Лжецы (ЛП)

Я хотела исцелить их ради него.

Мы вдвоем побежали на маленький пляж. Я цеплялась за него, и мы сели на песок, парню впервые было нечего сказать. Ни анализа, ни вопросов.

Наконец, я кое-что предложила:

— Что если… что если мы возьмем всё в свои руки?

А Гат спросил:

— Как?

— Что если… что если они перестанут ссориться? Нам есть, чем дорожить.

И Гат кивнул:

— Да. Тебе, мне, Миррен и Джонни да, нам есть, чем дорожить. Конечно же, мы всегда сможем встретиться нашей четверкой. Через год мы сможем водить. Всегда можно пообщаться по телефону.

— Но как же наше место… — сказала я. — Здесь.

— Да, наше место… — сказал он. — Здесь. Ты и я.

Дальше я сказала что-то в духе:

— Что если… что если мы могли бы как-то перестать быть Прекрасной Семьей Синклэр и просто стать семьей? Что если бы мы могла перестать замечать различия в цвете, в прошлом, и просто любить друг друга? Что если бы мы могли заставить всех поменяться? Заставить их.

— Ты хочешь поиграть в Бога.

— Я хочу что-то сделать.

— Мы всегда сможем пообщаться по телефону.

— Но как же наше место? Здесь.

— Да, наше место. Здесь.

Гат был моей любовью: первой и единственной. Как я могла его отпустить?

Он был человеком, который не мог изобразить улыбку, но часто улыбался. Он обвязывал мои запястья мягкими белыми повязками и считал, что раны нуждаются во внимании. Он писал на ладонях и интересовался моими мыслями. Парень был беспокойным, упорным. Он больше не верил в Бога, но все равно хотел, чтобы тот помог ему.

А теперь он был моим, и я сказала, что мы не должны позволять ставить нашу любовь под угрозу.

Мы не должны позволить этой семье разрушиться.

Мы не должны мириться со злом, которое можем изменить.

Мы должны бороться с ним, не так ли?

Да. Должны.

Мы станем собственными героями.

Мы поговорили с Джонни и Миррен.

Убедили их начать действовать.

Мы твердили друг другу снова и снова: делай то, чего боишься.

Повторяли снова и снова.

Мы твердили друг другу, что были правы.

72

 

План был простым. Мы хотели взять канистры с газом, которые хранились в сарае для моторных лодок. В прихожей были газеты и картон: мы соберем мусор и намочим его бензином. И деревянный пол тоже. Затем отойдем. Подожжем бумажные салфетки и кинем их. Проще простого.

Мы подожжем каждый этаж, каждую комнату, если возможно, чтобы убедиться, что Клэрмонт полностью сгорит. Гат в подвале, я на первом этаже, Джонни на втором и Миррен на третьем.

— Пожарная охрана прибыла слишком поздно, — говорит Миррен.

— Две пожарных охраны, — поправляет Джонни. — С Винъярда и «Вудс Хола».

— На то мы и рассчитывали, — осеняет меня.

— Мы планировали позвать на помощь, — говорит брат. — Естественно, кто-то должен был позвать, или это походило бы на умышленный поджог. Мы собирались сказать, что были в Каддлдауне, смотрели фильм. Ты же знаешь, дом окружен деревьями. Другие дома не видно, если ты не смотришь с крыши. Это было бы логичным оправданием, почему никто не вызвал пожарных.

— По большей части, охрана состоит из добровольцев, — говорит Гат. — Никто ни о чем не подозревал. Старый деревянный дом. Трутница.

— Если бы дедушка и тетушки подозревали нас, а мне кажется, так и было, они бы никогда не подали на нас в суд, — добавляет Джонни. — На это мы и делали ставку.

Конечно не подали бы.

Здесь нет уголовников.

Нет наркоманов.

Нет неудачников.

Я чувствую трепет от того, что мы натворили. Что я натворила.

Мое полное имя Каденс Синклэр Истман, и вопреки ожиданиям прекрасной семьи, в которой я росла, я — поджигательница.

Мечтательница, героиня, мятежница.

Из тех людей, что меняют историю.

Уголовница.

Но если я уголовница, считаюсь ли я наркоманкой? И, соответственно, неудачницей?

Мой разум перебирает игру смыслов, как всегда. Здесь, с «Лжецами», я наконец могу увидеть правду.

