Жили-были люди

Я-то понравился, а вот у бабушки моей сахарный диабет, а у дяди – близорукость. Ну и…

Сурово.

Вот что творят, гады, а?!

Вы, парни, не радуйтесь. Поступить – полбеды, главное – доучиться. У меня сосед с пятого курса вылетел, представляешь? Декан его за углом с сигаретой увидел. Уж как клялся-божился – ничего не помогло, и отличная зачетка побоку. Морально-, видите ли, нравственный облик…

С ума сойти. Вон в строительном – в коридорах смолят, и ничего.

Так то в строительном… в шарашке этой. Здесь-то все серьезно.

В стороне, сбившись в группу, взволнованно перешептывались мамы:

… мой в первом классе ангиной болел. Вроде все сдал, все психологические тесты на высший балл, а все равно страшно – вдруг не пройдет? Скорее бы уже…

Ничего, чуть-чуть осталось. Зато потом выдохнем!

Ой, и не говорите! Потом вся жизнь, считай, устроена. Говорят, сейчас выпускникам сразу зарплату дают – как депутатам. И премиальные еще…

И питание, опять же. Трехразовое, по спецталонам. И форма за счет государства.

И пенсия в сорок пять – да нашей не чета…

У подруги дочка в этом году выпустилась, рассказала – на каждого, оказывается, еще на первом курсе медстраховку оформляют, сразу – пожизненно. Дважды в год – отдых за рубежом, лечение – по высшему разряду…

Вот живут же люди!

Ну, так у них и нагрузка вон какая…

Ой, да что там нагрузка – четыре часа в день! Мне бы такую нагрузку!

Нет, я уж лучше на заводе восемь часов отмотаю, чем с этими подарочками возиться…

Ой, смотрите, списки вывесили!

Списки!

Списки!

Толпа загомонила, качнулась навстречу, задние напирали, прижимая передних, к высоким, тяжелым, дубовым дверям с большой золотой табличкой «Приемная комиссия педагогического института».

…..

Анна Ивановна! – в класс заглянула молоденькая секретарша, - табульки принесли, приходите, а то я уйду, шестой час уже.

Иду, Зина, спасибо, - отозвалась пожилая учительница литературы, поправляя растрепанные волосы. – Иду…

Тяжело поднявшись, Анна Ивановна окинула взглядом заваленный бумагами стол, гору тетрадей. Еще две пачки – часа на два работы, значит, раньше восьми домой не попасть. А дочь просила взять пораньше внучку… Нет, придется домой тащить и опять проверять ночью…

Шаркая ногами в растоптанных, старых туфлях, Анна Ивановна поднималась на второй этаж в учительскую. И вздыхала про себя – давно пора на пенсию, да директор не отпускает. Работать некому – молодежь в школу не идет, на копейки эти. А ей уже шестьдесят три… полторы ставки не по силам, но кто в пятых классах литературу вести будет – Пушкин?

Получив заветный табель с зарплатой, Анна Ивановна грустно усмехнулась и поплелась обратно. Надо же, как сморило на рабочем месте. И, главное, сон какой хороший…

Впереди ждали две пачки тетрадей и незаполненный классный журнал. Жизнь продолжалась.

21.09.2009.

Дорожный роман

Натке

Автостопщики обычно говорят: «Наш драйвер от нас никуда не уедет». Настя стояла на этой развилке уже с полчаса, но ее драйвер, видимо, пил кофе в одном из придорожных кафе. По крайней мере, пока ее никто подбирать не спешил.

Впрочем, Настя никуда не торопилась. На трассе торопиться глупо. Она сама знает, когда и куда тебя вывезти. Тем и хороша дорога – каждый раз проживаешь другую жизнь, совершенно не похожую на обычную. Скажи кому в отделе, что менеджер по рекламе с хорошей зарплатой ездит автостопом – пальцем у виска покрутят. Но трасса - это как наркотик; если уж заболел, то навсегда.

Ты никому ничего не должна. Ветер дует свежий, ботинки почти просохли, и вообще жизнь вполне себе замечательна.

Серебристая иномарка, мчавшаяся на большой скорости, затормозила рядом так внезапно, что Настя вздрогнула от визга тормозов. Она только открыла дверь, как водитель крикнул «Садись» и рванул с места, едва Настя успела сесть.

Потом водитель повернулся к ней и спросил хрипло:

- Куда тебе?

