Страница 423 из 430
– Я не улыбаюсь, – возразил Саша, которому действительно сейчас было не до улыбок.
– И даже не думайте! Соломон Гольдшмидт всю жизнь был честен и надеется таким же честным покинуть этот мир. Не так скоро, конечно, как многие ожидают.
Ювелир аккуратно спрятал лупу в обитый бархатом футляр – она сама по себе была антиквариатом – и отодвинул от себя коробочку с перстнем.
– Сколько вы хотите за это колечко, молодой человек? – надменно поинтересовался он.
– Назовите вашу цену, – ответил поручик.
Господин Гольдшмидт долго молча смотрел на него и наконец разжал губы.
– Ну, хорошо. Я бы дал… – старый еврей поднял водянистые глаза к потолку, пошевелил морщинистыми губами, будто читая видимые ему одному строки, и изрек: – Девятьсот тысяч рублей. – Взгляд его быстро опустился и беспокойно зашарил по лицу «продавца», ясно давая понять, что утверждения о кристальной честности – самореклама, не более того.
– Это хорошая цена, – кивнул Бежецкий. – Но вся закавыка в том, что деньги нужны мне сразу и без какой‑либо волокиты, милейший.
– О, это невозможно! – всплеснул мосластыми руками ювелир. – Я должен заказать эту сумму в банке, заполнить массу бумаг… Кстати, по законам Российской империи, я должен сообщить, на какие цели мне требуется такая огромная сумма, – пытливо заглянул он в глаза безмятежному офицеру, стремясь прочесть в них что‑то чрезвычайно ему важное.
– Вот ведь напасть, – молодой человек состроил скорбную мину. – А мне через несколько дней следует отбыть по новому месту службы… Придется, видимо, обратиться к вашему коллеге Слуцкеру…
– И не думайте! – не дал ему договорить ювелир. – Слуцкер вас непременно обманет! Он вас продаст и купит. И снова продаст, но уже дороже. Ха! Вы еще не знаете Слуцкера! Я такого бы вам мог порассказать об этом шлемазле, молодой человек!
Тут он был несколько не прав: Слуцкер был в числе тех ювелиров, что Александр уже посетил, составив для себя представление об истинной цене сокровища (хотя бы приблизительно). А заодно – целую палитру типажей этих выдающихся представителей человечества, обладающих одновременно повадками лисиц и акул. И упомянутый Слуцкер оставил у него примерно то же впечатление, что пытался сейчас внушить Соломон Давыдович. Не особенно, кстати, от всех предыдущих отличающийся.
– Раз такое дело, то я могу пойти вам навстречу, – принялся юлить Гольдшмидт. – Например, я мог бы дать вам девятьсот двадцать пять тысяч или… Гулять так гулять – девятьсот пятьдесят!
– Восемьсот, – не повышая голоса сказал Саша, глядя старику прямо в бегающие глазки.
– Что? – опешил тот. – Я вас не совсем понял…
– Восемьсот тысяч, – повторил поручик. – Но деньги сейчас и без ваших… – он покрутил в воздухе кистью, – формальностей. Я – человек военный, и формальности мне совсем ни к чему.
– Но… – попытался барахтаться Соломон Давыдович, но по всему было видно, что он уже сдался, сраженный щедростью (или глупостью) своего визави.
– Значит, восемьсот, наличными и сегодня, – подытожил Александр, поднимаясь из кресла и забирая коробочку с перстнем. – До семнадцати часов деньги должны быть в моем особняке. Иначе эта безделица окажется у…
– По рукам, – оскалился Гольдшмидт. – Деньги будут у вас в шестнадцать пятьдесят.
Точность действительно была его кредо: приказчик ювелира с чемоданчиком, полным наличных, прибыл в особняк Бежецких в шестнадцать пятьдесят две…
* * *
– Это опять вы? – Лицо банкира Раушенбаха при виде поручика стало кислым, будто он только что раскусил гнилой орех. – Никак не успокоитесь? Опять собрались лишать меня жизни? Полноте – это уже напоминает дурной водедиль! Да и не за что, вроде ваша пассия так и не стала моей женой, да и вообще…
– Нет, я по другому поводу. – Саша поставил на ковер принесенный с собой чемоданчик и принялся стягивать перчатку.
