Гроб из Одессы

Впереди семи тысяч головорезов ехал на личном автомобиле Михаил Винницкий с красным бантиком вместо цветка на груди. Рядом с ним грозно и непривычно держал шашку наголо Сеня Вол.

— Где мы едем, Мотя? — выспрашивал у Городенко Эрих Шпицбауэр.

— Мы едем разбираться с белополяками. И это будет такое счастье, когда вместо них вдруг встретим Кота. Я его, падлу, зубами рвать буду, если Миша это первым не сделает.

— Хорошо, Мотя, допустим, мы уже сделали Коту вырванные годы и дали копоти этим самым белопо-лякам. А что потом?

— А потом, Эрих, мы дадим просраться белофинам, белобессарабам… Та мало ли кому еще, если эти козлы большевики раздали полстраны и почти сто пудов золота. Надо же забирать назад свое добро. То есть наше добро, Эрих.

Войско Винницкого добралось аж до Раздельной, когда сильно проголодалось. Уркаганы разбрелись по еще нераскулаченным огородам и хатам, чтоб местные сквалыги подхарчевали тех, кто прет сражаться за их счастье. Население не возражало, хотя при этом молчало чересчур недовольно. А потом до Винницкого прибежал комиссар, которого все молдаванское военное соединение с большим трудом терпело целых два дня. Комиссар стал выступать до Миши, с понтом имел право от рождения подымать голос на короля. Винницкий для начала послал его и послал хорошо, хотя при этом не дал ни разу по морде. Комиссар по привычке рванул на себе маузер, и Винницкому этот жест сильно не понравился, хотя Сеня Вол успел спустить курок еще раньше короля. После такого недоразумения другие красноармейские части вместо того, чтобы воевать белополяков почему-то налетели на соединение красного командира Винницкого, хотя на поминках по комиссару было еще не все выпито. Король понял — он совершил самую серьезную ошибку в жизни.

Умевшее хорошо воевать исключительно в городских условиях войско Винницкого редело на глазах. К Одессе пробилась незначительная часть налетчиков.

Эрих Шпицбауэр проложил огнем «гочкиса» путь своему королю до медленно ползущего подальше от этой беды железнодорожного состава. И когда Михаил Винницкий уже запрыгнул на подножку вагона, его прошила пуля. Поезд уносил умирающего на руках Эриха короля в другую сторону от Одессы, Сеня Вол перевязывал продырявленную осколком ногу Моти Городенко.

Из красиво очерченного рта Винницкого медленно сочилась красная струйка.

— Моя вина, — выдавил из себя Мишка, давясь собственной кровью, — столько ребят загубил…

— Перестаньте, Миша, — неубедительно протянул Шпицбауэр, — каждый имеет шанс локшануться. Вы же не Бог, Миша, вы только король. Мы еще вернемся в Одессу и тогда…

Дрожащей рукой Винницкий протянул Эриху свой золотой талисман, густо вымазанный кровью.

— На память… Хотя фарту не добавил. И помните о слове за Кота. Спойте напоследок…

Когда хор из трех голосов еще не прикончил всех слов «Сашки», любимой песни короля Молдаванки, Винницкий был уже мертв. Сеня Вол и Эрих Шпицбауэр тащили на себе по степи стонущего Мотю и замолчавший до поры пулемет. До их фарта от Одессы было совсем недалеко, когда эту живописную группу усек красноармейский разъезд. Он поскакал выяснять кто такие и откуда, но так толком ничего и не понял, потому что Эрих прежде, чем начнут задавать дурные вопросы, сходу стал отвечать из «гочкиса». Ему в меру сил помог сразу с двух рук Сеня Вол и даже Мотя Городенко доказал, что его рана прицельной стрельбе не помеха. Через минуту от разъезда остались пара живых лошадей, которые с радостью медленно пошли в степь без тяжести на спинах.

Зато на звуки выстрелов до бойцов с белополяками понеслись сразу несколько эскадронов, экспроприировавших мироедов насчет пожрать в соседнем селе.

Мотя сходу догнал каких событий будет дальше.

