Убийство по-римски

— Почему вы уверены, что это он?

— Узнал по ботинку и брючине и еще по тому… — Аллейн заколебался.

— Скажите нам.

— Можно было видеть его лицо.

— Какой ужас! Значит, он утонул?

— Это, несомненно, выяснится в свое время, — ответил Аллейн.

— Вы хотите сказать… значит, вы нам хотите сказать… двойное убийство?

— В зависимости от того, что вы имеете в виду, отец.

— Я хочу сказать, что кто-то взял грех на душу, убив Себастиана Мейлера и Виолетту — обоих?

— Или не убил ли Мейлер Виолетту и был сам убит?

— Так и так — какой ужас! — повторил отец Денис. — Господи, помилуй нас всех. Страшное, страшное дело.

— И я полагаю, что мы сейчас же обязаны позвонить вице-квестору.

— Бергарми? Да, да, да. Идемте.

На обратном пути, теперь хорошо знакомом, они прошли мимо колодца на среднем уровне. Аллейн остановился и осмотрел перила. Как и в базилике, они были сделаны из более гладкого дерева, чем в античном доме. Четыре основательных доски, хорошо полированных, на расстоянии дюймов десяти друг от друга.

— Когда-нибудь в прошлом у вас случались неприятности? Несчастные случаи? — спросил Аллейн.

Они сказали, что никогда. Детей здесь никуда не пускают без сопровождения взрослых, и вообще люди выполняют требование не влезать на перила.

— Одну минуточку, отец. — Аллейн подошел к колодцу. — Кто-то не выполнил вашего требования, — проговорил он и указал на две узорчатые полосы поперек нижней доски. — Кто-то, кто мажет коричневым кремом подошвы своих ботинок. Будьте добры, отец, подождите минуточку.

Страдая от боли в мышцах, он присел у ограждения и включил фонарик. Следы коричневого крема были размазаны в обе стороны, словно кто-то пытался стереть их ластиком.

— С вашего позволения, мне пришла в голову фантазия сфотографировать это. — И он достал свой особенный фотоаппаратик.

— И вы будете это рассматривать сейчас? — воскликнул отец Денис.

— Скорее всего, это гроша ломаного не стоит. Пойдемте?

Вернувшись в прихожую, он позвонил в квестуру и попросил Бергарми. Действовать надо было осмотрительно. Как он и ожидал, вице-квестор тут же заявил, что доминиканцы должны были доложить о заключении ему. Аллейн распространился насчет того, что отцу Денису не хотелось тревожить полицию по поводу того, что могло оказаться всего-навсего парочкой дохлых крыс. Бергарми ответил на это язвительным «Topi, topi[50]», которое он произнес как непристойный сленговый эквивалент слова «крысы». Аллейн подумал, что это, пожалуй, несправедливо, но продолжил свое сообщение:

— Вам будет нелегко извлечь оттуда труп, — сказал он, — но, конечно же, у вас для этого все средства и возможности.

— Суперинтендант Аллейн, вы доложили о происшедшем квестору Вальдарно?

— Нет. Я подумал, что лучше сразу же доложить вам.

Это было воспринято куда благосклоннее.

— В данном случае вы действовали надлежащим образом, — согласился Бергарми. — Мы немедленно примем меры. Меняется самый характер дела. Я сам проинформирую квестора. А пока я бы хотел поговорить с падре.

Пока отец Денис оживленно разговаривал с Бергарми, Аллейн ополоснул руки и обнаружил, что они разбиты куда больше, чем он предполагал. Он надел свой костюм и попытался оценить положение.

Действительно, характер дела изменился. Он уныло размышлял, каково положение английского следователя в Риме, когда британский подданный с уголовными наклонностями, по всей вероятности, убит, возможно, другим англичанином, не исключено, что голландцем, не вполне невозможно, что итальянцем или итальянкой, убит в здании, находящемся под присмотром ирландских доминиканцев.

«Тут требуется сплошная импровизация, — размышлял он, — и как хорошо бы от всего этого отвертеться».

На затылке у него была здоровенная шишка, все тело в синяках и болело, ноги чуть не подкашивались — он на себя рассердился. «Вот бы сейчас черного кофе», — подумал он.

Вернувшийся отец Денис увидел руки Аллейна и тотчас же достал аптечку и настоял, чтобы ободранные места были перебинтованы.