— Мы сделали так, чтобы это случилось, — говорю я.

— Смотря что ты подразумеваешь под «этим», — говорит Миррен.

— Мы спасли семью. Они начали всё с начала.

— Тетя Кэрри бродит ночами по острову, — подмечает сестра. — Мама моет чистые раковины до боли в руках. Пенни наблюдает за тобой, пока ты спишь, и записывает, что ты ешь. Они пьют до посинения. Пока слезы не начинают течь по их лицам.

— Ты вообще была в Клэрмонте, чтобы это увидеть?

— Я периодически поднимаюсь туда. Тебе кажется, что мы решили все проблемы, Кади, но мне кажется, это было…

— Мы здесь, — настаиваю я. — Без этого пожара, нас бы здесь не было. К этому я и веду.

— Ладно.

— У дедушки было столько власти… А теперь ее нет. Мы изменили зло, которое видели в мире.

Теперь я понимаю то, что мне было не ясно раньше. Мой чай горячий, «Лжецы» прекрасны, Каддлдаун прекрасен. Не важно, что его стены в пятнах. Не важно, что у меня мигрень, а Миррен больна. Не важно, что у Уилла кошмары, а Гат ненавидит себя. Мы совершили идеальное преступление.

— Дедушке не хватает власти только потому, что он сбрендил, — говорит Миррен. — Если бы мог, он бы и дальше продолжал всех мучить.

— Я не согласен, — говорит Гат. — Как по мне, Новый Клэрмонт — это наказание.

— Что? — недоумевает она.

— Самонаказание. Он построил себе дом, который домом не является. Харрис намеренно лишил его комфорта.

— С чего бы он стал это делать? — интересуюсь я.

— Почему ты раздала все свои вещи? — спрашивает Гат.

Он смотрит на меня. Они все смотрят на меня.

— Я щедрая. Хотела сделать что-то доброе для этого мира.

Дальше следует странная тишина.

— Ненавижу беспорядок, — говорю я.

Никто не смеется. Не знаю, как этот разговор подошел ко мне.

Долгое время никто из «Лжецов» не говорит ни слова. Затем Джонни решает нарушить молчание:

— Не дави на нее, Гат.

— Я рад, что ты вспомнила про пожар, Каденс, — говорит парень.

— Да, ну, часть его, — улыбаюсь я.

Миррен говорит, что плохо себя чувствует и возвращается в постель.

Мы с мальчиками лежим на кухонном полу и пялимся в потолок еще с долгое время, пока я, с долей стыда, не понимаю, что они оба уснули.

73

 

Я нахожу маму на крыльце Уиндемира, с ретриверами. Она вяжет шарф из голубой шерсти.

— Ты всё время в Каддлдауне, — жалуется она. — Плохо, что ты постоянно там. Кэрри вчера заходила туда, что-то искала, и сказала, что там очень грязно. Что ты там делала?

— Ничего. Прости за беспорядок.

— Если там и вправду так грязно, можно попросить Джинни прибраться. Ты ведь это знаешь? Это несправедливо по отношению к ней. А у Бесс будет припадок, если она увидит свой дом в таком состоянии.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь заходил в Каддлдаун. Пусть он будет только для нас.

— Не волнуйся. — Я сажусь и глажу Боша по его мягкой желтой головке. — Мам, слушай…

— Да?

— Почему ты сказала всем не говорить со мной о пожаре?

Она откладывает пряжу и смотрит на меня с пару секунд.

— Ты вспомнила о пожаре?

— Вчера ко мне вернулись воспоминания. Не все, но хотя бы некоторые. Я помню, как это случилось. Помню, как вы ссорились. Как все уехали с острова. Помню, что я была здесь с Гатом, Миррен и Джонни.

— Что-нибудь еще?

— Каким выглядело небо. С языками пламени. Запах дыма.

Если мама думает, что это, каким-то образом, моя вина, она никогда, никогда не спросит об этом. Я точно знаю.

Она не хочет знать.

Я изменила курс ее жизни. Я изменила судьбу семьи. Я и «Лжецы».

Это был ужасный поступок. Возможно. Но мы хоть что-то сделали. Я не сидела на месте и не жаловалась. Я сильнее, чем мама может себе представить. Я согрешила против нее и помогла в одночасье.

Она гладит меня по голове. Так приторно. Я отодвигаюсь.