Одесситки

— Галка, я тебя прошу, только не это, бери себе хоть двух сразу.

— Мне, как и тебе, ни один не нужен, но пусть этого поца мучает совесть, бедную девушку бросил, на подружку переключился. Пусть грехи замаливает. Ну, давай, поиграемся немножко, а то от скуки здесь ёкнуться можно.

— Где же ваша речка? Как она хоть называется?

— Турунчук! Не расслышала? Ты что, еще и глухая? — Галка подталкивает меня в спину. — Турунчук!

Целый километр топаем по дороге, с обеих сторон в стоялой воде растёт камыш. Вон он! Широкая подвижная голубая лента обвилась вокруг сказочного острова из плакучих ив. Точно как в песне: «Речка движется и не движется, вся из лунного серебра». Девственные берега красавца Турунчука завораживают, любуюсь ими и балдею, силюсь выдавить из себя хоть слово и не могу. Наконец прорвало:

— А плавать в нём можно?

— Только если хорошо умеешь, течение будь здоров, против — вообще мало кто пробует, и водоворотов полно, слышишь, это они так ревут. Не боись, ребята подстрахуют.

— А сама?

— Сейчас увидишь.

Мальчишки с тарзанки, привязанной к ветке громадного старого дерева, нависшего над рекой, по одному попрыгали в воду. Галка следом за ними ухватилась за край каната, немного покачалась и, долго не раздумывая, спрыгнула. Турунчук мгновенно понес их за собой. «Ну и отчаянная моя подруга», — подумала я. Повторить ее подвиг не решилась, зачем? С моим новым кавалером мы остались одни на берегу. Сидели молча, и вдруг Мандрыка вскочил и так галантно подаёт руку «даме сердца», мол, спустимся ниже. Дама, смущаясь, осторожно пробует воду. Ой, ледяная, мурашки по телу, паренёк объясняет, за ночь остыла, это только поначалу она холодной кажется. Фу, ноги проваливаются в чёрную грязь, она даже меж пальцев пролазит противно, ещё всякие ветки, растения, не порезаться бы. Плюх! Вода обожгла тело, сердце усиленно забилось, заработали сами по себе руки и ноги. А ведь Галка права. Красота! Лежишь, отдыхаешь, река тебя сама плавно, ласково несёт, ты только любуешься небом, деревьями, парящими над Турунчуком птицами...

— Поворачивай к берегу, а то унесёт далеко, — командует Вовка.

— Пусть, так хорошо!

— Там камыш и топь, не выберешься.

Приходится подчиниться. Вовка помогает вылезти на берег, ноги опять в грязи, поддерживает, чтобы удобней было ее смыть. Медленно возвращаемся к нашему месту. Боковым зрением потихоньку осматриваю своего кавалера. А что, хорошо сложен, строен, смугл, и лицо симпатичное — мужественное. Меня, чувствую, стесняется, неужели влюбляется. Интересно наблюдать, как это происходит с другими, но когда с тобой... Как-то не по себе становится, даже в сердце кольнуло. От своих печальных мыслей я громко вздохнула, юноша крепче сжал мою руку.

Собравшись все вместе, переплыли на остров, к старой разбитой лодке, под которой был запрятан незатейливый скарб: железное ведро, дырявая выварка, старая, многократно паянная кастрюля, в которой лежала пачка соли, вязка горького стручкового красного перца и спички. Всё это добро аккуратно было завёрнуто в дырявое выгоревшее женское пальто. Нам с Галкой ребята поручили собрать сухих веток побольше, а сами стали подныривать под берег, ища руками норки с раками. С заданием мы справились быстро и принялись перебирать раков, маленьких сбрасывали назад в речку, а покрупнее складывали в ведро. Костёр вспыхнул мгновенно, мощно затрещали сучья, обдавая нас едким дымом. Мой «жених» отодвинул меня от огня, по-хозяйски усадил на пальто, служившее подстилкой. Галка посмотрела в нашу сторону и, как мне показалось, хитро улыбнулась. Наверное, хотела рассмеяться, но сдержалась.

Первое полное ведро с ярко-красными красавцами вылили прямо на зелёную траву. Мандрыка ловко чистил раков, подавая мне полосатые шейки, а сам впивался ртом в тельце под панцырем. Как только все съели, мальчишки принялись нырять за следующей партией, а мы, опьяневшие от чистого воздуха, голубого неба, яркого солнца, с полными брюшками вкуснейших свежих раков, валялись на траве, не в силах подняться. От вида движущихся облаков кружилась голова, вековые вербы с их бархатно-перламутровыми листочками опус кались вдоль всей реки, и, шелестя ими, казалось, пели только им одним понятную песню.

