Лжецы (ЛП)

— У тебя черные волосы, — говорит Бонни. — Ты похожа на мертвого вампира.

— Бонни! — Либерти дает ей подзатыльник.

— То есть, это лишнее, поскольку все вампиры мертвые, — продолжает девочка. — Но у них темные круги под глазами и бледная кожа, прямо как у тебя.

— Будь милой с Кади, — шепчет Либерти. — Так мама сказала.

— Я милая, — спорит Бонни. — Большинство вампиров невероятно сексуальны. Это доказанный факт.

— Я же говорила, что не хочу слышать от тебя разговоров о жутких мертвецах этим летом, — говорит Либерти. — Достаточно было прошлой ночи. — Она поворачивается ко мне. — Бонни помешана на мертвых. Она постоянно читает о них книги, а потом не может заснуть. Это бесит, учитывая, что мы живем в одной комнате. — Всё это Либерти говорит не глядя мне в глаза.

— Я говорила о волосах Кади, — отвечает вторая близняшка.

— Не обязательно говорить, что она похожа на труп.

— Ничего страшного, — говорю я Бонни. — Мне всё равно, что вы думаете, потому всё нормально.

25

 

Все направляются в Новый Клэрмонт, оставив меня с мамочкой в Уиндемире, чтобы мы разобрали вещи. Я бросаю свою сумку и иду на поиски «Лжецов».

Внезапно, они накидываются на меня, словно щенки. Миррен хватает меня и кружит. Джонни хватает Миррен, Гат хватает Джонни, мы все хватаемся друг за друга и прыгаем. Затем мы снова по отдельности, идем в Каддлдаун.

Девушка болтает о том, как она рада, что Бесс и малышня будут жить с дедушкой этим летом. Нужно, чтобы кто-то за ним приглядывал. К тому же, с ее мамой невозможно находиться рядом, с ее-то страстью к уборке. Что еще важнее — теперь Каддлдаун предоставлен нам, «Лжецам». Гат говорит, что собирается сделать горячий чай — это его новый порок. Джонни называет его претенциозным нахалом. Мы следуем за Гатом на кухню. Он ставит чайник кипятиться.

Мы словно ураган, ребята пытаются перекричать друг друга, радостно спорят, прямо как в старые времена. Тем не менее, Гат на меня почти не смотрит.

Я же не могу остановиться.

Он такой красивый. Такой Гат. Мне знаком изгиб его нижней губы, его мощные плечи. То, как он наполовину заправляет рубашку в штаны, как его обувь изношена на пятках, как он касается шрама над бровью, сам того не замечая.

Я так зла. И так рада его видеть.

Наверное, он уже двинулся дальше, как любой другой легко приспосабливающийся человек. Гат не провел последние два года в оболочке мигреней и жалости к себе. Он гулял с нью-йоркскими девушками в балетках, водя их в китайские рестораны и на концерты. Если он и не с Ракель, то, наверняка, дома его ждет пару тройку девчонок.

— У тебя новая прическа, — говорит мне Джонни.

— Ага.

— Но тебе идет, — мило вставляет Миррен.

— Она такая высокая, — говорит Гат, возясь с коробками из-под черного чая, жасминового и «английского завтрака». — Раньше ты не была такой высокой, так, Кади?

— Это зовется взрослением, — говорю я. — Не моя вина. — Два лета назад Гат был на пару дюймов выше меня. Теперь мы одинакового роста.

— Я полностью «за» взросление, — отвечает он, всё еще не глядя мне в глаза. — Только не становись выше меня.

Он что, флиртует?

Да, точно.

— Джонни всегда позволяет мне быть самым высоким, — продолжает Гат. — И никогда не делает из этого проблемы.

— Будто у меня есть выбор, — стонет парень.

— Она всё еще наша Кади, — говорит верная мне Миррен. — Мы, наверное, тоже кажемся ей другими.

Но это не так. Они выглядят так же. Гат в поношенной зеленой футболке, которую носил два лета назад. Его неунывающая улыбка, манера наклоняться вперед, артистичный нос.

Широкоплечий Джонни в джинсах и розовой клетчатой рубашке на пуговицах — такой старой, что ее края изношены — с обгрызанными ногтями и коротко стриженными волосами.

Миррен словно сошла с картины прерафаэлитов, девушка унаследовала квадратный подбородок Синклэров. Ее длинные, густые волосы собраны наверху, на ней надет лиф от бикини и шорты.

