Ночь – мой дом

Итак, он умел управлять большинством судов, а значит, мог украсть посудину практически любого типа. Он может прямо сейчас выйти на улицу — и оказаться на южном берегу Бостонской бухты через полчаса. До северного берега добираться чуть дольше, но в это время года там наверняка шире выбор судов. Если он отплывет из Глостера или Рокпорта, то сможет попасть в Новую Шотландию через три-четыре дня. А спустя пару месяцев пошлет весточку Эмме, чтобы она приезжала.

Два месяца — это долго.

Но она будет его ждать. Она его любит. Да, она ни разу этого не говорила, но он чувствовал, что она хочет это сказать. Она его любит. А он любит ее.

Она подождет.

Может, он даже заскочит в отель. Быстренько заглянет туда одним глазком — вдруг она там и он ее увидит? Если они исчезнут оба, их след невозможно будет отыскать. Но если он исчезнет один, а потом пошлет за ней, к тому времени агенты ФБР уже поймут, кто она и что она для него значит, и она приедет в Галифакс, приведя за собой хвост. Едва он откроет ей дверь, их обоих сметет свинцовым градом.

Она не станет ждать.

Или бежать с ней прямо сейчас, или бежать без нее и больше никогда ее не видеть.

Он посмотрел на себя в зеркальное стекло материнского буфета и вспомнил, почему он вообще сюда пришел: куда бы он ни отправился, в таком виде он далеко не уйдет. Левое плечо пальто потемнело от крови, ботинки и низ брюк заляпаны грязью, рубашка изодрана и забрызгана кровью.

На кухне он открыл хлебницу и извлек хранившуюся там бутылку рома «Вдова А. Финке», или просто «финке», как обычно называли этот напиток. Снял ботинки и отнес их вместе с бутылкой наверх, в спальню отца, поднявшись по черной лестнице. В ванной он постарался как следует отмыть засохшую кровь с уха, пытаясь не потревожить коросту. Убедившись, что рана не будет кровоточить, он отступил на несколько шагов назад и стал изучать свое отражение. Мало ли какие бывают уродства: никто не станет в него особенно вглядываться, когда отвалится струп. Даже сейчас почти вся эта черная корка пристала к внутренней, а не к внешней стороне уха. Ну да, она заметна, но не так, как был бы заметен подбитый глаз или сломанный нос.

Он отхлебнул несколько глотков «финке», выбирая костюм в отцовском шкафу. Костюмов там оказалось пятнадцать — штук на тринадцать больше, чем можно себе позволить на полицейское жалованье. То же самое касается обуви, рубашек, галстуков и шляп. Джо выбрал полосатый однобортный пиджак коричневато-желтого цвета и такие же брюки — костюм от Харта Шаффнера и Маркса. К нему — белую рубашку «Эрроу». Черный шелковый галстук с косыми красными полосками. Черные ботинки «Нетлтон» и шляпу «Кнапп-Фельт». Он снял собственную одежду, аккуратно сложил ее и пристроил на полу. Сверху поместил пистолет и башмаки, переоделся в отцовское, после чего снова засунул пистолет сзади за пояс.

Судя по длине брюк, они с отцом все-таки не совсем одного роста: отец чуть повыше. И шляпа его чуть теснее, чем у Джо. Проблему шляпы Джо решил, чуть сдвинув головной убор на затылок, получилось даже щеголевато. Что касается брюк, то он дважды подвернул штанины и подколол их булавками с ночного столика покойной матери.

Свою прежнюю одежду и бутылку хорошего рома он снес вниз, в отцовский кабинет. Даже сейчас он не мог отрицать, что, готовясь переступить порог этого помещения в отсутствие отца, он чувствует себя каким-то святотатцем. Он постоял на пороге, прислушиваясь к звукам дома — к потрескиванию в батареях парового отопления, к поскрипыванию молоточков в больших напольных часах, высящихся в вестибюле и готовящихся пробить четыре. Он был уверен, что дом пуст, но ощущал себя так, словно за ним наблюдают.

Когда молоточки ударили по своим колокольчикам, Джо вошел в кабинет.

