Страница 13 из 38
Я рада, что мы не обсуждаем важные темы.
— Надень обувь.
— Я не ношу обувь на пляже. — Он шевелит ногами и выбирается из-под полотенца. Выглядят они совершенно нормально. — Мне приходится делать вид, что всё как обычно, пока я не смогу найти того тролля, убить его и вернуть свои ноги. У тебя случайно нет оружия?
— В Уиндемире есть каминная кочерга.
— Отлично. Ты мне поможешь. Как только мы увидим этого тролля, то убьем его твоей кочергой.
— Если ты настаиваешь.
Я ложусь на полотенце и закрываю глаза рукой. Мы молчим с мгновение.
— Тролли ведут ночной образ жизни, — добавляю я.
— Кади? — шепчет Гат.
Я поворачиваю лицо, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Да?
— Я думал, что никогда тебя уже не увижу.
— Что? — Он так близко, что мы могли бы поцеловаться.
— Я думал, что никогда тебя уже не увижу. После всего случившегося, и тебя не было здесь прошлым летом.
«Почему ты не написал мне? — мне хотелось спросить. — Почему не звонил всё это время?»
Парень коснулся моего лица.
— Я рад, что ты здесь. Так рад, что мне выдался шанс.
Понятия не имею, что между нами происходит. Серьезно. Он такая свинья.
— Дай мне руку, — просит Гат.
Я не уверена, хочу ли.
Но, естественно, это так.
Его рука теплая, вся в песке. Мы переплетаемся пальцами и закрываем глаза от солнца.
Мы просто лежим. Держась за руки. Он гладит мою ладонь большим пальцем, как делал два года назад, лежа под звездами.
И я растаяла.
27
Моя комната в Уиндемире отделана деревянными панелями, окрашенными в кремовую краску. На кровати лежит зеленое лоскутное одеяло. На полу тряпичный ковер, который часто можно увидеть в сельских гостиницах.
«Ты была здесь два лета тому назад, — говорю я себе. — В этой комнате, каждую ночь. В этой комнате, каждое утро. Предположительно, ты читала, играла в игры на планшете, примеряла одежду. Что ты помнишь? Ничего.»
Изысканные картины цветов украшают стены моей спальни, плюс мои рисунки: нарисованная акварелью магнолия, когда-то высочившая на газоне Клэрмонта, и еще два — карандашами: один с бабулей Типпер и ее собаками — Принцем Филипом и Фатимой; другой с моим отцом. Я достаю из шкафа плетеную корзинку для белья, снимаю все картины и кладу их туда.
У стены стоит полка с книгами в мягких обложках, подростковые и фэнтези, которые я любила читать пару лет назад. Детские сказки, которые я прочла сотни раз. Я вытаскиваю их и оставляю в коридоре.
— Ты отдаешь свои книги? Ты же их любишь, — говорит мама. Она выходит из комнаты в новом наряде для ужина. И с помадой.
— Можем отдать их в одну из библиотек Винъярда, — отвечаю я. — Или в «Гудвил».
Мамочка наклоняется и просматривает книги.
— Мы вместе читали «Заколдованную жизнь», ты помнишь?
Я киваю.
— И эту тоже. «Девять жизней Кристофера Чанта». Тебе тогда было восемь. Тебе хотелось прочесть всё, но плохо это удавалось, потому я читала тебе с Гатом часами.
— А Джонни и Миррен?
— Они не могли сидеть на одном месте, — говорит мамуля. — И ты не хочешь их оставить?
Она касается моей щеки. Я отодвигаюсь.
— Я хочу найти им дом получше.
— Я надеялась, что ты будешь вести себя по-другому, когда мы вернемся на остров, только и всего.
— Ты избавилась от папиных вещей. Купила новый диван, посуду, украшения.
— Кади.
— Во всем нашем доме нет ничего, что хотя бы намекало на его жизнь с нами, кроме меня. Почему тебе можно стереть из жизни нашего отца, а мне нельзя…
— Стереть свою? — спрашивает мама.
— Другим людям они могут пригодиться, — резко отвечаю я, указывая на кипу книг. — Людям, которые действительно в них нуждаются. Разве ты не хотела бы сделать что-то доброе для этого мира?
