Страница 21 из 32
Едет ковбой на лошади, видит, впереди лужа, думает вслух:
—Я—ковбой, я перепрыгну.
Перепрыгнул, едет дальше, впереди ручей, ковбой говорит:
—Я ковбой, я перепрыгну.
Перепрыгнул, едет дальше, увидал ущелье и говорит:
—Я — ковбой, я перепрыгну.
А лошадь ему отвечает:
— Ты ковбой, ты и прыгай.
Видимо, в этой ситуации возможны все три варианта: 1) я перепрыгну; 2) мы перепрыгнем; 3) моя лошадь перепрыгнет.
Вы и ты
Еще одна сложность использования категории числа связана с этикетом: вежливость требует обращения к малознакомому лицу во множественном числе, на Вы. В распределении ты- и вы-конструкций немало, однако, неясностей. Они-то и подвергаются обыгрыванию.
Резкий переход на «ты» возможен не только после брудершафта, но, например, на определенной стадии любовных отношений, ср.:
[Мальчик подслушивает объяснение в любви] —Я день и ночь о вас думаю~ Ваш образ все время стоит передо мной. Скажите же~ А вы~ А ты~ Любишь меня.? «Вот еще,—поморщился за ширмой Мишка,—на «ты» говорит. Что же она ему, горничная, что ли?» (А. Аверченко, Человек за ширмой, III).
При мысленном обращении к малознакомому лицу мы также «переходим на ты», ср.:
Городничий (в сторону) Славно завязал узелок! Врет-врет и нигде не оборвется! (...) Ну да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать. (Вслух) Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? (Н. Гоголь, Ревизор).
Местоимение ты обычно при обращении к животным, растениям, морю, солнцу и другим природным явлениям. Это употребление ты (Ю. Д. Апресйн называет его «внедиалоговым») «используется при мысленном обращении к любым объектам, исключающим реальный диалог» [Апресян 1995: т. II, 152]. Здесь обращение на Вы выглядит необычным и производит впечатление преувеличенной вежливости, ср.:
Газетной бумагой закрою пропасть окна.
Не буду смотреть на грязь небосвода!
Извините меня, дорогая природа,
Сварю яиц, заварю толокна (Саша Черный, Северные сумерки).
[Разговор с котом Бегемотом] — А простите~ это ты~ это вы...—он сбился, we зная, как обрагцатъся к коту, ня «ты» или на «вы»,—вы—тот самый кот, что садились в трамвай?
—Я,—подтвердил польщенный кот и добавил:—Приятно слышать, что вы так вежливо обрагцаетесь с котом. Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта (М. Булгаков, Мастер и Маргарита, 24) [У Булгакова здесь обыгрывается также шутливое допущение, что брудершафт— обязательное условие обращения на «ты» к живым существам.]
Невозможность реального диалога является также причиной того, что, несмотря на трепетно-почтительное отношение к Богу и к покойнику, мы позволяем себе «тыкать» их. «Спи спокойно, дорогой коллега»,— говорим мы лицу, с которым были на «вы» или даже вообще не были знакомы.
Они вместо он
Известно, что употребление они вместо он — яркая просторечная черта. Вот как Чехов в письме 25 апр. 1887 г. описывает черкасских девиц:
Видел богатых невест. Выбор громадный, но я всё время был так пьян, что бутылки принимал за девиц, а девиц за бутылки. Вероятно, благодаря моему пьяному состоянию здешние девицы нашли, что я остроумен и «насмешники».
Употребление они вместо он — показатель крайней почтительности. В. Конецкий описывает буфетчицу на корабле, которая говорит о капитане они: «Они» — она так показывает свои знания шестка, свою смиренную подчиненность капитанскому величию. Спросишь: «Где капитан?» — «Они сказали, что кушать не будут» («Путевые портреты с морским пейзажем»). Необычны (и производят комическое впечатление) случаи, когда это значение резко противоречит общему смыслу высказывания и содержащимся в нем оценочным характеристикам:
[Разговор Воланда и Коровьева («длинного клетчатого») со Степой Лиходеевым]:
—- кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы!
— Они, они!—козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе говоря о Степе,—вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают (М. Булгаков, Мастер и Маргарита, 7).
Странно также, когда говорят они о близких людях, например, о муже:
[Красноармеец приходит к Горбушкиным]:
—Извините, граждане. Не пужайтесь-Я от следователя послан« Гражданин Гор-бушкин~ который тут?
Горбушкин показывает рукой на жену. Жена показывает на мужа. Замешательство.
Жен а .Вот они„ Они—Горбушкин (М. Зощенко, Преступление и наказание, 2).
В устах жены подобная почтительность, допустимая по отношению к постороннему человеку, приобретает оттенок отстранения, отчуждения: жена как бы открещивается от мужа и его дел.
6*
3-е мн. вместо 3-го ед. в глаголах.
1. Что касается глагола, то здесь конструкции со множ. числом 3-го лица вместо единственного могут употребляться и в литературном языке. Т. В. Булыгина [Булыгина — Шмелев 1997: 344—345] отмечает, что эти конструкции указывают на «отчуждение», и иллюстрирует свое понимание, в частности, примером из «Евгения Онегина»:
..лишь вошел» ему
Она навстречу. Как сурова!
Его не видят, с ним ни слова;
У! как теперь окружена Креи^енским холодом она!
(А. Пушкин, Евгений Онегин, 8).
Пример и сам термин «отчуждение» могут ввести в заблуждение. Т. В. Булыгина понимает под отчуждением не отношение субъекта предложения (Татьяны) к другому участнику сцены (Онегину), а «объективацию», «отчуждение от субъекта», взгляд «со стороны» на субъекта и всю сцену. Что же касается «отчуждения» в другом понимании — отчуждения между самими участниками ситуации, то она навеяна не конструкцией, включающей множ число вместо единственного, а лексическим составом фразы (не видят, ни слова, крещенский холод). Там, где сама лексика не отчуждает, этого отчуждения нет или оно смягчено; замена пушкинской лексики другой, положительно окрашенной (исключающей отчуждение!), видимо, возможна (если, разумеется, отвлечься от чудовищных стилистических потерь): ...она навстречу! Как ласкова! Его усаживают,расспрашивают» Нет отчуждения и в очерке Н. Ильиной об А. А. Реформатском:
Вырезки [из газет] делались [А. А. Реформатским] для себя, для меня, для учеников (...) Работа по вырезыванию велась обычно вечером (отдых после трудового дня), затем меня звали к себе либо появлялись на пороге моей комнаты. Протягивалась пачка вырезок. «Это тебе должно быть интересно».
Налицо любовное подтрунивание над торжественной церемонией передачи вырезок (нейтральной была бы фраза: он звал меня к себе либо появлялся на пороге моей комнаты). Отчуждения (с обеих сторон), видимо, нет. Еще пример — из рассказа А Аверченко «Вечером», где описывается разговор с маленькой девочкой:
Подперев руками голову, я углубился в историю французской революции и забыл всё на свете. Сзади меня потянули за пиджак Потом поцарапали ногтем по спине. Потом под мою руку была подсунута глупая морда деревянной коровы. Я сделал вид, что не замечаю этих ухищрений.
Приведенные примеры, а также некоторые другие показывают, что, кроме «отчуждения» некоего «наблюдателя» от субъекта действия (не лучше ли говорить здесь об «отстранении»?), конструкции с мн. числом глагола вместо единственного включают некоторый дополнительный смысл. Ср. фразы (1) и (2), явно отличающиеся ПО смыслу: