Грань креста

Из‑за обитой жестью стойки вынырнул пузатый кривоногий человечек ростом мне по плечо и странной подпрыгивающей походкой засеменил, встречая.

– Добро пожаловать, – приветствие прозвучало неожиданно низким голосом, не вяжущимся с обликом держателя сего заведения, – всегда хорошим гостям рады. Оружие продать или купить? Если купить, то у меня есть кое‑какие совершенно уникальные штучки.

– С чего вы взяли, что я интересуюсь оружием? – несколько опешил я.

– Ну, что не тащите заложить за рюмашку последнюю циновку, по лицу видать. Я своих клиентов с порога различаю – положение обязывает. Сколько лет тут сижу, в людях уж как‑нибудь научился разбираться.

– И что же такого во мне разобрать ухитрились? Поведайте, а то меня тоже разбирает. Любопытство.

– Извольте. Человек недалекий мог бы принять вас за дезертира из Легиона, каких у нас полно. Но! Нашивочки‑то спороть изволили, да следы остались.

На застиранной ткани армейской куртки Роя действительно выделялись темные пятна от споротых знаков различия. Хозяин ломбарда принялся читать их, указывая поочередно пальцем.

– Вот, пожалуйста, – палец коснулся плеч, – мастер‑сержант. Далее смотрим, – он указал на правый нарукавный карман, – крылышки парашютно‑десантной бригады. Здесь, – указал на такой же карман слева, – была голова хищника. Не пойму, волка или леопарда, но группа первого удара, и разведывательно‑диверсионный батальон – друг друга стоят. Крутые парни! Ну и награды, – похлопал по прямоугольной отметине на груди, – величина планки впечатляет. Такой человек мог дезертировать? Да не смешите меня.

Значит, что? Либо они партию привезли нашим на продажу, либо, напротив, ищут каналы для переброски местным в другие сектора. Достойный бизнес! Вы знаете, – он доверительно понизил голос и, привстав на цыпочки, потянулся к моему уху, – мне Борух… в общем, один знакомый, недавно прислал десяток настоящих М‑16! Абсолютно новые, в заводской смазке. Не угодно посмотреть?

– Уверяю, я не по этой части, – сделал я попытку охладить пыл толстячка, усмехаясь внутренне: вон куда добрались проданные нами когда‑то Райзману винтовочки! Интересно, насколько выросла их цена по сравнению с полученной нашей бригадой?

Хозяин посерьезнел:

– Так какое же у вас ко мне дело?

– Да нет никакого дела. Просто вот гуляю, осматриваюсь.

– Ясно… Разведка, значит. Что, у военных новые интересы в Кардине появились? Что‑то мне такое внимание не по душе. Спасибо, я учту полученную информацию. – И засеменил обратно за стойку.

Пытаться убедить его в чем‑либо показалось мне бессмысленным, поэтому я, видя в окно, что процессии сумасшедших давно уж след простыл, направился к выходу. Хозяин догнал меня, сунул в мой карман бутылку чего‑то и, распахивая учтиво створки, зашептал:

– Не думайте, я, в случае чего, отблагодарю, – характерный жест пальцами, – если сочтете возможным поделиться какими‑либо сведениями, милости просим. В долгу не останусь.

Вышел на улицу, с удовольствием вдохнул вечернюю пыль города, показавшуюся после затхлого ломбарда с его душным владельцем свежим морским бризом. Вытащил из кармана презент, глянул.

Ого! Пиво, да не простое – пиво из нашего мира! «Гиннесс». Вот начальнице‑то радости будет! Внимательно рассмотрел этикетку – до окончания срока годности еще далеко. Любопытно, откуда оно тут?

Не прост толстячок, ох не прост. Он мне за две минуты рассказал о Рое, глядя на пятна от нашивок, больше, чем я узнал за все время службы на «Скорой». Вот кому в разведке работать! Прирожденный шпион. Если и коммерсант такой же не иначе, давно уже миллиардер.

В другом конце улицы обнаружилось заведение совсем иного сорта крошечный магазинчик, торгующий всякими абсолютно ненужными вещами: какими‑то статуэтками, резными финтифлюшками, шкатулочками, пейзажиками. Я бродил от одной пыльной витрины к другой совершенно очарованный. Вот где подарки выбирать! Всю жизнь придерживаюсь мнения, что если не знаешь с абсолютной точностью, в чем именно человек, для которого ты придумываешь подарок, нуждается, то следует дарить что‑нибудь очень симпатичное и совершенно бессмысленное, не имеющее никакого практического приложения.

