Лжецы (ЛП)

Я издаю тихие и странные всхлипы, стоя на дорожке между Уиндемиром и Рэд Гейтом. Мое лицо мокрое, грудь сжимается. Я пячусь обратно домой.

На ступеньках стоит Гат.

77

 

Завидев меня, он спрыгивает и обнимает меня. Я плачу ему в плечо и прячу руки под его куртку, сомкнув их на талии.

Он не спрашивает, что стряслось, пока я не говорю сама:

— Собаки. Мы убили собак.

Парень молчит с мгновение.

— Да…

Я снова умолкаю, пока мое тело не перестает дрожать.

— Давай присядем, — предлагает Гат.

Мы устраиваемся на ступеньках крыльца. Он прижимается головой к моей голове.

— Я любила их.

— Все их любили.

— Я… — я запинаюсь. — Не думаю, что мне стоит продолжать это обсуждать, или я снова заплачу.

— Хорошо.

Мы сидим с ним какое-то время.

— Это всё? — спрашивает Гат.

— Что?

— Это всё, из-за чего ты плакала?

— Господи помилуй, а есть еще повод?

Он молчит.

Всё еще молчит.

— Черт, есть, — в груди пустеет и леденеет.

— Да… есть еще кое-что.

— Кое-что, чем со мной никто не делится. Кое-что, что мама не хочет, чтобы я вспоминала.

С пару секунд он обдумывает мои слова.

— Мне кажется, тебе говорят, но ты не можешь нас услышать. Тебе было плохо, Каденс.

— Вы не говорите мне напрямую.

— Нет.

— Какого черта нет?!

— Пенни сказала, что так будет лучше. И… ну, с присутствием всех нас четверых, я верил, что ты вспомнишь сама. — Парень убирает руку с моего плеча и обхватывает свои колени.

Гат, мой Гат.

От него веяло амбициями и энтузиазмом, размышлениями и крепким кофе. Мне нравятся веки его карих глаз, его гладкая темная кожа, его пухлая нижняя губа. Его ум. Его ум.

Я целую его в щеку.

— Я вспомнила больше о нас. Помню, как мы целовались у двери в прихожую, прежде чем всё пошло наперекосяк. Как мы сидели на теннисном корте и обсуждали, что Эд сделал Кэрри предложение. На тропинке у скалы, где никто не мог нас увидеть. Как мы придумывали план пожара на маленьком пляже.

Гат кивает.

— Но я всё еще не помню, что пошло не так. Почему мы не были вместе, когда со мной что-то случилось. Мы поссорились? Я что-то натворила? Ты вернулся к Ракель? — Я не могу смотреть ему в глаза. — Мне кажется, я заслуживаю честного ответа, даже если наши отношения не продлятся.

Парень кривится и прячет лицо в руках.

— Я не знаю, что делать. Не знаю, что должен сделать.

— Просто расскажи мне.

— Я не могу остаться с тобой. Мне нужно вернуться в Каддлдаун.

— Зачем?

— Я должен, — говорит он, вставая и уходя. На полпути Гат останавливается и поворачивается. — Я всё испортил. Мне так жаль, Кади. Очень, очень жаль. — Он снова плачет. — Мне не стоило целовать тебя или делать тебе качели, или даже дарить розы. Мне не стоило говорить, какая ты красивая.

— Но я этого хотела.

— Знаю, но я должен был держаться подальше. То, что я сделал, ненормально. Прости.

— Вернись, — говорю я, но когда парень не двигается, я иду к нему. Кладу руки на его шею и прижимаюсь щекой. Целую его от всей души, чтобы он понял — это всерьез. Его губы такие мягкие. Он лучший человек, которого я знаю, лучший, кого я когда-либо узнаю, и не важно, что плохого между нами произошло, не важно, что будет потом.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

Он отодвигается.

— Об этом я и говорю. Прости. Я просто хотел увидеть тебя.

Он поворачивается и теряется в темноте.

78

 

Больница в Мартас-Винъярде. Лето-пятнадцать, после моего нечастного случая.

Я лежала на кровати под голубым одеялом. Казалось бы, больничные одеяла будут белыми, но эти были голубыми. В комнате было жарко. Из руки торчала капельница.

Мама и дедушка уставились на меня. У него в руках была коробка Эдгартаунских ирисок, которые он привез в подарок.

Это было так трогательно, что он вспомнил, как сильно они мне нравились.

Я слушала музыку в наушниках, потому не слышала, что говорили взрослые. Мамуля плакала.

Дедушка открыл коробку, отломал ириску и протянул мне.

В моих ушах играло:

Наша молодость потрачена впустую,

Не повторяйте моей ошибки.

Запомните мое имя,

Потому что мы войдем в историю.

На-на-на-на, на-на-на.

Я подняла руку, чтобы вытащить наушники. Она была забинтована.

Обе моих руки были забинтованы.

И мои ноги. Я чувствовала на них перевязь под голубым одеялом.

Мои руки и ноги были забинтованы, потому что они обгорели.

79

 

Давным-давно, жил-был король, у которого были три прекрасные дочери

Нет-нет, подождите.

Давным-давно, жили-были три медведя, обитающие в маленьком домике в лесу.

Давным-давно, жили-были три козленка, обитающие рядом с мостом.

Давным-давно, жили-были три солдата, марширующие по дороге после войны.

Давным-давно, жили-были три маленьких поросенка.

Давным-давно, жили-были три брата.

Нет, вот оно. Эта вариация, которая мне нужна.

Давным-давно, жили-были три прекрасных ребенка: два мальчика и девочка. При рождении каждого из них, родители радовались, небеса радовались, даже феи радовались. Они прилетели на крестины и одарили детей волшебными подарками.

Гибкостью, упорством и сарказмом.

Сахаром, любопытством и дождем.

Амбициями и энтузиазмом, размышлениями и крепким кофе.

Тем не менее, была и злая ведьма.

Она всегда есть.

Эта ведьма была одного возраста с прекрасными детьми, и пока они росли, она завидовала девочке и мальчикам. Они были благословлены дарами фей, в которых ведьме отказали на ее крестинах.

Старший мальчик был сильным и быстрым, способным и красивым. Несмотря на это, он был очень низеньким.

Второй мальчишка был старательным и добрым. Несмотря на это, он был изгоем.

А девочка была остроумной, щедрой и вежливой. Несмотря на это, она чувствовала себя бессильной.

Ведьма не обладала ни одним из этих качеств, так как ее родители рассердили фей. Ей никогда не дарили подарки. Ее единственной силой была темная и отвратительная магия.

Она путала воздержанность с милосердием, и отдавала свое имущество, не делая этим ничего полезного.

Она путала болезнь и храбрость, и страдала от агоний, воображая, что заслуживает за это похвалы.

Она путала остроумие с сообразительностью, и вызывала у людей смех вместо того, чтобы заставить их задуматься или растопить их сердца.

У нее была лишь магия, и она использовала ее, чтобы разрушить то, чем больше всего восхищалась. Ведьма навестила каждого ребенка по очереди на их десятое день рождения, но не смогла навредить им напрямую. Защита какой-то доброй феи — сиреневой, наверное — остановила ее.

Вместо этого, она их прокляла.

— Когда вам исполнится шестнадцать, — провозгласила ведьма в пылу зависти, — когда нам всем исполнится шестнадцать, — сказала она прекрасным детям, — вы уколете пальчики об веретено… нет, вы зажжете спичку… да, вы зажжете спичку и умрете в ее пламени.

Родители прекрасных детей были напуганы проклятьем и пытались, как все нормальные люди, избежать его. Они скрылись с детьми далеко-далеко, в замке на обдуваемом ветрами острове. В замке, где не было спичек.

Там, конечно, они будут в безопасности.

Там, конечно, ведьма никогда их не найдет.

Но она нашла. И когда им было пятнадцать, эти прекрасные дети, как раз перед шестнадцатым днем рождения и когда их нервничающие родители не ожидали этого, завистливая ведьма преобразила свое ядовитое, полное ненависти естество в светловолосую девушку и ворвалась в их жизни.