Высокие блондинки

Словом, в этом рейсе не было ничего особенного, вот только по прибытии в Дели Персоннета заметил вдали что-то необычное. Томясь вместе с Боккара в очереди на таможенный досмотр, он вдруг увидел, как снаружи, у выхода, внезапно образовалась небольшая группа людей. Люди эти улыбались до ушей, хотя и выглядели вполне официальными лицами и были одеты кто в мундир пилота гражданской авиации, кто в костюм чиновника; кроме того, они держали огромные букеты и непонятный транспарант с несколькими словами на хинди — в общем, явно кого-то ожидали. Персоннета напрягся: ему почудилось, будто взгляды и сверкающие улыбки встречавших обращены к нему. Затем, когда они сблизились, выяснилось, что предметом их интереса был вовсе не он, а Боккара, который весьма скверно перенес полет и теперь двигался вперед, ничего вокруг не замечая, прижав одну руку к животу, а другую к губам.

И действительно, стоило молодому человеку переступить линию контроля, как засверкали фотовспышки и раздались бурные аплодисменты, сопровождаемые коротким тушем. Низкорослый усатый человек в темном костюме восторженно потряс руку Боккара, ухитрившись одновременно нашарить второй своей рукой очки в правом кармане и вытащить листок бумаги из левого; по этому листку он и начал зачитывать какое-то приветствие. Боккара, будучи не слишком силен в английском, цепенеет от изумления.

— Что он там болтает?

Огорченный Персоннета нервно комкает свой паспорт, точно пустую пачку из-под сигарет.

— Он говорит, что ты миллионный пассажир на этом рейсе, — переводит он. — И что они собираются это отпраздновать.

— И что теперь?

— Теперь, я думаю, нам придется на некоторое время расстаться.

И в самом деле, покончив с поздравлениями, низкорослый человечек перечислил всевозможные награды, подарки и круизы, счастливым обладателем коих стал Боккара. Когда шею молодого ассистента обвила первая цветочная гирлянда, Персоннета возвел глаза к небу. Обратно ему пришлось лететь в одиночестве, да еще место оказалось у прохода, а потому он тоже вряд ли захочет описывать этот рейс.

Париж. Холод — зверский, погода — собачья. Прохожие, закутанные до самых глаз, тоже злы как собаки. Донасьенна и та прикрыла наконец тело, хмурится и не снимает пальто даже в кабинете.

— Что-то я забуксовал на высоких блондинках, — признается Сальвадор.

— Мы буксуем по всему фронту, — отвечает Донасьенна. — Притом с самого начала.

— Угол зрения — вот чего мне не хватает, — констатирует Сальвадор. — Можно ли считать таким углом антропометрические данные? Что ты думаешь о Джейн Мэнсфилд? И что бы ты сказала о внеземном взгляде на нашу тему? К примеру, в таком аспекте: вам всегда казалось, что это маленькие зеленые человечки? Так нет же — это высокие блондинки!

Поскольку Донасьенна сочла за лучшее смолчать, стук в дверь раздается в мертвой тишине, вслед за чем на пороге возник Персоннета — осунувшийся, с лихорадочно блестящими глазами и горькими складками у рта. У него усталый вид… Персоннета психологически настроил себя на то, чтобы ни в коем случае не смотреть на Донасьенну, но невольно бросил на нее взгляд исподтишка. Этот молниеносный боковой взгляд фиксирует пальто, и Персоннета чувствует смутное облегчение.

— А, это вы, Персоннета! — восклицает Сальвадор. — А я думал, вы уехали.

— Я лишился Боккара, — мрачно говорит тот.

Сальвадор непонимающе глядит на него, восстанавливая таким образом тишину, которую, впрочем, тут же взрывает пронзительный смех Донасьенны. Излагая факты, Персоннета силится не задерживать на девушке взгляд убийцы, каковым он не вправе себя считать после провала на соответствующем экзамене.

— А вы не могли продолжать поиски в одиночку? — спрашивает Сальвадор.

— Это не в моих правилах, — возражает Персоннета. — Я всегда работаю с ассистентом. Я не против искать и дальше, но пусть мне сперва найдут другого ассистента.

— Сожалею, но такие дела не в моей компетенции, — говорит Сальвадор. — Даже не знаю, кто бы мог вам помочь. У тебя никого нет на примете? — обратился он к Донасьенне.

