Страница 53 из 77
«Штуки»,[49] отбомбившись, ушли. Вслед им еще бил одинокий счетверенный – звук выстрелов пробивался в уши, как сквозь вату. Капитан что‑то беззвучно говорил, три или четыре зуба у него были стальными, блестящими.
– А?
– Каску, говорю, зря не носишь, – капитан снял руку с девичьей шеи: все время светловолосую гостью в стенку ячейки вжимал, как будто Катя под бомбы вздумала бы выскакивать.
– Потеряла я каску, – пробормотала девушка, отряхивая волосы.
– Ну, так езжай ищи, – капитан глянул на оседавшие за высоткой столбы пыли. – Давай‑давай. «Лаптежники» по Мраморной балке разгрузились. Сейчас могут и к нам завернуть. С утра у нас что‑то скучновато было, не то что там, – капитан кивнул в сторону города.
– Ага, я поехала. Раненых давайте.
Двоих подняли в кузов. Катя передала сержанту автомат и, мгновение поколебавшись, высунулась из кабины.
– Товарищ капитан, можно на секунду?
– Что еще, ездовая зенитчица?
– Я по дороге у Николаевки одного вашего раненого командира подобрала. Вы ведь из 456‑го?[50]
– Это кто из наших там оказался?
– Да я разве спрашивала. Он вроде к вам ехал. В общем, говорил, дела лихие. В центре наши пятятся. 386‑я не выдержала. И фланги поползли. Немцы через Северную бухту перебрались. В общем, скоро приказ отходить будет.
– Ты языком‑то не мели, рядовая. Слухи всякие разносишь. Мы здесь до морковкина заговенья держаться можем.
– У вас еще сутки тихо будет. А Гору сдают. Приказ об отходе вот‑вот поступит. Только я не об этом. Тот ваш товарищ говорил, что если не удержимся, он бы лично вперед рванул. За Балаклаву. К партизанам пробиваться.
– Ну‑ка выйди сюда, – негромко приказал капитан. – Ты откуда такая умная‑знающая? К самодеятельности зовешь, панику наводишь? Драпать, значит, мысли имеются? Как тараканы, в разные стороны? За такую полуумность знаешь как отвечать придется?
– Знаю, товарищ капитан, – Катя невесело улыбнулась. – Мы ведь тоже почти пограничники, за рубежами смотрим. По‑разному тактические решения толковать можно. Кто скажет, «как тараканы», кто – «в контратаку на прорыв». За спиной море, там окапываться нам затруднительно.
– Ну‑ка выйди, боец! – гаркнул капитан.
Но Катя уже дала задний ход. «ЗИС», переваливаясь на ухабах, начал разворачиваться. Катя еще видела разъяренное лицо капитана. Стоять они будут. Вот так. Приказа № 227[51] в армии еще нет, а в этом полку он уже есть. Еще неделю будут в окружении драться. Им заградотряды не нужны.
Ладно, хоть по машине стрелять не начали. Зато по кабине отчаянно забарабанил раненный в лицо боец. Второму было все равно – лежал без сознания с оторванной ногой.
7.22. Немцы пробились между левым флангом 386‑й стрелковой дивизии и 8‑й бригадой морской пехоты. Ожесточенный бой между высотой 111,0 и хутором Дергачи. Резервы из остатков 25‑й Чапаевской стрелковой дивизии пытаются ликвидировать прорыв.
– Разгружайте! – Катя вывалилась из кабины. Только бы машина не заглохла.
– Сделаем, – санитар стянул с носилок мертвое тело, уложил в шеренгу у ограды и побрел к машине, волоча носилки. – Сейчас подмогу кликну. Что там на высотах?
– Дерутся наши. Где бы мне военфельдшера Танкову найти?
– Так здесь, в приемо‑сортировочном, – санитар ткнул рукой.
Длинное здание. Что здесь было раньше? Трапезная? Кельи? Сейчас здесь ад. Лежка человеческой боли.
Не смотреть. Катя отстраненно переступала через лежащих, шла по коридору. Есть поставленная задача. Сержант выполняет. Стон коридора, запах полужизни‑полусмерти ничего не меняет. Сержант на войне.
Мотя нашлась у тесной ординаторской. Представительная, в белом халате, сразу прибавившая десяток лет. Разговаривала с красивым стариком, держащим окровавленные руки растопыренными. Дед породистый, гвардейский. Похоже, еще при Мукдене полевые госпитали развертывал.
Мотя обернулась, глянула строго.
– Я еще не успела. Занята.
– Время, – Катя глянула в очки старика. – Товарищ начальник, дайте ей пять минут.
