Офицеры

— Я скажу все как есть. Ширяев подтвердит, что у нас не было намерения взрывать базу. Надо поис­кать в кармане моей куртки, там должен быть под­писанный им план операции.

— На Ширяева не рассчитывай. Он ничего не подтвердит.

— Почему?

— Потому что его нет в живых или, по крайней мере, нет в наличии.

— Что? Что это значит? Улдис, я ни черта не по­нимаю. Нет в живых и нет в наличии — разные вещи. Извини, давай поконкретней.

— Ширяев исчез в тот день, когда вы мотались на базу. Димка, секретарь, сказал, что, возможно, он получил известие о взрывах на «Стюарте» и поехал разбираться. Вроде он никому ничего не сказал, по­тому что операция была секретной.

— Тогда откуда ты об этом знаешь?

— Вертолетчики сказали, что «Стюарт» ваших рук дело.

— Нет, не наших. Так что стало с Ширяевым?

— Вроде он погиб. Нашли его машину, подорвав­шуюся на мине, останки белого человека. Опознать, Ширяев это или нет, практически невозможно.

— Я не верю, что Ширяев погиб, — спокойно сказал Шуракен. — Такое говно за просто так не по­гибает. У него всегда все было рассчитано. Значит, он знал, что будет с базой, подставил нас, а сам уд­рал.

— Да, кстати, в тот же день вашему приятелю, генералу Джорику, прострелили башку. Объявлено, что он погиб, командуя обороной дворца во время налета.

— Ты тоже не веришь, что Ширяев погиб?

— Я слишком хорошо знаю Ширяева, поэтому ни за что не поручусь. Но в принципе он мог подо­рваться.

Как только перед Шуракеном возникла конк­ретная практическая проблема, с которой ему пред­стояло разбираться, его депрессия начала быстро отходить на задний план. Он уже не выглядел пси­хопатом, сосредоточенным на своих болезненных переживаниях. Это радовало. Док с большим ува­жением относился к Шуракену и не хотел, чтобы парень стал легкой добычей для следователей. А в том, что Шуракена сейчас начнут потрошить самым серьезным образом, сомневаться не приходилось.

22

Президент Агильера принял трех старших офи­церов, возглавлявших следственную комиссию. Он был в трауре по случаю трагической кончины своего брата, верховного главнокомандующего республики Джошуа Агильеры. Со сдержанным достоинством человека, мужественно переживающего свое горе, президент сказал, что считает себя обязанным по­святит русских друзей в истинные обстоятельства трагедии. Официально было объявлено, что генерал Агильера погиб во время террористического налета на резиденцию, но на самом деле, сказал президент, он застрелился, узнав о предательстве полковников, вошедших в сговор с главарями оппозиции и пытав­шихся осуществить военный переворот. Генерал Аги­льера не смог пережить того, что люди, которым он

доверил ключевые посты в армии республики, все эти верные соратники, друзья юности, как полков­ник Касимба, оказались гнусными предателями, не­годяями, поставившими на карту благополучие стра­ны ради призрачной надежды захватить власть.

— Мой брат, — сказал президент, — был челове­ком несгибаемой чести. Такие понятия, как верность и воинский долг, были для него святыми. Он был иде­алист, но я даже представить себе не мог, что благо­родство может привести его к такому трагическому финалу. Я чувствую себя виноватым перед Джошуа. Он очень много работал, жил в постоянном нечело­веческом напряжении. Этого требовала беспощад­ная борьба с оппозиционными группировками. Джо­шуа ни на один день не мог ослабить усилия, не мог позволить себе отдохнуть. А я рассчитывал на его зре­лость, силу и несокрушимое здоровье и мало берег его. И вот попытка военного переворота привела к непоправимому. У брата произошел нервный срыв. Я никогда не смогу простить себе того, что в эту ми­нуту меня не оказалось рядом с ним. Смерть Джо­шуа не только мое личное горе, но и невосполнимая потеря для страны. Опираясь на надежную, возглав­ляемую Джошуа национальную гвардию, я мог спо­койно вести республику по пути демократических реформ, промышленного и культурного возрожде­ния. Увы, отныне мне не с кем разделить мою ношу. Господа, видя в вас прежде всего посланцев великой страны, которая в трудную минуту протянула мне руку дружбы, я поделился с вами своим личным го­рем, но прошу сохранить известие о самоубийстве моего брата в тайне. Это в интересах чести семьи Агильера.