Это обнадеживает. Я так их люблю.

Будет ли им важно, что я не могу запомнить даже элементарных фактов о моем несчастном случае? Я так много забыла с нашего лета-пятнадцать. Гадаю, говорили ли обо мне тети.

Не хочу, чтобы они смотрели на меня, как на больную. Или как будто у меня не всё в порядке с головой.

— Расскажи о колледже, — говорит Джонни. Он сидит на кухонном столике. — Куда ты будешь поступать?

— Пока никуда. — Эту правду я предпочитаю избегать. Удивительно, что они еще не знают.

— Что?

— Почему?

— Я не окончила школу. Слишком многое пропустила после несчастного случая.

— О, вот дерьмо! — кричит Джонни. — Это ужасно. А ты не можешь пойти в летнюю школу?

— Тогда я не могла бы приехать сюда. Кроме того, будет лучше, если я буду поступать с законченной курсовой работой.

— Что ты будешь изучать? — спрашивает Гат.

— Давайте сменим тему.

— Но мы хотим знать! — говорит Миррен. — Все хотим.

— Серьезно. Давайте поговорим о чем-то другом. Как твоя любовная жизнь, Джонни?

— И снова дерьмо.

Я поднимаю брови.

— При моей красоте, курс никогда не бывает гладким7.

— У меня есть парень, его зовут Дрейк Логгерхед, — хвастается Миррен. — Мы вместе собираемся поступать в Помону. Между нами не раз был половой контакт, но всегда с защитой. Каждую неделю он дарит мне желтые розы, и у него классные мускулы.

Джонни давится чаем. Мы с Гатом смеемся.

— Дрейк Логгерхед? — спрашивает Джонни.

— Да. Что смешного?

— Ничего. — Тот качает головой.

— Мы встречаемся уже пять месяцев. Лето он проведет в походном лагере, потому, когда я увижу его в следующий раз, его мускулы будут еще больше!

— Ты, наверное, шутишь, — говорит Гат.

— Немного, — ухмыляется Миррен. — Но я люблю его.

Я пожимаю ее руку. Рада, что у нее есть кто-то, достойный ее любви.

— Расскажешь позже о своих половых контактах, — предупреждаю я девушку.

— Когда мальчишек не будет рядом. Поделюсь с тобой всеми подробностями!

Мы оставляем чашки на столе и спускаемся к маленькому пляжу. Снимаем обувь и зарываемся пальцами в песок. В нем кроются крошечные и острые ракушки.

— Я не пойду на ужин в Новый Клэрмонт, — решительно говорит Миррен. — И на завтрак тоже. Ни в этом году.

— Почему? — интересуюсь я.

— Не могу этого выдержать. Тетушек. Малышню. Дедушку. Знаешь, он потерял рассудок.

Я киваю.

— Это единение — уже слишком. Я просто хочу весело проводить время с вами, ребята, прямо здесь, — говорит Миррен. — И я не собираюсь гулять по этому новому, бездушному дому. Там и без меня хорошо.

— Аналогично, — говорит Джонни.

— Поддерживаю, — говорит Гат.

Я понимаю, что они обсудили эту тему еще до моего приезда.

26

Миррен и Джонни заходят в воду в ластах и с трубкой для подводного плаванья. Они плескаются и ищут лобстеров. Скорее всего, в море одни медузы да маленькие крабы, но даже при таком скромном выборе мы всегда берем с собой трубки на пляж.

Гат сидит со мной на батиковом полотенце. Мы молча наблюдаем за остальными.

Я не знаю, как с ним говорить.

Я люблю его.

Он был свиньей.

Я не должна его любить. Глупо с моей стороны. Мне следует забыть об этом.

Может, он всё еще считает меня красивой. Даже с новой прической и мешками под глазами. Может.

Мышцы на его спине напрягаются под футболкой. Изгиб его шеи, мягкое закругление уха. Небольшая коричневая родинка под подбородком. Лунки на ногтях. Я впитываю его образ после столь долгой разлуки.

— Ты смотришь на мои тролличьи ноги? — спрашивает Гат. — Господи, только не делай этого.

— Что-что?

— Тролль прокрался в мою комнату посреди ночи, забрал себе мои нормальные ступни и оставил со своими, бандитскими. — Гат прячет ноги под полотенцем, чтобы я не могла их рассмотреть. — Теперь ты знаешь правду.