– Не дам. Я как раз говорил вашей знакомой, что если она рискнет исчезнуть хоть на минуту, ею займется трибунал. А вы, барышня, не знаю вашего звания, извольте немедленно покинуть госпиталь. Не мешайте работе, – голос у старикана был скрипучий, но интонации непреклонные. Полковник, наверное.
– Уйду. Но мне сведенья нужны. Особой важности.
– Обратитесь к комиссару. Он где‑то здесь бегал.
– Матильда Захаровна в курсе. У нее минуту займет…
– Барышня, выйдите‑ка вон!
– Иду. Доктор, там у меня трехтонка. Могу в город вывезти раненых. Только я сама их отберу.
– Что?! – Тут доктор изумился. – Черт знает что такое?! Танкова, вызовите охрану. Кто там у нас есть?
– Зови, Матильда. Только в этот херов журнал загляни. Я профессору два слова наедине скажу. – Катя поправила за ремнем колотушки гранат.
Мотя попятилась.
– Вали отсюда, корова блудливая! – гаркнула на нее Катя.
Товарищ военфельдшер исчезла.
– Да вы, барышня, буйная, – с некоторым интересом проговорил доктор. – Бомбой в меня швырнете? Здесь, если вы не изволили заметить, раненые кругом.
– Простите, – пробормотала Катя. – Привычка у меня дурная – оружие щупать. Времени объясняться, честное слово, нет.
– Понимаю, у вас задание. Срочное.
– Это тоже. Я что хочу сказать… Немцы прорвались. Бой на Горе идет. И на Корабельной стороне фрицы крепко зацепились.
– Ну и? – Старик совершенно спокойно приподнял бровь.
– Наши отходят к городу и к Херсонесу. Через сутки или двое немцы будут здесь. Сколько я могу посадить в трехтонку?
– Глупости не говорите, барышня. У нас здесь почти пять сотен раненых. Не считая личного состава двух госпиталей. Обещали эвакуировать морем…
– Доктор… – Катя смотрела в старческий острый кадык, туда, где из‑под халата торчал грязный воротничок кителя. Кто он все‑таки по званию?
– Глупо, – проскрипел доктор и вдруг ухватил Катю за комбинезон и свирепым рывком втянул в ординаторскую. – Валюша, покиньте‑ка нас на минутку. Живенько!
Миниатюрная женщина, возившаяся у кипятящихся инструментов, испуганно выскочила за дверь.
– Вы мне весь госпиталь всполошите, – злобно зашипел старик. – Нам еще паники не хватало. Что там происходит? Говорите немедленно.
– Я сказала. Я из штаба. Немцы прорвались. Согласно приказу командующего Северо‑Кавказским фронтом, эвакуации не будет. Приказ такой товарища Буденного. Слышали, да?
– При чем здесь приказ? У меня раненые. Я понимаю – «До последнего патрона, до последней капли крови». Но раненые драться не могут, – старик блеснул очками в сторону двери. – Их необходимо посадить на корабли, вывезти в тыл и лечить. Как, черт бы вас побрал, иначе? Понимаете?
– Понимаю. Возьму тех, кто сможет самостоятельно дойти от машины до борта корабля. Тех, кто не может стрелять. Тех, кого немцы расстреляют без колебаний. Тех, кто доживет до Новороссийска в тесноте без медицинской помощи. Попробую их посадить на корабль.
Доктор глянул надменно:
– Отберете и попробуете? Барышня, знаете, кто вы такая?
– Знаю. Сука я. Не возражаю. Не могу я предложить ничего лучшего.
Доктор покачал головой.
– Насколько я понимаю, иных вариантов действительно может и не быть. Хорошо. Сейчас подготовят документы и начнут погрузку. Что там еще у вас?
– Ничего. Мотька сама справку найдет.
– Замечательно, – доктор дернулся к двери, но обернулся. – Послушайте, почему? Почему бросили? Почему даже раненых?
– Не бросили. Флот не может подойти. Его топят. Прорвутся подлодки, катера и самолеты. Сделают все, что могут. Но здесь остаются тысячи. Вы человек военный.
– Значит, миноносцы на раненых не меняют? Вот так‑то. Согласно приказу бывшего полного кавалера Святого Георгия? Что ж, вы ординаторскую покиньте, сестрам работать нужно, – доктор вышел.
Катя шагнула в гудящий одним непрерывным стоном коридор, прислонилась спиной к обшарпанной, когда‑то побеленной стенке и опустилась на корточки. Рядом неровно всхрапывал пробитой грудью рослый моряк. Вздрагивала восковая, грязная рука. Вздрагивала синими крыльями чайка татуировки.