Страница 23 из 40
– Да выбросил кто-то, – говорит Таро. – Мимо помойки проходил, забрал. Все собираюсь до ума довести.
– Сколько? – спрашиваю я.
Эрик крутит пальцем у виска – типа, дружище, не дури. Но мне нравится идея купить доску «с прошлым».
– Да ну вас. Я чувствую в ней больше характера, чем в той розовощекой, которую ты мне показывал. И к тому же она уже обкатана.
Таро жмет плечами:
– Ну, дорого точно не возьму. И продам все, что нужно для ее починки.
И я покупаю эту доску.
Мы крепим ее на крышу машины Эрика. Он явно разочарован. Я стараюсь его утешить:
– Не расстраивайся. Сейчас она не очень-то красива, но ты подожди. Удивишься.
Сначала уберу все неровности. А потом, когда научусь на ней стоять, – разрисую.
* * *
У меня выходной, и я не собираюсь тратить его впустую. Я иду в видеопрокат. После утренних мучений с доской руки так болят, что я едва могу достать кассету с верхней полки. Я беру «Год опасной жизни». Когда я еще хотела вступить в Корпус мира, это был один из моих самых любимых фильмов. В исполнении молодого, искреннего Мела Гибсона и холодной красавицы Сигурни Уивер жизнь в стране третьего мира выглядит романтично. Но это еще и очень напряженный фильм. Поцелуй под дождем; тропическая жара, смертельная опасность; военный переворот в третьей по населению стране мира. Яванский театр теней и индонезийские бамбуковые барабаны.
Я скармливаю кассету магнитофону – куплен в «Джуско» еще до того, как я переехала к Юсукэ, – и открываю бутылку шабли. Я помню, Филипп всегда очень тщательно подбирал вино. Честно, не знаю, одобрил бы он смесь бледного французского напитка с жаркой Джакартой.
Я сижу на полу, опершись спиной о стену, и смотрю, как Сигурни меряет бассейн своим изумительным кролем. Мел обаятельно истекает потом. То и дело появляется Линда Хант, в роли маленького китайца-фотографа.
Я представляю себя внутри фильма. Целуюсь с Филиппом под дождем. В Джакарте.
Утром я отменяю бронь на Таиланд. А чем, скажите, Джакарта хуже?
* * *
– Змеи, – говорит Эрик. Я только что сообщила ему, что лечу в Индонезию.
– Что?
– Там в воде много змей. Придется за этим следить.
Я прячу улыбку.
– А кто сказал, что я собираюсь лезть в воду?
Он откидывает назад волосы и потягивается, глядя в синее небо. Голову он больше не бреет. Еще немного, и глядишь – опять скатится к гедонизму.
– Что значит – не собираешься лезть в воду? Индонезия – рай для серфингистов. Бали, Суматра – хорошая волна, «труба». Вода теплая.
Я на доске и стоять-то толком не умею. Не вижу смысла растрачивать первоклассную волну на мои «катания». Я бы на месте моря просто обиделась. Да и нормальные серфингисты засмеют.
Но все равно интересно, какое будет лицо у Филиппа, когда он увидит меня с доской под мышкой. Какие открылись новые грани! Ты думал, что все обо мне знаешь, – ан нет!
И еще будет фотография, я ее пошлю Кею – его мама на десятифутовой волне в Бали-Хай. Может, он покажет ее друзьям. Даже похвастается немного. Одного этого достаточно, чтобы загнать меня обратно в море.
Эрик держится за мной как привязанный. Вода для него – дом родной. В прошлой жизни он явно был чем-то вроде дельфина. Мне начинает казаться, что его и нельзя было толком узнать, не побывав с ним на волне. Он сосредоточен, чист, полон искреннего энтузиазма.
– Вон она идет, – говорит он.
К этой волне я, кажется, опоздала, так что решаю ее пропустить и поглядеть на Эрика. На доске он выглядит небожителем. Вода поднимает меня, бьет в колени, шипит.
Следующую волну я замечаю вовремя. На этот раз успеваю. Встаю на колени как раз тогда, когда волна поднимает меня и несет к берегу. В первый раз в жизни я отпускаю край доски.
– Смотри, Эрик! Без рук!
Я держусь секунд пять, не больше, затем сваливаюсь. Доска подскакивает и ударяет меня по голове.
