Страница 50 из 62
При таких обстоятельствах должен был возникнуть в придворных сферах заговор с целью устранить Павла от престола. Законного средства к удалению душевнобольного государя от правления русская политическая жизнь еще не выработала.
Мысль об удалении Павла возникла первоначально у вице-канцлера Никиты Петровича Панина. К Панину присоединились военный губернатор Петербурга фон-дер Пален, князь Платон Зубов, командир Преображенского полка Талызин, Семеновского — Депрерадович, Кавалергардского — Уваров и некоторые другие офицеры. К заговору привлекли и великих князей Александра и Константина, которым было разъяснено, что Павел будет арестован, лишен власти и интернирован в крепости, где будет пользоваться всеми удобствами жизни частного человека. Таково было, по-видимому, и намерение Палена. Но его сообщники не останавливались на этом, хорошо понимая, что мечта о лишении Павла одной только власти не осуществима, что Павел, имеющий много сторонников, будет безвреден лишь тогда, когда перестанет жить. Но, разумеется, в эти планы они не посвящали великих князей. Нельзя сказать, чтобы заговорщики действовали очень скрытно. К заговору привлечены были некоторые гвардейские офицеры, и в гостиных Петербурга много говорили о нем. Павел начал подозревать окружающих в злом умысле и для большей безопасности переехал в новый дворец свой, Михайловский замок, построенный на месте разобранного Летнего дворца, где он родился. "На том месте, где родился, — говорил император, — хочу и умереть". Михайловский замок по наружному виду представлял рыцарскую крепость, окруженную рвами, гранитными брустверами, на которых стояли орудия. Сообщение производилось по подъемным мостам, у которых стояли караулы. Но никакие силы и орудия не могут защитить, раз нет верных людей.
9 марта Павел, кем-то предупрежденный о заговоре, когда Пален пришел к нему с обычным докладом, как бы невзначай спросил его, возможно ли теперь повторение событий 1762 года. Пален хладнокровно заметил на это, что некоторые и теперь задумывают подобные покушения, но исполнить его не так легко, как прежде: войска тогда еще не были в руках государя, и полиция не так действовала, как теперь. Предположив затем из дальнейших слов Павла, что он, быть может, хорошо осведомлен о заговоре, Пален заявил, что он сам состоит во главе одного заговора для того, чтобы наблюдать за действиями заговорщиков, что в этом заговоре принимают участие императрица, наследники и другие члены императорской семьи. Вслед за тем он добавил, что не может отвечать за безопасность государя, пока не будет иметь в руках письменного повеления арестовать в случае надобности великого князя Александра Павловича и других членов императорской фамилии. Павел тотчас же выдал это повеление. Получив этот документ, Пален немедленно показал его великому князю Александру. Яркими красками он расписал великому князю последствия, к каким поведет его дальнейшее упорство в отказе на низвержение отца с престола, все бедствия, которые постигнут царскую семью. Испуганный Александр дал свое согласие на то, чтобы у Павла было исторгнуто отречение от престола, а Пален поклялся, что жизнь государя будет в безопасности [119].
Осуществление заговора первоначально было назначено на 15 марта. Но Пален ускорил наступление конца. Он боялся приезда Аракчеева, которого Павел вызвал из деревни в Петербург, по-видимому, для того, чтобы поручить ему командование в столице. Слухи о заговоре неведомыми путями уже расходились по Петербургу. 11 марта даже извозчики говорили о "конце", указывая на Михайловский замок.
Вечером 11 марта заговорщики под предводительством адъютанта Преображенского полка Аргамакова взошли по маленькой лестнице, ведшей к покоям императора. Их было вначале около 40 человек, а когда подошли к задней двери передних покоев, то из 40 человек в отряде осталось едва 10, да и то более или менее пьяных. Заговорщики постучались в дверь и на вопрос камер-гусаров, кто стучит, Аргамаков отвечал: "Пожар". Узнав голос Аргамакова, камер-гусары не поколебались отворить ему дверь, и таким путем заговорщики ворвались в покои Павла. Император, разбуженный криками, вскочил со своей постели и спрятался за экраном, стоявшим у кровати. Но заговорщики вскоре заметили его. Бенигсен, подойдя к нему, сказал: "Государь, вы арестованы". — "Я арестован? Что же ото значит?" — спросил Павел. "Уже четверть года следовало бы с тобой покончить", — было грубым ответом одного из заговорщиков. "Что же я вам сделал?" — воскликнул Павел. Тогда князь Яшвиль первый с ожесточением бросился на Павла, который пробовал сопротивляться, но Николай Зубов ударил его золотой табакеркой в висок, и Павел упал. Собрав последние силы, он встал, но вновь был опрокинут, и при падении расшиб себе о мраморный стол висок и голову. Масса пьяных офицеров набросилась на императора. Кто-то накинул ему на шею шарф. Слышно было, как Павел успел сказать по-французски: "Господа, именем Бога, умоляю вас пощадить меня", — но через несколько секунд шарф был затянут.
