Страница 22 из 40
– Уже сделал. Он говорит, что Луис может приехать и жить с нами. И мама тоже.
Ясно, что она не любит Симу-сан и даже не испытывает к нему сексуального влечения. И так же ясно, что она выйдет за него замуж.
– Ты еще можешь встретить кого-нибудь другого, – говорю я.
Она качает головой, волна гладких черных волос приходит в движение.
– Я скучаю по Луису. Не хочу больше ждать. Устала от «Ча-ча-клуба».
От этого разговора мне становится тоскливо. Вроде бы пора есть, но тревожное ощущение перебивает всякий голод. Мамалыга густеет. Значит, готова.
Вероника пожимает плечами и показывает на стол, на котором расставлены бумажные тарелки.
– Давай есть, – говорит она.
Делать нечего, надо есть.
* * *
На юге небо наливается фиолетово-черным. Я включаю телевизор, чтобы узнать, что происходит. На синеве океана – белое вращающееся пятно. Сюда идет тайфун.
Снимок со спутника сменяют улицы Нагасаки. Там страшный ливень. Женщина в туфлях на высоких каблуках бежит по тротуару, стараясь не попасть в особенно глубокие лужи. Порыв ветра выворачивает ее розовый зонт наизнанку. Затем традиционные кадры портов и аэропортов: переполненные залы ожидания, табло, где светится «отменено» против каждого рейса самолета или парома.
На снимке шторм выглядит угрожающе, но я не боюсь. Я уже давно не закрепляю предметы и не запечатываю окна. Открываю окно. В лицо бьет порыв ветра. «Ну давай!» – кричу я.
Оконное стекло дрожит.
Я проверяю, есть ли у меня свечи. Вино. Сигареты. Потом просто жду.
Через три часа приходит тайфун. К этому времени я уже выпила четыре бокала мерло и чувствую некоторую легкость в голове. Мне хочется познакомиться поближе со зверем, ревущим за стенами дома.
Я с трудом открываю дверь. Мгновенно промокаю до нитки. По улице летают ковры, деревья гнутся под ветром.
Люди погибают в тайфунах обычно потому, что делают глупость и в самую круговерть оказываются вне дома. А потом мы читаем о том, что кого-то убило носящимся в воздухе мусором, чью-то машину смыло с дороги.
Но я не считаю, что делаю глупость. Мне просто нужно почувствовать напор ветра, злые удары дождевых капель. Я хочу на своей шкуре ощутить мощь природы.
Постояв так несколько минут, я захожу обратно в дом, вытираю натекшие с меня лужи и лезу в ванну.
Утром небо уже чистого голубого цвета, но ветра еще хватает на то, чтобы гнать к берегу тяжелые волны.
Я надеваю купальник, сверху джинсы и футболку и иду на пляж. Всего семь часов, а серфингисты уже тут как тут. Эрик, разумеется, тоже.
Я стою у кромки пляжа, волны лижут мои кроссовки. Эрик летит по склону волны в мою сторону – грациозно, как в балете. Спрыгивает с доски, тут же оборачивается к морю и высматривает следующую хорошую волну. Можно его позвать, но я жду, когда он сам заметит меня.
– Ты рано встала, – говорит он. А затем, всмотревшись мне в лицо: – Что-то случилось?
– Эрик, – мой голос пресекается – это мое первое слово за день. – Научи меня кататься.
Он долго на меня смотрит. Сначала я думаю, что он сейчас рассмеется, но он обнимает меня за плечи мокрой рукой и говорит:
– Подожди секунду. Достану тебе доску.
Мы с Эриком отплываем ярдов на сто от берега. Я лежу на куске стекловолокна, гребу руками и изо всех сил стараюсь не свалиться. Волны подходят спереди, хотят отправить меня на дно морское. В их шуме я слышу слова: «Ты слишком стара для этого. Твое тело разрушено сигаретами, выпивкой и горем. Возвращайся на берег, на твердую землю. Там твое место».
А что мне там делать? Рисовать? Не хочу я больше рисовать это море. Ни пляж, ни серфингистов, ни черные сосны на парковке. Хочу погрузиться в воду, обновиться, очиститься. Если я верну себя, то смогу вернуть и сына. По крайней мере, так я себе говорю, отплевываясь от попадающей в рот соленой воды.