— Вам бы сейчас капельку чего-нибудь, — сказал он, — а нам нечем вас угостить. Через дорогу есть кафе. Идите туда и хлебните малость. Полиция приедет не сразу, ведь этот парень Бергарми не пошевелится, пока все не сообщит квестору. Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно. Вы подали мне отличную идею.

— Вот и ступайте.

Кафе было совсем поблизости, скромное, с небольшим числом будничных завсегдатаев, которые поглядели на него с любопытством. Он выпил кофе и коньяка и заставил себя съесть пару больших булочек, которые оказались великолепными.

«Что ж, — подумал он, — это ведь было вероятно. С самого начала вероятно, и я рад, что сказал об этом Вальдарно». Он стал шаг за шагом обдумывать положение: «Для начала допустим, что услышанный нами шум в то время, когда баронесса затеяла свой нелепый групповой снимок, был шумом опущенной крышки саркофага — на мой слух, это звучало именно так. Это предположительно означает, что Виолетту только что убили и собирались спрятать тело. Кто? Мейлер? Если Мейлер, то, значит, его самого вот-вот убьют — снова предположительно — нет, почти наверняка — прежде, чем мы все соберемся вновь. В группе не было только Суита и молодого Дорна, которые ушли порознь, и леди Брейсли, которую поместили в атриуме.

Ван дер Вегели шли со мной. Софи Джейсон — с Барнаби Грантом. Мы не встретили по пути никого, и они говорят про себя то же самое.

Вопрос. Если Мейлер убил Виолетту, пока с нас делали групповой снимок, зачем он — физически не сильный человек — проделал тяжелую, изнурительную работу — прятал труп в саркофаг и потом прикрывал его неподъемной крышкой вместо того, чтобы сделать то, что впоследствии было проделано с ним? Почему он не сбросил тело в колодец?

Ответа у меня нет.

С другой стороны, предположим, что их обоих убил один человек. Тогда зачем? Я не понимаю, но, допустим, все было именно так. Зачем, скажите мне Бога ради, класть Виолетту в саркофаг и сбрасывать Мейлера в колодец? Ради разнообразия?

Но, допустим, с третьей стороны, Мейлер убил Виолетту и ничего не успел сделать прежде, чем сам был пристукнут и сброшен в колодец? Подходит? Кажется, больше. Но зачем тогда убийце укладывать Виолетту в гроб? Это вопрос попроще. Много проще.

Полагаю, тут можно зайти с четвертой стороны. Вообще, сторон тут — сколько рук у индийского божества. Предположим, Виолетта убила Мейлера и сбросила его вниз и потом была сама… Нет, с этим я не могу согласиться.

Как долго мы находились все вместе под невидящим взглядом Митры? Суит появился первым, потом минут через пять — молодой Дорн. Потом было фотографирование. Обсуждение, перемещение, построение. Мы с Софи острили, и Грант ненавидел нас. Он только сказал Софи: «Так вам и надо, черт вас возьми», когда ей пришлось отражать поползновения майора, — в тот самый момент, когда стукнула крышка саркофага, если это была крышка саркофага. После этого произошла неудача со вспышкой, бесконечное ожидание, пока баронесса не наладила свою технику. По крайней мере, десять минут, надо думать. Затем Дорн сфотографировал Митру. Затем нас щелкнула баронесса, на сей раз удачно. Затем она сделала еще два снимка, не без перегруппировки и разговоров. Еще четыре минуты? Наверняка. И наконец, барон поменялся местами с баронессой и ослепил нас еще раз. Затем Грант прочел отрывок из романа. Еще пять минут. А затем группа разбилась. После чего опять никаких данных о Дорне и Суите. Так что получается, что мы пробыли в этом проклятом подземелье минут двадцать пять плюс-минус пять минут. Так что на данное время у всех есть алиби. У всех? Нет. Не совсем. Нет… «Терпи, душа, изобличится зло»[51]. Держитесь за шляпы, ребята…»

Вой сирен послышался в отдалении, быстро приблизился и взорвался на маленькой улочке. Полиция. Squadra Omicidi в полном составе. Три большие машины и автофургон, восемь агентов и четверо субъектов рабочего вида в комбинезонах.

50

Крысы (ит.).

51

В. Шекспир. «Гамлет». (Перевод М. Лозинского.).