— Эрих, одолжите мне свой ствол, — попросил Мотя, — и садитесь с Волом верхи этих животных, пока они далеко не смылись. А я напоследок сыграю красноперым такой вальс, что они его запомнят на всю оставшуюся жизнь.

— Эрих, уперед! — чуть ли не радостно поддержал эту идею Вол. — Мене интересно посмотреть, как вы сядете жопой на коня без фаэтона И по-быстрому.

— Хрен вам на рыло. Вол, я остаюсь вместе здесь.

— Эрих, у мене мало патронов, но сейчас я вас прямо-таки выстрелю, — заявил Вол. — Я пока живой, и вы обязаны слушать моих слов.

— Вол, дуйте отсюда, — заорал Мотя Городенко.

— Мотя, вы же один долго не протянете, а Эрих не уйдет далеко. С мене кавалерист, как деловой с фраера. Эрих, тяни свой фарт и помни — ты не ляжешь рядом с нами, потому что пока топчет землю Кот. Давай, сынок, делай ноги по-быстрому.

Эрих медленно развернулся и вскарабкался на лошадь.

Мотя Городенко приставил к своей голове шпаери сказал:

— Вол, если вы не сядите на второго мерина, я буду изображать свою последнюю хохму.

В степи сухо треснул одиночный выстрел. Лошадь понесла Эриха по выгорающей траве, а вторая, пронзительно заржав, грохнулась оземь.

Вол опустил руку с револьвером.

— Вот видите, Мотя, мне же просто не на чем ехать. Вы же не хочите, чтобы я сидел своей пятой точкой на дохлом животном. Мотя, не надо лишних слов. Вы просто готовьтесь до концерту А я немножко пособираю нам боезапаса от тех, кому он даром не нужен.

— Скажу вам честно, Вол, я никогда не думал, что помру в какой-то дешевой степи, — признался корешу Мотя, когда Вол по-быстрому собрал немножко разнокалиберной стрельбы и устроил окоп за дохлой лошадью. — А как вы до этого отнесетесь?

— Это все труха — лопни, но держи фасон, Мотя. Мы помрем, как другие деловые, и никто за нас не вспомнит.

— А вам хотелось бы, чтоб вашим именем назвали Пишоновскую… — съязвил Мотя.

— Та ну его в баню, — заржал Вол. — Вся Одесса подохнет от такой хохмы. Пускай себе лучше живет. Это же с ума сойти, если в городе появится хутор имени налетчика Воловского.

— Перестаньте сказать, Вол Я уже точно знаю, что в Одессе успели припихать до какой-то улицы уркаганскую кличку.

— Случайно не будущего покойника Кота? — не к месту брякнул Вол, потому что на них уже скакали эскадроны красноармейцев.

Вместо ответа Мотя Городенко сделал первый выстрел, и Сеня Вол тут же прикипел до «гочкиса». Свой последний бой они держали ровно столько, на сколько хватило скромного боезапаса.

— Эй, фраера. — заорал Вол из прикрытия. — Мне уже нечем вас стрелять Мы будем немножко сдаваться.

Красноармейцы окружили налетчиков, теперь уже мирно сидящих на земле.

— К стенке! — вяло приказал их командир, и Вол с Мотей залились от хохота.

— Гляди, веселые попались, — сказал один из кавалеристов, передергивая затвор карабина. — Хорошо, не очень находчивые. Позиция у них — хоть куда. Смеются, падлы, а сколько бойцов революции угрохали…

— Вот малахольные, — продолжал заливаться хохотом Мотя, — где вы, придурки пиленые, среди здесь найдете стенку?

— Помкомэска Тищенко! — заорал командир. — А ну, кончайте их.

Прежде, чем сабли красноармейцев начали свой танец на телах налетчиков, Мотя Городенко и Вол быстро взмахнули руками, с понтом прощальном салюте. Швайкиодновременно вонзились в помкомэска Тищенко и в степи легло больше на одного деятеля, погибшего за самое справедливое дело в истории человечества. Имя героя революции Тищенко осталось в памяти народа навсегда. Его носит один из домов культуры Коминтерновского района…