее родительское древои всё недальнее родство.Уж примерялись банты бала.Пылали щёки выпускниц.Красавица не открываладремотно-приторных ресниц.Пеклась о ней скалы дремучестьвсё каменистей, всё лесней.Но я, любя ее и мучась, —не королевич Елисей.И главной ночью длинно-белой,вблизи неутолимых глаз,с печальной грацией несмелойцаревна смерти предалась.С неизъяснимою тоскою,словно былую жизнь мою,я прах ее своей рукоюгоры подножью отдаю.– Еще одно настало лето, —сказала девочка со сна.Я ей заметила на это:– Еще одна прошла весна.Но жизнь свежа и беспощадна:в черемухи прощальный деньглаз безутешный – мрачно, жадноуспел воззриться на сирень.21—22 июня 1985Сортавала

«Лишь июнь сортавальские воды согрел…»

Лишь июнь сортавальские воды согрел —поселенья опальных черемух сгорели.Предстояла сирень, и сильней и скорей,чем сирень, расцвело обожанье к сирени.Тьмам цветений назначил собор Валаам.Был ли молод монах, чье деянье сохранно?Тосковал ли, когда насаждал-поливалочертания нерукотворного храма?Или старец, готовый пред Богом предстать,содрогнулся, хоть глубь этих почв не червива?Суммой сумрачной заросли явлена страсть.Ослушанье послушника в ней очевидно.Это – ересь июньских ночей на устах,сон зрачка, загулявший по ладожским водам.И не виден мне богобоязненный сад,дали ветку сирени – и кажется: вот он.У сиреневых сводов нашелся одинприхожанин, любое хожденье отвергший.Он глядит нелюдимо и сиднем сидит,и крыльцу его – в невидаль след человечий.Он заране запасся скалою в окне.Есть сусек у него: ведовская каморка.Там он держит скалу, там случалось и мнезаглядеться в ночное змеиное око.Он хватает сирень и уносит во мрак(и выносит черемухи остов и осыпь).Не причастен сему светлоликий монах,что терпеньем сирени отстаивал остров.Наплывали разбой и разор по волнам.Тем вольней принималась сирень разрастаться.В облаченье лиловом вставал Валаам,и смотрело растенье в глаза святотатца.Да, хватает, уносит и смотрит с тоской,обожая сирень, вожделея сирени.В чернокнижной его кладовой колдовскойборода его кажется старше, синее.Приворотный отвар на болотном огнезакипает. Летают крылатые мыши.Помутилась скала в запотевшем окне:так дымится отравное варево мысли.То ль юннат, то ли юный другой следопытбыл отправлен с проверкою в дом под скалою.Было рано. Он чая еще не допил.Он ушел, не успев попрощаться с семьёю.Он вернулся не скоро и вчуже смотрел,говорил неохотно, держался сурово.– Там такие дела, там такая сирень, —проронил – и другого не вымолвил слова.Относили затворнику новый журнал,предлагали газету, какую угодно.Никого не узнал. Ничего не желал.Грубо ждал от смущенного гостя – ухода.Лишь остался один – так и прыгнул в тайник,где храним ненаглядный предмет обожанья.Как цветет его радость! Как душу томит,обещать не умея и лишь обольщая!Неужели нагрянут, спугнут, оторвутот судьбы одинокой, другим не завидной?Как он любит теченье ее и триумфпод скалою лесною, звериной, змеиной!Экскурсантам, что свойственны этим местам,начал было твердить предводитель экскурсий:вот-де дом под скалой… Но и сам он устал,и народу казалась история скушной.Был забыт и прощён ее скромный герой:отсвет острова сердце склоняет к смиренью.От свершений мирских упасаем горой,пусть сидит со своей монастырской сиренью.22—23 июня 1985Сортавала