Наверно, я отключилась на несколько секунд, потому что в следующий момент я понимаю, что это Эрик и что он тащит меня по мелководью. Вот я уже ковыляю сама, отплевываясь. Мы добираемся до берега и без сил падаем на песок.
– Ух ты, – говорю я. Сердце начинает успокаиваться. – Ты спас мне жизнь.
Эрик оглядывается на остальных серфингистов. Некоторые смотрят на нас, другие не обратили внимания.
– Ты преувеличиваешь, – говорит он. – Там было неглубоко.
– Знаешь, что китайцы говорят? Если кто-то спас тебе жизнь, ты ему вечно обязан.
Он вскидывает брови.
– Я теперь твоя рабыня.
Мне почему-то нравится эта идея. Я прямо вижу нас вдвоем, в уютной квартирке, я готовлю и убираю, а Эрик играет с Кеем у камина.
– Вставай, – говорит он. – Ты здорово ударилась. Лоб уже синеет. Надо показать врачу.
К нам подходит парень в шортах с пальмами. Он выловил мою доску.
– Домо аригато годзаймасита, – говорю я.
Парень кивает и уходит. Бессловесный водный житель.
Эрик видит, что я не падаю и понимаю, что мне говорят, и делает вывод, что можно не торопиться. Мы ополаскиваемся пресной водой, переодеваемся в сухое, крепим доски на крышу его машины и отбываем за первой помощью.
– Этот парень – спец, – говорит он, сворачивая на парковку. – Сечет в восточной медицине. Занимается иглоукалыванием.
Я представляю себя утыканной иголками. Получается что-то вроде дикобраза.
– Ну, не знаю, Эрик. Я нормально себя чувствую. Чуть голова побаливает, и все.
Эрик закатывает глаза, одновременно ставя машину на ручной тормоз.
– Перестань. Хочешь, буду держать тебя за руку?
Мы попадаем в приемную, где журчит механический водопад. Наверное, вместо аквариума, для успокоения нервов. Освещение тихое, приглушенное – ощутимый контраст с резким ярко-белым больничным светом. Уютные диваны приятного розовато-лилового цвета.
– Хорошая обстановка, – говорю я. – Я уже чувствую себя лучше. – Но, взглянув на девушку за стойкой, я начинаю нервничать. У нее кольцо в носу и желтые крашеные волосы. Она читает мангу. Что это за доктор такой, который выставляет такое чудо в приемную? Может быть, медицина для него не более чем хобби? Других пациентов не видно. Такими темпами на жизнь не очень-то заработаешь.
Проходит несколько минут. Девушка отрывает нос от манги и произносит мое имя. Эрик кивает – мол, все будет хорошо. Потягивается и, кажется, собирается вздремнуть.
Я прохожу сквозь занавеску из бусин на веревочках и оказываюсь в кабинете. К счастью, доктор Сато выглядит вполне нормально – коротко подстриженные черные волосы, большие очки в пластиковой оправе.
– Ударились лбом, – говорит он по-английски.
– Да. – Что, на самом деле так заметно?
Он светит фонариком мне в глаза, заклеивает шишку, выписывает рецепт.
– У вас легкое сотрясение мозга. Принимайте вот это, если голова сильно разболится. И не пейте спиртного сегодня.
Неужели моя репутация идет впереди меня?
– Спасибо. – Я дожидаюсь, пока желтоволосая девушка принесет мне таблетки, затем Эрик отвозит меня домой.
Сегодня у меня смена в «Ча-ча-клубе». Господи, как деньги нужны. Хозяин квартиры вдруг вздумал повысить арендную плату, а расходов на адвоката никто не отменял.
Я надеваю вязаное платье. Пускай моя серферская фигура отвлекает от шишки на лбу. Но только я захожу в клуб, как вижу, что мама Морита качает головой. Ко мне подбегает Бетти:
– Что случилось? Он что, тебя избил?
Он? Кого она имеет в виду? Того якудза, который приходил сюда несколько недель назад?
– Меня ударило доской для серфинга.
– Кто-то ударил тебя доской для серфинга?
– Нет. Просто так получилось.
Я собираюсь все объяснить, но тут подходит мама Морита и протягивает мне две банкноты по десять тысяч иен.
– Если тебе нужны деньги, возьми, – говорит она. – Но работать тебе в таком виде нельзя.
Я чувствую, что эти деньги мне еще аукнутся. У мамы Мориты золотое сердце, но от этого она не перестает быть владелицей хостес-клуба. Бизнес есть бизнес. Но деньги я все равно беру.