Изложив таким образом свою трактовку собы­тий, президент Агильера перешел к насущным для комиссии вопросам и заявил, что не видит вины русских специалистов во взрыве базы «Стюарт». У него есть основания полагать, что база была за­минирована предателями, которые, обнаружив, что их главарь, полковник Касимба, захвачен, уничто­жили ее. После этого президент выразил русским свои соболезнования по поводу гибели полковни­ка Ширяева. Президент сказал, что он уважал стар­шего военного советника, ценил его профессиона­лизм, опыт, глубокое понимание политической си­туации на Африканском континенте. Именно благодаря Ширяеву он вовремя раскрыл заговор мятежных полковников и сумел его ликвидировать. Он высоко ценил выдержку, личное мужество и масштабность мышления Советника и скорбит о его гибели, как о гибели близкого друга. В заклю­чение своей речи президент упомянул, что он со­жалеет о гибели капитана Осоргина.

Возглавляющий комиссию генерал-майор Смирнов в стандартной формулировке выразил президенту соболезнования. Он сказал, что, хотя никто из присутствующих не имел чести лично знать генерала Агильеру, они убеждены, что это был доблестный патриот и превосходный военный. Но, высказав все, что он обязан был высказать по эти­кету, Смирнов завершил свое заявление не самым приятным для президента образом.

— Господин президент, Россия потеряла опыт­ного военного специалиста по национально-осво­бодительному движению, более десяти лет отрабо­тавшего в Африке. В результате безнаказанного тер­рористического налета уничтожен архив русской военной миссии, сгорели дипломатические и фи­нансовые документы исключительной важности. Погиб молодой талантливый офицер. Господин президент, Россия оказывала вашему правительству достаточную помощь, для того чтобы исключить возможность таких серьезных неудач, как этот мя­теж. Я обязан предупредить вас, что материалы следственной комиссии будут переданы для рас­смотрения в соответствующие высокие инстанции. Может быть принято решение о значительном со­кращении и даже прекращении военных поставок в вашу страну. 

«Ну и черт с вами, — подумал президент Агилье­ра, когда русские покинули его кабинет. — Не вы, так американцы. К сожалению, их помощь обойдет­ся подороже, чем помощь России, но Сантильяна богатая страна. Можно сдать в аренду иностранным компаниям один-два алмазных прииска, и пусть отбиваются от бандитов».

23

На следующий день один из членов комиссии появился в палате у Шуракена.

— Майор Бобков Виктор Степанович, — пред­ставился он.

Увидев его вежливое, незапоминающееся лицо и стандартный костюм, Шуракен подумал: « Атас, сейчас начнется прокачка мозгов. Интересно, какая у них рабочая гипотеза? Они подозревают, что мы со Ставром завербованы американцами или получили от повстанцев по миллиону долларов за взрыв базы?»

— Как вы себя чувствуете? — спросил Бобков.

— В пределах нормы, — ответил Шуракен. — Садитесь.

Бобков придвинул стул и сел. Он достаточно много знал о Шуракене из его личного дела, видел фотографии. Сейчас он отметил ощущение силы, которое шло от Шуракена, несмотря даже на то, что он был не в лучшей форме. Верхняя часть койки была приподнята, под спину Шуракен засунул две подушки, так что он скорее сидел, чем лежал. На Бобкова произвела впечатление скульптурная мощь его груди и рук, великолепная мускулатура, не искусственно накачанная, а профессионально сформированная. Ему понравилось лицо Шуракена с крупными правильными чертами и серьезными серыми глазами. В этом парне чувствовались уверенность в себе и гордость, которые скорей всего не позволили бы ему врать и изворачиваться, но в том, что он будет защищаться, Бобков не сомневался. Он решил повести разговор таким образом, чтобы у Шуракена не возникло необходимости защищаться.