С острова видны были плавни, ветерок причудливо сбивал пух с пушистых головок камыша, напоминая сошедшего с ума художника, который, не успев нарисовать, здесь же уничтожал своё творение. Неугомонные кавалеры опять развели почти погасший костёр. В этот день мы осилили ещё три ведра, губы вспухли, язык еле ворочался, ногти обломались. Появились проклятые оводы, даже сквозняк, который прилично обдувал остров, не мог отогнать их. Устав валяться на солнце, мы с Галкой передвинулись в тенёк, чувствуя себя и внутри и снаружи уже тоже отварными раками. Забыли про все на свете — про дом, институт, даже родную Одессу, говорили о том, что попали в совсем другую страну, живущую по своим собственным законам тысячи лет, слава Богу, без вмешательства человека.

Мне было странно и как-то не по себе, что прежде никогда даже не слышала о такой реке, как Турунчук. Правда, бабка много рассказывала о красотах великого Дуная, его необыкновенных берегах и городах, да и на картинах видела. Но, оказывается, есть места поближе, чем Дунай, и не менее красивые, где просто невозможно глаза оторвать, каждый вид — готовая картина. Не такой он и широкий, Турунчук, но что-то есть в нем сказочно-величественное, родное-милое, в него можно влюбиться, как в человека, мужик он, этот Турунчук. Днепр вот тоже мужик, я любовалась им в Киеве, в Запорожье, конечно, богатырь, никто не спорит, даже «редкая птица долетит до середины», а уж как он «реве та стогне Днипр широкий», и говорить нечего. Проехали прошлым летом со школой на автобусе через плотину Днепрогэса — непередаваемое зрелище. Бедный Днепр, люди запрягли тебя на службу, как ломовую лошадь, и не дают продохнуть. Вечный раб его величества человека.

Нева в Ленинграде хороша, величественная северная красавица, разодетая в дорогущий гранит, так и кичится своим богатством. Мосты с чугунными решётками, мраморные и гранитные статуи, как бесценные браслеты, переплели её прекрасное тело. Под стать и придворные бывшие речки-переплюйки, и каналы. Все красиво, великолепно, но веет холодом и надменностью от её царского величия. Сами питерцы, мне кажется, немного боятся свою Неву-царицу.

Ленинградские гиды первым делом перечисляют ужасные наводнения и жертвы, которые приносит эта неблагодарная дама. Вот уж правда: «из грязи в князи». И мечтать не могла болотная девка, крутящая любовь с красавцем финном, что её так одарят, так возвеличат. Но девка есть девка, только финну её захочется, она тут же его запускает к себе, забывая про все на свете, о людях, которые её возвели на трон, плевать она хотела на жертвы, лишь бы самой удовлетворить свою похоть.

Москва-река, та попроще будет, только в районе Кремля выфурилась, как богатая купчиха, когда идёт на базар, рожу разукрасила, а шею помыть забыла. Только и смотришь в одну сторону, на Кремль, а как повернёшь в другую — заводские трубы, вода переливается разноцветными разводами таблицы Менделеева. Зато столица пяти морей.

И вот этот безвестный красавчик-повеса Турунчук гуляет себе на здоровье по бабам-озёрам, оставляя всюду своих безымянных детей — маленькие речушки, которые появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Наслышалась я сейчас от мальчишек небылиц об их реке, мол, убежал непутёвый сыночек от строгого батьки седого Днестра. А тот столетие за столетием пытается вернуть отпрыска, во что бы то ни стало. И только после селения Беляевка, когда Турунчук опрометчиво заскочил в озеро Белое, потом ещё пару раз сбегал налево, вот тут-то его отцовская нагайка и достала. Да только ненадолго поймала. Из Маяков Турунчуку снова удалось сбежать. Рассвирепел отец, выпустил все свои воды, залил всё вокруг лиманом, куда и угодил сыночек.

Оба уставшие от вечной погони, наконец примирились и сдались на милость грозному владыке Чёрному морю. Он, владыка, только сверху кажется ещё сильным и непобедимым, а на самом деле тяжесть тысячелетий давно придавила его ко дну тяжелым мёртвым грузом сероводорода. Детки-реки портят ему жизнь, но что делать прикажете старику, они же его родные, и он безропотно, без разбору принимает в своё тело все отходы Европы. Кряхтит, медленно умирает и всё же пытается договориться с родственничком Среди земным морем, поддерживает приятельские отношения, чтобы хоть дети могли через пролив Босфор бегать в океан резвиться. О себе он уже и не думает, да и забыл, когда с ним считались. Слава Богу, проливчик есть, не дает окончательно сгинуть с белого света — и ладно. Так и живут исполины веками, у них, как у людей, свои отношения и проблемы...