Одесситки

— Ты спишь? — растолкала меня Галка.

— Нет, думаю...

— О Вовке Мандрыке?

— Ага, только о нём, и ночью и днём, как ты догадалась? Какая ты умная!

Через день мальчишки лодку всё-таки достали. Мы плывём на Белое озеро. Узкая плоскодонка неслышно пробирается сквозь плавни, на дне лодки катаются бутылки вина «Красное мицне», горлышки залиты коричневым сургучом, пучки зелени, хлеб деревенской выпечки с горбом-короной, пропёкшийся в русской печке. В каждом дворе стояли такие печки, на них сверху кладут соломенные тюфяки и спят до самых холодов. Главное дождаться двух часов ночи, когда улетят комары. А потом красота, снизу тепло нежит уставшее за день тело, лёгкие наполняются запахом свежего сена, арбузов, а сверху чёрная бездна с серебряными блестками далёких галактик. Может, на какой-нибудь планете вот так же, как и мы, лежат подружки Олька с Галькой и смотрят на нашу светящуюся звёздочку, не догадываясь, как прекрасна наша земля. Кто его знает? Но страшно долго смотреть на небо, даже жутко, лучше натянуть это старое тряпичное одеяло, укрыться с головой и улететь в невесомое царство сна — и спать, спать.

— А мы ещё вчера знали, что вы хлеб пекли.

— Ага, мамка спёкла, — поглядывая из-под густых ресниц на меня и краснея, еле слышно произнёс юноша.

— Запах на всё улицу стоял, когда вы хлеб пекли. Лыдочка сразу определила: «Це у Мандрыкив хлиб пекуть, а мы у магазыни купляемо, ни хлиб, а якась мьякина. У городи теж такий?»

— В городе ещё хуже, с кукурузой и чёрт-те ещё с чем, — взорвалась Рогачка, — пока свежий, с горем пополам есть можно, а назавтра выкидывать надо, в глину превращается каменную. Из-за Кубы все, на кой он нам нужен этот остров свободы. Миллион долларов один день содержать. Вынь да положь.

— А ты звидки знаешь? Хто тоби казав? 3 газет, чы шо?

— Лыдочка, радио такое есть «Свобода» или «Голос Америки».

— Ты шо, американьцив слухаешь? Ось чому ты их мову вчышь...

— По-русски они нам мозги промывают. Двадцать четыре часа в сутки.

— Галка, ты совсем рехнулась, она ещё кому-нибудь по дурости ляпнет, — не выдержала я подружкиных откровений.

Лыдочка трясущимися руками стала креститься.

— Брось, никому она не скажет, правда, Лыдочка?

Вовка Мандрыка сидел на вёслах, мы с Галкой улеглись бочком на дно, головы положили на маленькую скамеечку в длинном остром носу лодки. Сашок уселся у нас в ногах, усердно отбивая сургуч с бутылок. Ребята постоянно спорили, по какому рукаву, по какой протоке лучше выйти к Белому озеру. Запутаться здесь немудрено, столько островков, не счесть. Мне было совершенно всё равно, где плыть, главное, всюду была настоящая природа.

— Это опять Турунчук? — на всякий случай переспросила я.

— Ага, он самый, здесь у него много рукавов, а между ними острова. Охота здесь хорошая и рыбалка.

Тихонечко, из-под ресниц, я снова рассматриваю своего кавалера. Видный парень, ничего не скажешь. Чуть-чуть выше среднего роста, широк в плечах, строен, нигде на теле ни жиринки, не то что одесские мальчишки, на бёдрах и груди уже сало свисает. Загар до черноты, опять же чёрные густые волосы и странно светлые глаза, как будто выгорели на солнце, белые ровные зубы, только для форса, по-моему, вставил на верхний правый клык металлическую фиксу. Мода у деревенских такая, что ли, подрастёт — пожалеет. Похоже, вчера постригся в местной парикмахерской, временами обдаёт неприятным запахом вонючего одеколона. Лицо выбрито, наверное, спешил, свежий порез на шее, шрамов на теле много — местный драчун и предводила, малышня его слушается. Как Лыдочка предупреждала: «Вы там ему особо не доверяйтесь. Вин ишо в восьмому класи девку обрюхатил. В них и батько такый».

Его отец действительно на цыгана похож, смуглый, заросший, на тракторе лихо ездит, а мать, беленькая тихая женщина, на речку с бабами в обед торопится, свою корову доить. В первый день нашего приезда наблюдали эту идиллию. Мычащее стадо тащилось нам навстречу. Мы прижались к тыну. Коровы, не обращая на нас никакого внимания, протопали вместе с пастухом к дороге. Он только проследил, чтобы они без проблем перешли ее, и почесал в «Едальню» — местную столовую. Дальше коровы самостоятельно разошлись в разные стороны по своим хатам. А те хозяйки, которым невтерпеж, еще у речки сами начинали доить — каждая свою. В руках ведра воды, сначала промывают вымя, потом протирают, усаживаются на одно ведро, второе накрывают чистой марлей, и пошел процесс. Интересно, почему одни доят на речке, а другие ждут возвращения?