Поворачиваю голову, набираю воздуха и кричу Эрику.
– Что? – спрашивает он.
– Я говорю, кажется, не стоит этого делать. Я не в форме.
Он ухмыляется:
– Да ладно, не прибедняйся. Еще пару ярдов.
И я опять вскапываю воду. Мышцы ноют, наливаются тяжестью. Да, он был прав. Надо было йогой заниматься.
И вот, когда сил уже почти не осталось, Эрик говорит, что все, мы приплыли.
– Теперь развернемся и поплывем к берегу. – Он дышит так, будто сидит в тенечке и пьет холодный чай.
Я цепляюсь за доску, словно жертва кораблекрушения. Вода вздыхает, доску качает вверх-вниз и из стороны в сторону.
– Большая идет, – говорит Эрик, оглянувшись через плечо. – Постарайся не свалиться с доски.
Вначале я чувствую, как волна брызжет мне на плечи, а затем поднимает меня, несет к берегу и оставляет на песке. Я вытаскиваю из волос водоросли.
– Вставай, – говорит Эрик. – Попробуем еще раз.
* * *
Мы с Эриком договорились, что он поможет мне подобрать доску. Он забирает меня у подъезда, и мы едем к магазинчику, который называется «Серф-Боб». Судя по вывеске, магазин уже должен быть открыт, но ставни на окнах опущены, дверь заперта.
– Закрылся, что ли? – говорю я.
Эрик пожимает плечами:
– Да нет, просто владелец живет по ава дзикан – токусимскому времени.
А, понятно. Южная лень.
– Пойдем тогда кофе выпьем. – Чуть выше есть кафе. Внутри пусто, только парень с конским хвостом читает книгу комиксов – толщиной с телефонный справочник.
Хозяин не спеша протирает стойку и не обращает на нас никакого внимания. Потом все же подходит и принимает заказ. Наверно, тоже живет по ава дзикан.
Эрик поглядывает в окно – следит, не появился ли Боб или Кендзи, или кто там работает в этом магазине. Он очень серьезно отнесся к нашей экспедиции. Все уши мне прожужжал про ганы, трастеры, твинзеры. Я в основном пропускала его объяснения мимо ушей и поняла только, что он говорит про форму и расположение плавников на доске. Я и так узнаю свою доску, как только увижу ее. Не нужно мне ничего сложного.
– Если она будет держать меня на воде – уже хорошо, – говорю я.
Эрик не слушает. Он принимается рассказывать про свою первую настоящую доску, которая назвалась «Ликвид шредер» и у которой было виниловое покрытие авиационного качества и стрингер из перуанского ореха.
– Да, дружище, она была просто сногсшибательная, – говорит он, хватая меня за руку. – Мы с ней поехали на Гавайи и скатились по самой большой волне из всех, что я когда-либо видел. Эта волна была примерно…
Минут пять я пью кофе, а потом за окном мелькает яркая рубаха. Эрик тянет меня за руку – это продавец из «Серф-Боба».
Он здоровается с заспанным парнем, который возится с замком. Наконец ключ поворачивается, и мы заходим внутрь.
Воздух в магазинчике затхлый, как будто тут несколько дней не проветривали. Товар расставлен и разложен везде, где только можно. Несколько досок даже подвешено к потолку. Я молча стою, пока Таро показывает, что у него есть. А у него есть лонгборды, скимборды, ниборды, доски моделей «Хула герл», «Чилибин», «Файв дотерс», «Фуркат эпокси»…
Мне становится скучно.
– Покажите мне что-нибудь самое простое.
Таро кивает.
– Какой у вас рост? – Не дожидаясь, пока я отвечу, он отмеряет его рукой в воздухе и уходит в глубину магазина. Возвращается с ярко-розовым буги-бордом.
Я вздыхаю, качаю головой и говорю Эрику:
– Слушай, я не хочу показаться невежливой, но у меня того и гляди случится приступ клаустрофобии. Давай выйдем на минутку?
Эрик согласен. Мы идем к задней двери, стараясь ничего не задеть и не уронить. Одно неловкое движение – и весь ряд ноузрайдеров повалится ко всем чертям.
Таро идет за нами. У него в руках откуда-то появились три банки «покари свэт». Мы встаем под черную сосну и пьем.
– Эй, а это что? – У стены стоит потрепанная доска – краска облезла, вся в царапинах.