— Конечно есть, — отвечает та.

— Вот видите, — радуется Сальвадор. — Главное ее достоинство — это то, что у нее всегда масса удачных мыслей. Кого же ты предлагаешь?

— Себя, — решительно заявляет Донасьенна.

— Ничего себе удачная мысль! — восклицает Сальвадор.

— Постойте-ка! — восклицает Персоннета. — Одну минуточку! Я возражаю!

Но Донасьенна уже вошла в организационный раж.

— Сейчас посмотрю расписание рейсов, Одиль закажет нам билеты, а Жерар поможет с визами — у Жерара всегда все получается быстрее.

— Да погодите же! — взывает к ней Персоннета. — Послушайте!

Но его уже никто не слушает. И Персоннета становится ясно, что с этого мгновения его жизнь круто изменилась, он это видит, он это чувствует, он об этом еще пожалеет. Боккара часто действовал ему на нервы, но теперь его будет не хватать. Тот сейчас наверняка роскошествует, живет в шикарных отелях, летает первым классом, братается с экипажем, чокается по кругу с пилотами, тискает стюардесс в туалетах, смотрит стерео в салоне и ведет задушевные беседы со стюардом на кухне по ночам, когда все спят.

Кстати о сне: Санджив только что вошел в кабинет доктора Гопала в клинике на улице Пагоды Каранисварар.

— Ну что, полегчало тебе? — спрашивает врач. — Доволен ты моим лекарством?

— Еще как полегчало! — говорит Санджив. — Очень доволен.

У него и в самом деле крайне довольный вид, глаза радостно блестят, зрачки сужены, застывший взгляд выражает блаженство.

— Очень даже полегчало, — повторяет он. — Мне бы еще чуточку этого вашего лекарства.

— Нет проблем, — говорит доктор. — Мне тоже кажется, что оно тебе подходит. И раз уж мы встали на путь выздоровления, следовательно, нужно изменить дозировку и принимать побольше. Итак, я дам тебе еще десять граммов моего снадобья.

— Всего десять граммов? Но это же совсем мало! — робко говорит Санджив.

— Гляди сам, — отвечает доктор, запуская руку в ящик стола.

Он вынимает бумажный пакетик, свернутый таким же манером, как и в первый визит Санджива, но раз в пять-шесть больше по объему. Да, десять граммов действительно намного больше, чем предполагал Санджив. Он в восторге.

— И потом, хватит вдыхать его, — командует доктор, — я тебя научу делать себе уколы, это очень просто.

— Ну, раз вы так велите, тогда конечно, — говорит Санджив. — Прямо и не знаю, как мне вас благодарить!

— Да никак, — отвечает тот. — Не нужно меня благодарить. Я опять возьму с тебя всего десять рупий и ничего не попрошу взамен. Разве только самую малость — капельку твоей крови; для тебя ведь это сущий пустяк.

Ты не против?

— Да берите сколько хотите! — щедро предлагает Санджив.

— Но это должно остаться между нами, — предупреждает его Гопал. — Кровь, сам понимаешь, дело священное, ею вроде как скрепляют договор.

— Конечно, ясное дело, — с понимающим видом говорит Санджив.

— Ну а тебе от этого никакого вреда не будет. Значит, ты дашь мне немножко крови — так, не больше литра. Нет возражений?

— No problem, — гордо заявляет Санджив.

— И в дальнейшем ты можешь приходить когда захочешь. А теперь засучи рукав.

18

— Этот парень в жутком состоянии! — констатировал Бельяр несколько дней спустя.

Стоя у открытого окна, он наблюдал в крошечный бинокль за Сандживом, который бессильно завалился на сиденье своего экипажа у ворот «Космополитен-клуба» под палящим солнцем, хотя вполне мог укрыться в тени деревьев.

— Ты не хочешь сходить посмотреть, что с ним?

Благодаря успешному лечению Гопала Глория теперь спала как убитая и перестала проявлять особый интерес к вентиляторам. Был самый разгар дня, время сиесты.

— Не могу! — простонала Глория, не размыкая век, — оставь меня в покое!

— А я тебе говорю, сходи и посмотри, — настойчиво повторил Бельяр. — Мне кажется, с ним что-то неладно.