– Ну, слава богу! – всплеснул руками Михаил Семенович. – А то я уж испугался! В прошлый раз вы заявились с «браунингом», оттягивающим карман, а сейчас притащили целый чемодан. Что у вас там? Базука? Пулемет с полным магазином? Целый арсенал? Боюсь даже представить…
– Нет, – развел руками офицер. – Всего лишь деньги. Банковские билеты, выпущенные Государственным банком Российской империи. В достаточном количестве.
– В достаточном для чего? – Барон не скрывал своей озадаченности. – Вы, если мне не изменяет память, мне ничего не должны…
– Я не должен, – кивнул Бежецкий. – К счастью. Для вас. Должен один из моих друзей.
– Почему же он сам…
– Увы, он не может сам.
– Болен? Я не зверь, мог бы…
– Убит. На дуэли.
– А‑а‑а! – Лицо банкира прояснилось. – Кажется, я начинаю понимать, о чем идет речь…
– О ком, – мягко поправил Саша.
– Благородство, благородство… – пропел, цветя, как майская роза, Михаил Семенович. – Как люблю я это слово!.. Что же мы стоим? – всполошился он. – Присаживайтесь к столу, мой друг! Эй, кто там! – нажал он на вделанную в стол кнопку. – Распорядитесь…
– Не стоит, право, – Саша сел в кресло и поставил чемоданчик перед собой. – Я ненадолго и сыт к тому же.
Кусок не полез бы ему в горло в этом доме…
– Ну что же… – Раушенбах уселся напротив и сцепил пальцы рук. – Если вы ничего не хотите, давайте покончим с этим делом прямо сейчас.
– Охотно, – кивнул Александр, расстегивая шинель, и с удовольствием отметил, как впились глаза барона в ордена на его груди – особенно в сияющую золотом афганскую звезду, которую поручик никому бы не показал, кроме него.
– Вы… э‑э‑э… Вы в курсе, – с некоторым трудом справился с собой Михаил Семенович, – сколько именно должен мне… м‑м‑м… Дмитрий Аполлинарьевич? У вас там хватит? – кивнул он на чемоданчик.
– С избытком, – заверил его Бежецкий. – Триста пятьдесят тысяч рублей, если не ошибаюсь?
– М‑м‑м‑м… Почти что так, – принял бесстрастный вид банкир. – Четыреста. Изволите выдать?
– Изволю. А вы, сударь, извольте выдать закладные, векселя или что там у вас.
– Непременно. – Барон суетливо выбрался из‑за стола. – Позвольте отлучиться на минуточку?
Отсутствовал он минут пятнадцать. За это время скучающий молодой офицер успел изучить обстановку кабинета, пролистать лежащий на краю стола толстый экономический журнал, содержимое которого уже с первых страниц навеяло на него несказанную тоску. Исчиркать и изрисовать рожицами пару‑тройку листов бумаги…
– Не скучаете? – Барон с лучезарной улыбкой Деда Мороза выложил перед ним на стол тоненькую пачку красивых, похожих на ассигнации бумажных листов, щедро украшенных российскими двуглавыми орлами и радужными печатями в золотистых медальонах. – Тут все – копеечка в копеечку. Все четыреста тысяч целковых. Вот это – закладная на особняк… – принялся он листать бумаги. – Это вот – вексель на двадцать пять тысяч…
– Не трудитесь. – Саша равнодушно посмотрел вексель на свет, бросил обратно на стол и отщелкнул замки своего «сейфа» – ювелир расщедрился на действительно неплохой чемоданчик: из какого‑то легкого, но прочного сплава, по словам приказчика, в огне не горящий и в воде не тонущий. И не поддающийся взлому.
Перед Раушенбахом одна за другой улеглись на зеленое, словно у карточного стола, сукно восемь аккуратных, перехваченных крест‑накрест бумажными бандерольками, пачек.
– Можете не пересчитывать.
– А вот тут не вам меня учить, молодой человек, – огрызнулся банкир, нервно разорвал одну из бумажных полосок и молниеносно, как карточную колоду, пролистнул веер пятисотрублевок – только портреты Петра Великого промелькнули.
Поручик просто залюбовался мастерством, оказавшим бы честь любому иллюзионисту‑престидижитатору. Но выступление длилось недолго – на пересчитывание купюр у Михаила Семеновича ушли считанные минуты.
– У вас все? – смахнул он деньги в ящик стола и поднял глаза на посетителя – приветливость его испарилась вместе с деньгами. – Если так, то не смею вас задерживать.