Лжецы (ЛП)

— Со мной ничего такого, что не мог бы исправить «перкосет» и пару рюмок водки, — говорю я.

Кэрри смеется, но мама наклоняется и говорит:

— Она не принимает «перкосет». Врачи прописали таблетки, не вызывающие зависимость.

Это вранье. Таблетки, не вызывающие привыкания, не помогли.

— Девочка слишком худая, — говорит Кэрри.

— Это всё водка. Она у меня вместо еды.

— Каденс не может есть, когда начинаются мигрени, — говорит мама. — Боль вызывает у нее тошноту.

— Бесс приготовила твой любимый черничный пирог, — заявляет тетя Кэрри. И снова обнимает маму.

— Все внезапно стали такими ласковыми, — говорю я. — Раньше вы так много не обнимались.

Кэрри обнимает и меня. От нее пахнет дорогими лимонными духами. Мы так давно не виделись.

Дорога из гавани холодная и игристая. Я сижу в хвосте лодки, пока мама стоит рядом с тетей за рулем. Вожу пальцами по воде. Она брызгает на рукава моего пальто и быстро намокает ткань.

Вскоре я увижу Гата.

Гата, моего Гата, который не мой.

Дом. Малышня, тетушки, «Лжецы».

Услышу крики чаек, отведаю пирог и домашнее мороженое. Услышу удары теннисных мячиков, лай ретриверов, эхо своего дыхания в трубке для подводного плавания. Мы будем разводить костры с запахом пепла.

Но буду ли я там как дома?

Вскоре впереди стал заметен Бичвуд, его родные очертания. Первым я вижу Уиндемир, с его остроконечными крышами. Дальняя комната справа — мамина; видны ее голубые занавески. Мое окно выходит на середину острова.

Кэрри поворачивает лодку вокруг острова, и я вижу с его нижней части Каддлдаун — квадратное, выпуклое здание. Крохотная песчаная бухта — малый пляж — скрывается внизу длинной деревянной лестницы.

Пейзаж меняется, когда мы огибаем восточную сторону острова. Рэд Гейт особо не разглядишь сквозь деревья, но я замечаю его красную отделку. Затем большой пляж, к которому тоже нужно спускаться по деревянной лестнице.

Клэрмонт построен на самой верхней точке острова, с видом на море с трех сторон. Я выворачиваю шею, чтобы разглядеть его дружелюбные башенки — но их там нет. Деревья, которые раньше создавали тень в большом саду — тоже пропали. Вместо шести викторианских спален, огромного крыльца и кухни с дымоходом, вместо дома, где дедуля проводил каждое лето уже целую вечность, я вижу глянцевое современное здание, стоящее на скалистом холме. По один его бок находится японский сад, по другой — голые скалы. Дом состоит из стекла и железа. Такой неприветливый.

Кэрри выключает двигатель, и говорить становиться легче.

— Это Новый Клэрмонт, — говорит она.

— В прошлом году это был лишь каркас здания. Даже представить себе не могла, что у него не будет газона, — говорит мамочка.

— Подожди, пока не зайдешь внутрь. Стены голые, а когда мы вчера приехали, то обнаружили, что холодильник был пуст, не считая парочки яблок и треугольного куска «Хаварти».

— С каких пор он любит «Хаварти»? — интересуется мама. — Это даже не хороший сыр.

— Папа не умеет скупаться. Джинни и Люсиль — его новые повара — делают лишь то, что он им говорит. Он питался тостами с сыром. Но я написала огромный список продуктов и отправила их на рынок в Эдгартаун. Теперь у нас достаточно еды на следующие пару дней.

Маму передернуло.

— Хорошо, что мы здесь.

Я пялюсь на новое здание, пока тетушки болтают. Конечно, я знала о дедушкином ремонте. Они с мамой обсуждали новую кухню, когда он навещал нас несколько дней назад. Холодильник и еще один морозильник, сушилки и стойки со специями.

Но я не думала, что он снес весь дом. Что лужайки больше нет. И деревьев, особенно огромной старой магнолии с качелью-шиной. Ей, должно быть, было лет сто.

Вздымается волна — синяя, выпрыгивает из моря словно кит. Она поднимается надо мной. Мышцы моей шеи спазмируют, горло перехватывает. Я сгибаюсь под ее весом. Кровь ударяет в голову. Я тону.