Так разыгрался последний акт павловской трагедии.
Александр I и Польша
Восстановление Польши стало мечтой Александра еще в дни ранней юности, когда ему исполнилось 19 лет. Последний раздел Речи Посполитой случился как раз в то самое время, когда он только что закончил курс сентиментально-политического воспитания у Лагарпа, когда душа его преисполнена была мечтаниями о свободе, справедливости народов… Насилие, учиненное над Польшей, огорчало его, и он откровенно высказал это молодому князю Адаму Чарторыйскому в беседе в Таврическом саду весной 1796 года. Великий князь прямо заявил, что он не одобряет политики и действий своей бабки, осуждает ее принципы; заявил, что все его желания были на стороне Польши и ее славной борьбы, что он оплакивает ее падение, что Костюшко в его глазах — великий человек как по своим доблестям, так и по тому делу, которое он защищал, — по делу гуманности и справедливости.
Разумеется, эти признания будущего наследника русского престола привели в восторг и удивление князя Чарторыйского, который не замедлил сообщить о них и своему брату. Оба брата предались мечтам о светлом будущем, которое раскрывалось перед ними. "Я был тогда молод, — оправдывался впоследствии князь Чарторыйский, — преисполнен возвышенных идей и чувств; вещи необычайные меня не изумляли, и я охотно верил тому, что казалось мне великим и доблестным. Я поддался обаянию, которое легко понять: в словах этого молодого князя было столько чистосердечия, простодушия, несокрушимой решительности, самозабвения, духовного подъема, что он мне казался каким-то особенным существом, которое Провидение послало на землю для блага человечества и моей Родины".
Чарторыйский крепко привязался к Александру, стал его истинным другом и, когда Александр стал императором, одним из ближайших его советников и сотрудников в начатом им деле внутреннего преобразования России.
Но, сделавшись русским государственным человеком, Чарторыйский не забывал о своем отечестве и ждал только благоприятного случая, чтобы выступить с предложением восстановления Польши. Этот случай и представился в 1805 году. Готовилась коалиция держав против Наполеона, во главе которой должна была стать Россия. Чарторыйский, бывший в то время русским министром иностранных дел, предъявил государю свой план образования коалиции с указанием тех оснований, на которых она должна была быть утверждена. Он указывал, что одной внешней силы недостаточно для того, чтобы обуздать колосса, что необходимо пробудить в Европе чувство солидарности и уважения к международному праву, политике завоеваний противопоставить принципы справедливости и законности.
Почин и руководство в осуществлении всего этого должна бы взять на себя Россия. Так как первым нарушением международного права был раздел Польши, необходимо прежде всего восстановить в целости это государство, на престоле которого должен воссесть тот, кто воскресил его, т. е. властитель России. Чарторыйский рекомендовал прежде всего привлечь к союзу Англию, затем Австрию и, наконец, Пруссию, причем, если она будет противиться, принудить ее к тому силой; и согласии других правительств Чарторыйский не сомневался. Коалиция, по его мысли, должна была носить посреднический характер, гарантировать европейский мир и свободу. Франции должны быть предложены условия, соответствующие ее достоинству и положению: за нею должны остаться Майнц, Кельн, Люксембург, Бельгия, Савойя, Женева; Рейн и Альпы должны быть ее границами, но ей следует отдать Пьемонт, Голландию и Ганновер, которые должны стать самостоятельными государствами. За эти уступки Англия должна покинуть Мальту и другие колонии Франции, оказать Франции помощь для возвращения Сан-Доминго из рук черных. Сверх того, должен быть выработан международный морской устав. Если Франция отвергнет эти предложения, тогда уже надо действовать против нее оружием. Если война удастся наполовину, то надо удовольствоваться отторжением от Франции Италии и реставрацией Бурбонов; если же закончится полной победой, то надо будет отнять от Франции и Рейнские владения, причем из Бельгии и Голландии должно быть образовано особое королевство под властью Оранского дома. Итальянское королевство должно быть отдано Савойскому дому, а Рейнские провинции — Пруссии; Австрия должна получить взамен Италии и польских земель владения в Молдавии и Валахии. Россия, как сказано, должна получить Польшу.
[119] Опубликованные за последнее время данные доказывают, что Александр был осведомлен относительно намерений заговорщиков гораздо больше, чем это предполагалось раньше…