Стол располагался перед высоким окном-фонарем, выходящим на улицу. Это был рабочий стол с двумя тумбами, выдержанный в викторианском стиле, богато украшенный, сделанный в Дублине в прошлом веке. О том, чтобы украсить свое жилище таким предметом обстановки, сын фермера-арендатора из захолустного угла ирландского Клонакилти не мог и мечтать, находясь в здравом рассудке. Не говоря уж о маленьком рабочем столике в том же стиле, восточном ковре и толстых шторах янтарного цвета, графинах фирмы «Уотерфорд», дубовых книжных полках с фолиантами в кожаных переплетах, бронзовых карнизах для штор, антикварном кожаном диване с такими же креслами и ящичке для сигар орехового дерева.

Джо открыл один из шкафчиков за книжными полками и опустился на корточки, чтобы открыть сейф, который таился внутри. Набрал 3-12-10, номера месяцев, когда родился он и его двое братьев, и открыл дверцу. Внутри лежали материнские драгоценности, пятьсот долларов наличными, свидетельство о собственности на дом, родительские свидетельства о рождении, пачка бумаг, которые Джо не стал изучать, и чуть больше тысячи долларов казначейскими облигациями. Джо вынул все это и сложил на пол справа от дверцы шкафа. Задняя стенка сейфа была сделана из той же толстой стали, что и остальные его части. Джо снял ее, сильно нажав большими пальцами на верхние углы, и положил на дно первого сейфа. Ему открылся циферблат второго.

Его комбинацию оказалось гораздо труднее угадать. Он перебрал дни рождения всех членов семьи, но безрезультатно. Все номера полицейских участков, где служил отец за эти годы, — тщетно. Он вспомнил, что отец говаривал: «Удача, неудача и смерть всегда ходят по трое», и попробовал всевозможными способами использовать тройку, но не добился успеха. Процесс подбора этой комбинации он начал еще в четырнадцать лет. Однажды, уже в семнадцатилетнем возрасте, он заметил письмо, которое отец оставил на своем столе. Послание другу, ставшему начальником пожарной охраны в Льюистоне, штат Мэн. Письмо, напечатанное на отцовском «ундервуде», содержало нагромождение лживых фраз: «Мы с Эллен беспредельно счастливы, мы по-прежнему так же пылко любим друг друга, как и в день нашей первой встречи…»; «Эйден вполне пришел в себя после трагических событий сентября девятнадцатого…»; «Коннор успешно преодолевает свою телесную немощь…», а также: «Видимо, Джозеф осенью поступит в Бостонский колледж. Он говорит, что планирует работать в области торговли акциями…» Под всем этим враньем стояло: «col1_0». Он всегда подписывался так. Никогда не ставил имя и фамилию полностью, будто это могло его скомпрометировать.

Т. К. К.

Томас Ксавьер Коглин.

Т. К. К.

Двадцатая, двадцать четвертая и третья буква в английском алфавите.

20-24-3.

Джо набрал эти числа, и второй сейф, пронзительно взвизгнув петлями, открылся.

Тот был фута два в глубину. И полтора фута из них занимали деньги. Пачки денег, туго перехваченные красными резинками. Некоторые из купюр попали в сейф еще до рождения Джо, а некоторые, возможно, оказались здесь на прошлой неделе. Целая жизнь, полная взяток, подношений, подарков. Его отец, столп Града на холме, американских Афин, Центра Вселенной, — куда больший преступник, чем тот, каким мог когда-либо стать Джо. Потому что Джо никогда не мог придумать, как являть миру больше одного лица. А в распоряжении отца имелось такое множество лиц, что оставалось лишь гадать, какое из них подлинное, а какие — лишь подделки, маски, личины.

Джо знал, что если сегодня вечером он обчистит этот сейф, то сможет прожить в бегах десять лет. А если заберется достаточно далеко, чтобы его перестали искать, то сумеет обеспечить себе надежную дорогу в жизни, занявшись переработкой кубинского сахара, или черной патоки, или того и другого, за три года стать королем контрабандистов и до конца своих дней не беспокоиться о крыше над головой и о горячей пище.

Но он не хотел отцовских денег. Он украл его одежду, потому что ему понравилась мысль покинуть город в наряде этого старого паршивца, но он скорее переломал бы себе руки, чем решился взять ими хоть одну бумажку из отцовского капитала.

Он поместил свою аккуратно сложенную одежду и замызганные башмаки поверх нечистых денег отца. Хотел оставить записку, но не смог придумать больше ничего такого, что он желал бы передать отцу, так что просто затворил дверцу и покрутил диск. Поставил на место фальшивую стенку первого сейфа, потом запер и его.