Может быть, я не прав, но всегда все примеряю на себя. На нашу свадьбу надарили целую гору полезных в хозяйстве вещей – и что же? Посуда разбилась, одежда износилась – словом, за более чем полтора десятка лет семейной жизни от них не осталось и следа.

А пустяковая мягкая игрушка пережила все эти годы, сидя на полочке под потолком, и превратилась в символ нашего дома и хранительницу очага. Мы даже порой апеллировали к ней во время семейных споров.

Сидит ли еще там, наверху, возле окна, этот одновременно грустноватый и лукавый красно‑белый плюшевый зверь? Или жена, отчаявшись ждать, спрятала его, чтобы не рвал сердце?

Особенно приглянулись мне совершенно восхитительные маленькие штучки, сделанные из крошечных искусственных цветочков, кружев, ракушек и всяких милых непоняток. Будь я дома, несомненно, тут же изрядно бы облегчил свой кошелек, имея в виду двух своих любимых женщин да еще двух дочерей. А здесь – кому оно? Впрочем, одна дама на бригаде у нас есть, но вот как она отнесется к подобному подарку?

Поразмышляв на эту тему некоторое время, я постановил для себя: непременно затащить сюда начальницу. Раскланявшись с владельцем заведения крошечным старичком с испачканными чем‑то глубоко‑черным пальцами – и с сожалением оторвавшись от созерцания его сокровищ, намылился шлепать обратно к месту нашей дислокации. Выражение ожидания на лице хозяина сменилось глубокой покорностью судьбе, рассохшаяся дверь скрипнула, я вновь оказался в пыльной жаре вечернего Кардина.

Рат ожидала моего возвращения, нетерпеливо приплясывая на порожке открытой кабины. Возмущенный писк долетел до меня еще ярдов за сто:

– Где ты шляешься? Кто должен за тебя работать?! Я тут уже кучу народа обслужила, а мой фельдшер по кабакам шляется!

– Обижаешь, начальница, ни по каким злачным местам я не шлялся. Просто прогулялся чуток.

– Врешь, поди?

– Ни боже мой.

– Все равно свин. Совсем о докторе не думаешь. Вконец обессовестел.

– Опять вот зря ругаешься. Я о тебе всегда помню. Гляди! – И, торжественно достав из кармана, поставил на капот благоприобретенное пиво.

Люси чуть удар не хватил. Она снова и снова читала этикетку, явно пытаясь удостовериться, что это не сон. Наконец вымолвила:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Не томи, открывай!

Я сковырнул крышечку. Мышка, держась за горлышко передними лапками и смешно болтая в воздухе задними, осторожно просунула внутрь бутылки маленький носик, стараясь достать им поднявшуюся вверх пену. Вынула мордочку, спрыгнула на сиденье. Весь вид ее выражал совершеннейшее и абсолютнейшее блаженство.

– Шурик, милый… Угодил! Нечего сказать, просто донельзя!

И, перейдя на более строгий тон, спохватилась:

– Где моя мензурка?

Требуемое было незамедлительно поставлено рядом, и Люси приступила к извлечению из посудины темного стекла бездны наслаждения.

– А какие это толпы народа ты здесь исцеляла? – поинтересовался я, видя, что гроза миновала.

– Да есть о чем говорить, – махнула лапкой мой мышедоктор, – всего‑то и была одна астматичка. Эуфиллин в вену, и всех делов.

Я прикинул, каково было начальнице управляться с двадцатикубовым шприцем мало что не с нее длиной, и понял причину столь гневной встречи.

– Какая же астма в пустыне?

– Она не в пустыне живет, а в подвале, там сыро, – пояснила Рат, – отстань, не цепляйся. Видишь, доктор занят.

И Люси, жмуря от удовольствия маслено блестящие глазки, припала к мензурке так, словно ее из этой самой пустыни не выпускали как минимум год.

Глава пятнадцатая

Куда деваться несчастному фельдшеру Шуре? Водитель храпит на весь дворец, извергая облака сивушных паров. Начальница ничем не лучше. Спрашиваю вслух у пустой на две трети склянки виски: