Страница 42 из 45
анестезия. Когда я учился в Кентерберийском университете, мы проходили курс в
клинике Сент-Джон.
— Подумаешь, наложить швы, — усмехнулась Фиона. — Тем более с болеутоляющим.
Труди держала руку. Между стежками Эдвард бросал искоса взгляды на Фиону.
— Только постарайся не терять сознание.
— Я не из тех, кто без причины падает в обморок, — с негодованием парировала
она.
Их взгляды встретились.
— Разве? А кто у меня на глазах дважды падал в обморок?
— Первый раз, насколько помню, ты не поверил, что это обморок, — насмешливо
произнесла она.
Их взгляды снова встретились. Эдвард смотрел на нее спокойно и серьезно.
— Теперь верю. Но это было не по той причине, о которой я думал.
Фиона даже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Неужели пришло время ее
оправдания? Похоже на то.
Эдвард сделал еще стежок.
— Ты ловко владеешь иглой, Эдвард.
— Хорошо, когда пациент оказывает благоприятное психологическое воздействие на
хирурга. А мне это позарез нужно. Я все-таки больше привык управлять
бульдозером. Ну вот, кажется, и все!
В тишине раздался трезвый голос Труди:
— Надеюсь, ты не упадешь в обморок, Эдвард? Это было бы постыдно, право. Ты же
и раньше зашивал людей.
— Так-то оно так, — произнес Эдвард, — только мне не приходилось штопать
столь… — И он вдруг вышел из комнаты через французское окно.
Труди вышла вслед за ним, задержалась на минуту и вернулась назад смеясь: — Эдварду плохо.
Фиона ужаснулась:
— Труди, как можно быть такой бессердечной. Это ведь не смешно…
Она замолкла при виде возвращающегося Эда. Он был белее мела.
— Простите, — пробормотал он, взял перевязь и укрепил Фионину руку.
Труди дала ей таблетки, и они вышли из комнаты, чтобы Фиона заснула.
Когда она проснулась, была ночь, и в комнату зашел Эдвард.
— Фиона, Труди совсем развалилась. Боюсь, ее пробежка по холму с носилками
стоила ей дорого. Я уговорил ее прилечь. Не позволишь ли мне переночевать в
комнате Ранги, чтоб быть рядом в случае чего?
Фиона еще не совсем пришла в себя от таблеток и сна. Боли она не чувствовала, но боялась пошевельнуться.
— Мне ничего не понадобится. На всякий случай оставь колокольчик, если
понадобится, кто-нибудь из девочек подойдет.
— Ты когда-нибудь пыталась разбудить их ночью? Они спят как убитые. Мне было бы
спокойнее, если б ты разрешила мне переночевать в соседней комнате и оставила
дверь открытой. Может, это и неприлично, но…
Фиона мигом проснулась и сухо заметила:
— О, я не возражаю… Тем более что между нами особых нежностей нет. Только
вот… — Фиона помолчала.
Выражение лица у него было комично.
— Только что? — переспросил он.
— Я просто не хочу поднимать шум и будить кого-нибудь.
Эдвард опустился на стул около кровати и взял ее за руку.
— Фиона, о каком шуме ты говоришь? Ты хоть представляешь, что ты сегодня
сделала для нас? Джеймс мог задохнуться, если бы отверстие засыпало. Ты взяла
главный удар на себя и не дала завалить вход. Не кажется тебе, что это просто
моя обязанность — караулить тебя сегодня ночью?
Он говорил все это очень ласковым голосом. И вдруг Фиона почувствовала, что
больше этого не выдержит. Его большой палец поглаживал ладонь, и это было ее
выше сил. Ладонь пылала. Ей хотелось повернуться к нему, зарыться лицом в его
рубашку и зареветь. А этого нельзя делать. Нельзя. Это было бы окончательным
унижением. Он собирается жениться на Деборе. Пусть лучше ни о чем не
догадывается. Потому что она должна остаться. Они нуждаются в ней, эти дети, полумаори-полушотландцы, которых она полюбила. Она вырвала руку и попыталась
отодвинуться от него.
— Ненавижу все, что делают из благодарности. Это ты из благодарности называешь
меня милой. Не позволяй себе терять голову, Эдвард Кэмпбелл, потому что завтра
вспомнишь, как встретил меня первый раз… что я вульгарная, крикливая, что я
люблю компании низкого пошиба… — Она разразилась слезами.
Эдвард, видя, как она пытается найти под подушкой платок, достал свой и вложил
ей в руку. Но вовсе не выскочил из комнаты, как она ожидала. Он обхватил ее
плечи и осторожно повернул к себе:
— Не стесняйся! Это шок. Сегодня мы ничего больше обсуждать не будем. Сейчас я
принесу тебе перекусить что-нибудь легкое — вареное яйцо, тост. Придется есть
из моих рук. Яйцо-то всмятку. Называй это перемирием, Фиона, как хочешь. Забудь
про благодарность, раз это тебе не по душе. Хватит нам препираться и попусту
расстраиваться. Сейчас не время. Я действительно хочу прилечь в соседней
комнате. Даже если тебе не нужно внимание, как только пройдет анестезия, рука
начнет болеть. Если ты от этого не сможешь заснуть, я почитаю тебе, или мы
поговорим…
Он подошел к туалетному столику, нашел пудру, губную помаду, расческу.
— Вот здесь я тебе не помощник. Придется управиться самой. Восстанови ущерб, нанесенный войной, а я пока сварю яйцо.
Фиона была благодарна Эдварду за то, что он остался около нее на ночь. Он
принес раскладушку в комнату Ранги, но даже не раздевался. Она не могла скрыть
боль. Спина ныла еще больше, чем рука. Все причиняло муку; даже лежать
неподвижно было пыткой, не говоря уж о любом движении. Эдвард всячески облегчал
ее состояние, то болтая с ней, то читая, лишь бы отвлечь от страданий. Она
чувствовала его волнение.
— Но это же все не так серьезно, Эдвард, я сама знаю. Через пару дней, как
только царапины подсохнут, я обо всем забуду.
Часам к четырем утра она наконец впала в тяжелое забытье от действия
снотворного. Фиона проснулась в семь, Эдвард был все еще рядом. Сон как рукой
сняло; она чувствовала себя хорошо отдохнувшей и совершенно счастливой. Она
открыла глаза и встретила его внимательный взгляд.
— Ты сегодня будешь усталым, Эдвард Кэмпбелл.
Он встал, потянулся и как ни в чем не бывало сказал: — Пойду скажу Виктории, чтобы принесла тебе завтрак.
— Можешь ей не помогать, овсянку сделать просто, — быстро проговорила Фиона. —Только помоги мне, и можешь идти.
Он принес ей щетку и расческу и, догадываясь, что самой ей не справиться, тщательно расчесал ее волосы, что доставило Фионе удовольствие.
Когда она уже заканчивала завтрак, Эдвард снова заглянул и сообщил, что идет
переговорить с Ванакой и выяснить насчет катера.
— Я не поеду, Эдвард. Если б действительно было что-нибудь, требующее
обследования, я б, конечно, поехала, но так — я просто не выдержу. Я уж не
говорю о том, что они продержали бы меня пару дней, как минимум.
— Ну и что?
— Но нельзя же сейчас оставлять Эмери одну. Конечно, Труди здесь, но я и по
возрасту ближе к Эмери. И врач дал мне инструкции.
Эдвард рассмеялся:
— Да, от тебя сейчас много помощи.
— Не смеши, — осадила она его. — Случись что-нибудь, и я встану мгновенно. У
меня все это поверхностное.
Он вздохнул и улыбнулся:
— Да я верю, но и ты пойми, это же такая ответственность. Вот что я тебе скажу, если я разрешу тебе выздоравливать здесь, даешь мне слово, что поедешь со мной
через неделю сделать рентген позвоночника? Ради моего спокойствия.
Она согласилась. Он только поражался, с какой быстротой она выздоравливает.
Рана затягивалась на глазах. Спина не болела. Через неделю она уже снова вела
уроки, выбивая, по словам Эдварда, дух из детей, чтоб наверстать упущенное.
Как-то в воскресный день, когда она совсем выздоровела, Эдвард настоял, чтоб
все они совершили прогулку верхом. Они направились на Фионину горку
полюбоваться озером Ванака. Место было ровное, и они пустили лошадей во весь
опор, устроив настоящие скачки. Труди оказалась великолепной наездницей с