Настя ответила.

- Закурю - не возражаешь?

Она кивнула.

- Как тебя зовут? – спросил водитель, разгоняя рукой облако дыма.

- Настя…

- А меня – Володя, - сообщил он, не глядя на нее.

Какое-то время они молчали, но Настя ловила на себе оценивающий его взгляд. Встретившись с ним глазами, улыбнулась. У Володи было хорошее лицо. Да и сам хорош. Лет, наверное, тридцать с небольшим, одет дорого и со вкусом, в машине чисто и не пахнет табачным дымом. Но от нее не укрылась его бледность и испарина, бисеринками проступившая на висках. Болен, что ли? Так зачем за руль сел?

Мимо проносились чахлые березы и чуть тронутые осеней желтизной поля. Настя молчала и смотрела в окно.

- Стопом, что ли, едешь? – нарушил тишину Володя.

Она кивнула.

- Что так? Денег не хватает или по приколу?

- По приколу, - улыбнулась Настя. – Люди хорошие и разные попадаются.

- Я тоже ездил, - сказал Володя, раскуривая вторую сигарету. – Давно, правда. Еще пацаном был. Лет уж десять назад.

- Да ты и сейчас не старый, - заметила Настя и засмеялась.

- Тебе сколько? – спросил водитель и снова искоса посмотрел на нее.

- Двадцать пять.

- Замужем, нет?

- Нет.

- И бездетная? – почему-то уточнил Володя. Настя кивнула.

Как-то принято считать, что если к двадцати пяти не обзавелась мужем и потомством, то неудачница. Раньше Настя тоже так думала. А теперь ей просто не хотелось замуж.

Разговор завязался, они трепались ни о чем, даже выяснили, что живут в одном городе. Володя рассказывал анекдоты, но сам почти не улыбался, и Настя то и дело ловила на себе его пристальный, оценивающий взгляд. В принципе, к таким взглядам она привыкла, но этот не похож был на остальные – не то недоверчивый, не то удивленный, без обычного мужского желания.

А потом Володя глубоко вздохнул и вдруг сказал – словно в омут кинулся:

- Знаешь… Жену я похоронил… три месяца назад…

- Ох, ты… - ошарашено пробормотала Настя, не зная, что ответить.

- Авария… В такси ехала. Пять лет вместе прожили. Пацану третий год. Сын, значит. Вовка. Владимир-второй.

- Кошмар какой… - прошептала Настя. Она смотрела на Володю с ужасом и жалостью.

- Ты на нее похожа, - хрипло проговорил Володя. – Глаза, волосы… фигура… Я как тебя на дороге увидел – чуть в канаву не съехал. Думал – почудилось…

Он снова помолчал.

- Сын теперь у бабки живет, а я вот… мотаюсь. Жить-то надо на что-то. Он по ночам плачет. А я и рад бы заплакать, да не могу. Натальей ее звали… Таткой… Ташей….

Настя дотронулась до его руки.

- У тебя сын. Тебе жить надо. Ты только не сорвись, ладно?

Что еще она могла ему сказать?

Володя вдруг затормозил – так, что Настя едва не ахнулась лбом об стекло, - и резко повернулся к ней.

- Послушай… Стань моей женой!

- Что?! – потрясенно спросила Настя.

- Я же говорю – ты похожа на нее. Как две капли воды. Пацану мать нужна. Я зарабатываю, работать не будешь, я тебя беречь буду, только вырасти мне сына. Настя… У меня никого, кроме Вовки, не осталось. А он мать по ночам зовет. Он еще маленький, он тебя полюбит.

- Володя, - прошептала она, – что ты говоришь? Ты же меня не знаешь совсем…

Какое-то время они смотрели друг на друга. Тишина стыла в воздухе.

Потом Володя отвернулся, снова завел мотор.

- Прости.

Они ехали молча, и Настя все сильнее и сильнее ощущала жалость к нему, глядя то на седые прядки в волосах, то на худую шею, выглядывавшую из воротника рубашки, то на фотографию маленького мальчика, прикрепленную сверху к лобовому стеклу.

Замелькали вдоль дороги домики пригорода, потянулись окраинные улицы.

- Куда тебе? – глухо спросил Володя.

- К вокзалу вообще-то. Если по пути…

Подъехав к уродливому зданию автовокзала, Володя остановился. Глянул на нее.