На секунду, всё это кажется таким грустным, таким невыносимо грустным — думать о старой доброй магнолии с качелями. Мы никогда не говорили дереву, как сильно мы его любили. Мы никогда не давали ему имени, никогда ничего для него не делали. Оно могло еще столько прожить…

Мне так холодно.

— Каденс? — мама наклоняется ко мне.

Я хватаюсь за ее руку.

— Веди себя нормально, сейчас же, — шепчет она. — Сейчас же!

— Что?

— Потому что ты такая. Потому что ты можешь такой быть.

Ладно. Ладно. Это всего лишь дерево.

Просто дерево с качелями, которые я очень любила.

— Не устраивай сцену, — шепчет мамуля. — Сделай глубокий вдох и сядь.

Я делаю, как указано, взяв себя в руки, как делала всегда.

Тетя Кэрри пытается отвлечь нас, радостно сказав:

— Новый сад очень хорош, когда к нему привыкаешь. Там есть зона отдыха для коктейльных вечеринок. Тафт и Уилл ищут подходящие скалы.

Она поворачивает лодку к берегу и, внезапно, я вижу своих «Лжецов», ждущих меня не у причала, а у обветренного деревянного забора, идущего по периметру дороги.

Миррен стоит на нижней части барьера, радостно махая, ее волосы развиваются на ветру.

Миррен — сахар, любопытство и дождь.

Джонни прыгает вверх и вниз, периодически делая колесо.

Джонни — гибкость, упорство и сарказм.

Гат, мой Гат, однажды бывший моим Гат — он тоже пришел встретить меня. Стоит в стороне от планки забора, на скалистом холме, который теперь ведет к Клэрмонту. Он делает вид, что подает сигналы, яро размахивая руками, будто я должна понять какой-то наш секретный код. От него веяло амбициями и энтузиазмом, размышлениями и крепким кофе.

Добро пожаловать домой, как бы говорят они. Добро пожаловать домой.

 

24

 

«Лжецы» не подошли к нам, когда мы причалили, как и тетя Бесс с дедушкой. Нас встречала только малышня: Уилл и Тафт, Либерти и Бонни.

Мальчишки, обоим по десять, пинают друг друга и борются. Тафт пробегает мимо и хватает меня за руку. Я поднимаю его и кружу. Мальчик удивительно легкий, будто его веснушчатое тело готово воспарить в любой момент.

— Тебе уже лучше? — спрашиваю я.

— У нас в холодильнике полно мороженого! — кричит он. — Трех разных сортов!

— Серьезно, Тафт. Ты звонил вчера чуть ли не в истерике.

— Вовсе нет.

— Еще как да.

— Миррен почитала мне сказку. Затем я пошел спать. Не о чем говорить.

Я взъерошиваю его медовые волосы.

— Это просто дом. Многие дома кажутся жуткими по ночам, но утром они снова дружелюбны.

— Мы все равно не живем в Каддлдауне, — говорит Тафт. — Мы переехали в Новый Клэрмонт к дедушке.

— Правда?

— Там мы должны быть послушными и не вести себя как идиоты. Наши вещи уже перенесли. А еще Уилл поймал трех медуз на большом пляже и мертвого краба. Посмотришь на них?

— Конечно.

— Краб у него в кармане, но медузы в ведре с водой, — говорит Тафт и убегает.

Мы с мамочкой идем по острову в Уиндемир, выбирая короткий путь по деревянной тропинке. Близняшки помогают донести наши чемоданы.

Дедушку и тетю мы находим на кухне. На столе стоят вазы с полевыми цветами, Бесс оттирает чистую раковину мочалкой, пока дедуля читает «Мартас-Винъярд Таймс».

Бесс мягче своих сестер и светлее, но такая же шаблонная. На ней белые джинсы и синий хлопковый топ с бриллиантовым украшением. Она снимает резиновые перчатки, целует мамочку и обнимает меня слишком крепко и долго, будто пытается передать этим какое-то глубокое, тайное послание. От нее пахнет хлоркой и вином.

Дедушка встает, но не пересекает комнаты, пока Бесс не закончила с объятиями.

— Привет, Миррен, — весело говорит он. — Рад тебя видеть.

— Он часто так делает, — шепчет Кэрри мне и маме. — Зовет других людей Миррен.

— Я знаю, что она не Миррен, — вставляет дедуля.

Взрослые начинают общаться между собой, а меня оставляют с близняшками. Они странно выглядят в летних сарафанах и кроксах. Им уже почти четырнадцать. У них сильные ноги, как у Миррен, и голубые глаза, но лица у девочек измученные.