Убийство по-римски

«Что ни говори, — думал Аллейн, — более симпатичного убийцы я не встречал».

Глава десятая

В Риме

«Дело было решено, когда я увидел снимок молодого Дорна, — писал Аллейн. — Барона на нем не было.

Я все время допускал эту возможность. Когда мы выстроились нелепой группой для фотографирования, он не вымолвил ни слова. Это она обращалась к нему. Когда она предложила ему замолчать, его уже не было. Пока она разыскивала другую вспышку — разумеется, это было притворство, — он ускользнул по проходу позади улыбающегося божка. Он шел на свидание с Мейлером. Чтобы отдать деньги. Мейлеру надо было куда-то их перепрятать — возможно, в машину, — поэтому он и отстал от экскурсии.

В тот момент, когда мы все услышали голос Виолетты, Ван дер Вегель был в коридоре. Не думаю, что он был свидетелем убийства. Полагаю, он вышел на Мейлера, когда мертвая Виолетта уже лежала у его ног. Полагаю, что Мейлер бросился бежать, и Ван дер Вегель нагнал его на следующей площадке винтовой лестницы. После короткой борьбы Мейлер был сбит с ног, задушен и сброшен в колодец. Тело упало камнем, но по дороге рукав зацепился за внутреннюю сторону перил и оставил след.

Ван дер Вегель влез на перила, чтобы взглянуть вниз и удостовериться, упала ли жертва в воду. При этом резьба его подошв отпечаталась на коричневом креме для обуви, который оставил чудовищный Суит после того, как отвел леди Брейсли в атриум. У его башмаков были начищены подошвы, как сделал бы денщик, которого у него отродясь не было. Суит мог увидеть Виолетту, или Мейлера, или их обоих и пошпионить за ними.

Я убежден, что, взглянув вниз, Ван дер Вегель увидел, что тело Мейлера скрылось из виду, а тело Виолетты лежит там, где его оставил Мейлер. Он вернулся, положил его в саркофаг и нарочно оставил уголок платка на виду.

Он хотел, чтобы Виолетту нашли. Он хотел, чтобы полиция узнала, что ее убил Мейлер. Он хотел, чтобы полиция считала, что, убив ее, он бросился наутек.

Все это произошло быстрее, чем я теперь описываю. Самое большое минут за восемь, а баронесса куда дольше хлопотала, расставляя группу, суетясь, меняя вспышки, делая второй снимок. На своих неслышных резиновых подошвах он вернулся как раз вовремя для того, чтобы самому снять группу. Вынимая пленку из аппарата баронессы, он предусмотрительно засветил большую ее часть. Он не знал о снимке молодого Дорна.

Что до баронессы — тут я мог бы быть с ним пожестче. Я мог бы заставить его подтвердить, что она играла свою роль. Думаю, она знала, что Мейлер их шантажирует, и думаю, что муж попросил ее помедлить с фотографированием, пока он ходит, чтобы расплатиться с Мейлером. Не думаю, что она знает, что он убил Мейлера, и не думаю, что, если бы она знала, это бы хоть как-нибудь повлияло на их страстный, непобедимый союз.

И последнее — основание шантажа. Милая моя Трой, конечно, не исключено, что у дальних родственников может быть поразительное физическое сходство. Но шансов на это исключительно мало. Нас учат, что ухо — одно из наиболее убедительных оснований для идентификации. Уши Ван дер Вегелей если не идентичны, то, насколько это возможно, близки к идентичности, а это очень крупные уши замысловатой формы.

Фокс, умеющий как никто выуживать сплетни, разузнал у лондонской представительницы издательства «Адриаан и Велькер», что покойный барон был повесой с европейской репутацией. Про баронессу говорят, что она принадлежит к зарубежной ветви семейства. Она не сопровождает мужа во время визитов в Гаагу и считается инвалидом. Она! Баронесса! Инвалид! Я ведь писал тебе об их необычности? Их сходстве не только друг с другом, но и с этрусской скульптурой, которую они так обожают? Мне они представляются крупнее, чем обычные люди: античные фигуры, стоящие за столь необычным обличьем. И по-моему, весьма вероятно, что у них общий отец.

Ничего не удалось бы доказать в суде. Объяснить можно даже отсутствие барона на снимке молодого Дорна. Он может сказать, что в это мгновение отошел в сторону.

Джованни? Его обманул, выдоил и запугал отвратительный Суит. Он жаждал и жаждет отомстить Суиту, живому или мертвому, и он уцепился за случай состряпать свой вздор о волнении и подозрительном поведении Суита. Единственное ценное из его показаний то, что Суит взбирался на ограждение колодца на среднем уровне. Очевидно, так оно и было.

И каков результат? Римская полиция представит материалы, в которых все наличные свидетельства будут указывать на Суита. Я ничего от них не утаивал. Они компетентные люди, и эта работа — их работа. Я добыл информацию, за которой был командирован, и завтра буду беседовать с человеком из Интерпола. Мейлера и Суита разыскивала наша полиция, и, если бы они были живы, я бы добился их выдачи и привез их в Англию.

Я всегда буду думать о бароне как об античном персонаже, который в приступе античного гнева поражает врага, как молния. Его супруга и его супружество оказались под угрозой, и это его ответ. Будучи в Риме, он повел себя, как древние римляне. Боюсь, он ничуть не раскаивается в этом, и боюсь, что я сам тоже. Посольство предложило переслать мой отчет дипломатической почтой. К ней я прибавлю это письмо. Итак, моя дорогая…»

— Теперь, когда все кончено, что вы собираетесь делать? — спросил Барнаби Грант у Софи Джейсон. — Подхватите путеводитель и радостно пуститесь в дорогу?

— В дорогу — думаю, да.

— Во Флоренцию?

— Сначала в Перуджу.

— А если появятся гости, вы будете их принимать в Перудже?

— Я не собираюсь там жить затворницей.

— Дело в том, Софи, что я заказал номер в «Розетте» со следующего понедельника.

— Неужели? Когда же?

— Ну… После того, как мы потанцевали в Риме.

— Будет великолепно снова увидеть вас в Перудже, — сказала Софи.

— Значит, вы не возражаете?

— Нет. Жду не дождусь.

— Что вы так радуетесь? Не можете бросить на меня косой испытующий взгляд? Не можете, как Джульетта, отшатнуться и сказать «да»?

Она расхохоталась.

— Софи, кажется, я люблю вас.

— Барнаби! Не говорите об этом, пока не уверитесь.

— Послушайте, не правда ли Рим — прелесть? — сказал он. — Колокола звонят, ласточки носятся тучами, святые глядят на нас сверху, а фонтаны играют.

— А на Вилле Джулия этруски улыбаются.

— А в парках благоухает жасмин. Рим — прелесть, правда?

— Прелесть! — согласилась она. — Но все равно, в нем случаются странные дела.

— Как всегда, — сказал Барнаби.