Стихотворения и поэмы. Дневник

Черемуха предпоследняя

Пока черемухи влияньена ум – за ум я приняла,что сотворим – она ли, я ли —в сей месяц май, сего числа?Души просторную покорностья навязала ей взаменотчизн откосов и околиц,кладбищ и монастырских стен.Всё то, что целая окрестностьвдыхает, – я берусь вдохнуть.Дай задохнуться, дай воскреснутьи умереть – дай что-нибудь.Владей – я не тесней округи,не бойся – я странней людей,возьми меня в рабы иль в другиили в овраги – и владей.Какой мне вымысел надышишь?Свободная повелевать,что сочинишь и что напишешьмоей рукой в мою тетрадь?К утру посмотрим – а покудаокуривай мои углы.В средине замкнутого круга —любовь или канун любви.Нет у тебя другого знанья:для вечных наущений двух,для упованья и терзаньяцветет твой болетворный дух.Уже ты насылаешь птицу,чье имя в тайне сохраню,что не снисходит к очевидцу,чей голос не сплошной сравнюс обрывом сердца, с ожиданьемсоседней бездны на краю,для пробы, с любопытством дальним,на миг втянувшей жизнь моюи отпустившей, – ей не надотого, чему не вышел срок.Но вот ее привет из сададонесся, искусил и смолк.Во что, черемуха, играем —я помню, знаю, что творим.Уж я томлюсь недомоганьемвсемирно-сущим – как своим.Твой запах – вкрадчивая сводня, —луна и птицы ведовствотвердят, что именно сегодня,немедленно… но что? Да всё!Вся жизнь, всё разрыванье сердца —сейчас, не припасая впрок.Двух зорь сплоченное соседствотеснит мой заповедный срок.Но пагубою приворотауста я напитаю чьи?Нет гостя, кроме самолетав необитаемой ночи.Продлится за моею шторойзапинка быстрых двух огней,та доля вечности, которойдовольно выдумке моей.Что Паршино ему, Пачёво,Ладыжино, Алекино́?Но сердце летчика ночногоуже любить обреченосвет неразборчивый. Отнынеон станет волен, странен, дик.Его отринут все родные.Он углубится в чтенье книг.Помолвку разорвет, в отставкуподаст – нельзя! – тогда в Чечню,в конец недоуменья, в схватку,под пулю, неизвестно чью.Любым испытано, как властновлечет нас островерхий снег.Но сумрачный прищур Кавказамирволит нам в наш скушный век.Его пошлют, но в санаторий.Печаль, печаль. Навернякаот лютой мирности снотворнойон станет пить. Тоска, тоска.Нет, жаль мне летчика. Движеньемдавай займем его другим.Спасем, повысим в чине, женим,но прежде – разминемся с ним.Черемуха, на эти шуткине жаль растраты бытия.Светает. Как за эти суткиосунулись и ты, и я.Слабеет дух твой чудотворный.Как трогательно лепесткив твой день предсмертный, в твой четвертыйна эти падают стихи.Весной, в твоих оврагах отчих,не знаю: свидимся ль опять?Несется невредимый летчикночного измышленья вспять.Пошли ему не ведать му́ки.А мне? Дыханья перебойпривносит птица в грусть разлукис тобой, и только ли с тобой?Дай что-нибудь! Дай обещанья!Дай не принять мой час ночнойза репетицию прощаньясо всем, что так любимо мной.20-е дни мая 1981Таруса

Ночь упаданья яблок

Семёну Липкину

Уж август в половине. По откосампо вечерам гуляют полушалки.Пришла пора высокородным осамнавязываться кухням в приживалки.Как женщины глядят в судьбу варенья:лениво-зорко, неусыпно-слепо —гляжу в окно, где обитает времяпод видом истекающего лета.Лишь этот образ осам для пирушкипожаловал – кто не варил повидла.Здесь закипает варево покруче:живьём съедает и глядит невинно.Со мной такого лета не бывало.– Да и не будет! – слышу уверенье.И вздрагиваю: яблоко упало,на «НЕ» – извне поставив ударенье.Жить припустилось вспугнутое сердце,жаль бедного: так бьется кропотливо.Неужто впрямь небытия соседство,словно соседка глупая, болтливо?Нет, это – август, упаданье яблок.Я просто не узнала то, что слышу.В сердцах, что собеседник непонятлив,неоспоримо грохнуло о крышу.Быть по сему. Чем кратче, тем дороже.Так я сижу в ночь упаданья яблок.Грызя и попирая плодородье,жизнь милая идет домой с гулянок.15–25 августа 1981Таруса