Вовка объяснил:

— Матери делать нечего, вот она и бегает, заодно и за пацанами приглядывает.

— А сколько вас?

— Четверо, и все хлопцы.

Ого! Лыдочка, правда, объяснила иначе. Раньше все на речку доить своих коров приходили, по очереди чарку и пожрать пастуху приносили. На речке корова литра на два больше даст обязательно, и оно не скиснет. А если домой притащится, то злится на хозяйку и бодануть может, да и молоко всё не отдаст, сливки из такого молока прогорклые получаются.

— Лыдочка, так ты нас кормишь прогорклыми сливками?

От Галкиного вопроса тетка слегка покраснела, замахала руками: «Буду я ще на ричку бигаты».

Вовка опять сменил Сашка, туман над речкой поднялся повыше, солнышко начинало припекать. Лежать больше не хотелось, сидели и глазели по сторонам. Лесное царство, непуганая дичь, медленно плывут уточки, одна за другой, хотя давно уже одним размером с мать. Что-то вдруг испугало их, и они, с шумом хлопая крыльями, взлетели, крича и прячась в камышах. Мама мия, над самой лодкой пронеслись здоровенные птицы, мы с Галкой от неожиданности заорали.

— Это цапли, неужели никогда не видели! Где-то рядом их гнездо, глянь, умные какие, разлетелись в разные стороны, — улыбаясь во весь рот, пояснял Вовка. Под мышками волосы не бреет, отметила я про себя, при каждом взмахе рук капельки пота блестят на солнце, тело его всё лоснится, мышцы и жилы работают, и невозможно оторвать взгляд, так органичен этот мальчик с природой. Устал, но не сдаётся, не то что Сашка, тот всю дорогу канючит: «Надо было мотор достать, без мотора заи... грести».

Мотора, наверное, никто им не дал, и хорошо, куда нам спешить. Я продолжала открыто любоваться Вовкой — настоящий Маугли. Видно было, как даже под тёмным загаром у него на щеках проступает румянец, чувствительный парень. А вот конец идиллии — налетели оводы — непрошеные гости. Один гад уселся парню прямо на бугорок плавок. Сейчас заорёт, подумала я. Ничего подобного, на удивление спокойно он прижал локтем весло и шлёпнул себя по причинному месту. Только быстро метнул взгляд в нашу сторону, я сделала вид, что ничего не заметила, прислушиваюсь лишь к всплеску воды за бортом.

Приплыли! Белое озеро! Где? Река как река, только берегов не видно, сырой туман всё застилает. Лодка вдруг закружилась, стала неуправляемой. Водоворот.

— Вовка, сильнее греби, деру отсюда! — скомандовал Сашка. — Тут самое гиблое место.

— Не слушай его, Олька, это то, что нам надо, здесь и поныряем! — хорохорилась подруга. Вовка навалился на весла, разрезая туман, мы медленно поплыли дальше. Кто в Одессе не видел туманов? И я насмотрелась на всякие, но такого... Толстенный пирог-слойка, каждый слой имел свой неповторимый цвет; начиная от самой воды, прозрачно-белый, потом выше, заигрывая с солнышком, жёлто-оранжевый и у самого неба бледно-голубой. И все озеро казалось сплошь белым, как будто покрыто нетронутым снегом. Голоса звучали странно, как в вакууме, и необычное эхо разносило их далеко вокруг. Временами чудилось, кто-то издалека нам отвечает, сначала шепотом, потом все громче и громче.

Страшновато было беситься, боялись перевернуть лодку, поэтому только визжали и кричали, подражая Имме Сумах, вот бы её сюда.

Для согрева, а может, и от страха, стыдно было признаваться в этом, выпили бутылку вина, прямо из горлышка, закусывая мягким вкуснячим хлебом, наслаждаясь его запахом. Опьянели моментально, заорали с Галкой во всю глотку песенки Клячкина, Кукина и новенького барда-хулигана Высоцкого. Весь блатной репертуар, не стесняясь в выражениях, понесло нас с подругой. Кавалеры просто офонарели, помалкивали, лишь мой Маугли иногда улыбался, думаю, уверовал в свою победу. Честно, уж очень он хорош был, жаль не для меня. Туман потихонечку рассеивался, вода в озере начала поблескивать, как блестят чешуйки на теле серебристых рыбок.