В этот момент Поппи, Бош и Грендель мчатся наверх и начинают вертеться в коридоре, где мы стоим, облизывая наши руки и обмахивая своими пушистыми хвостами наши колени.
Мы с мамой молчим.
Наконец, она говорит:
— Я не против твоих прогулок по маленькому пляжу, или что ты там делала сегодня днем. Ты можешь отдать свои книги, если сильно этого хочешь. Но я жду, что ты появишься в Клэрмонте на ужин через час, с улыбкой на лице ради дедушки. Никаких споров. Никаких оправданий. Ты поняла меня?
Я киваю.
28
Блокнот остался еще с тех времен, когда мы с Гатом были одержимы миллиметровой бумагой. Мы рисовали и рисовали на ней, заполняя маленькие квадратики разными цветами, чтобы сделать пиксельные портреты.
Я нахожу ручку и записываю все свои воспоминания о лете-пятнадцать.
Смуры, плаванье. Чердак, дедушкино вмешательство.
Я вижу руку Миррен, ее облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с газом для моторной лодки.
Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «Черные жемчужины?»
Джонни, спускающийся по лестнице Клэрмонта в сарай для лодок.
Дедушка, держащийся за дерево, его лицо освещается светом от костра.
И мы все, четверо «Лжецов», смеемся так громко, что чувствуем головокружение и тошноту.
Я оставляю страницу для описания самого несчастного случая. Там я записываю то, что сказала мама, и свои собственные предположения. Должно быть, я пошла поплавать на малый пляж в одиночестве. Ударилась головой об скалы. С трудом выплыла на берег. Тетя Бесс и мамочка напоили меня чаем. Мне поставили диагноз: переохлаждение, заболевание дыхательных путей и черепно-мозговая травма, которая никогда не показывалась при рентгене.
Я креплю странички на стене над кроватью. Приклеиваю к ним стикеры с вопросами.
Почему я пошла купаться ночью в одиночестве?
Где была моя одежда?
Действительно ли у меня была черепно-мозговая травма от купания или случилось что-то другое? Мог ли кто-то ударить меня раньше? Была ли я жертвой какого-то преступления?
И что произошло между мной и Гатом? Мы поссорились? Я его обидела?
Может, он перестал любить меня и вернулся к Ракель?
Я решаю, что всё, что я узнаю в последующие четыре недели, будет записано у меня над уиндемирской кроватью. Я буду спать под этими записями и перечитывать их каждое утро.
Может, из этих кусочков паззла соберется картинка.
***
Ведьма стоит позади меня уже с некоторое время, ожидая момента слабости. Она держит прекрасную статую гуся из слоновой кости. С замысловатой резьбой. Я восхищаюсь ей лишь с мгновение, прежде чем она взмахивает ею с поражающей силой. Статуя врезается в меня, проделывая дыру мне на лбу. Я чувствую, как мои кости расщепляются. Ведьма снова замахивается и бьет над моим правым ухом, ломая череп. Наносит удар за ударом, пока крошечные кусочки костей не падают на кровать и смешиваются с острыми осколками когда-то прекрасного гуся.
Я нахожу свои таблетки и выключаю свет.
— Каденс? — кричит снизу мама. — Ужин в Новом Клэрмонте.
Я не могу пойти.
Не могу. Не стану.
Мамуля обещает сделать мне кофе, чтобы помочь побороть сон, пока на меня действуют медикаменты. Она сетует на то, как давно меня не видели тетушки, что малышня — тоже наша семья, в конце концов. А у меня есть обязанности перед семьей.
Я чувствую лишь то, как ломается мой череп, как боль пронзает мой мозг. Всё меркнет на ее фоне.
Наконец, она уходит без меня.
29
Посреди глубокой ночи дом начинает греметь — этого и боялся Тафт в Каддлдауне. Этот звук присущ всем здешним домам. Они старые, а остров атакуется морскими ветрами.
Я пытаюсь снова заснуть.
Нет.
Я спускаюсь на крыльцо. Голова уже не болит.
По тропинке идет тетя Кэрри, направляясь в противоположную от меня сторону в своей ночнушке и паре меховых сапог. Она выглядит тощей с оголенными ключицами и впалыми скулами.