Страница 50 из 77
– Лежать, тварь! – рявкнула Катя, плюхнулась рядом, порядком отбив копчик, и занялась мазохистской процедурой освобождения рук. Фокус знакомый, опробованный и в экстремальных условиях, но от этого не менее мучительный. Катя уже продевала стянутые руки под коленями, когда военфельдшерица приподняла голову.
– Лежать, пристрелю!
Мотя, не оглядываясь, поползла прочь, ощупью ловя съехавшую на поясницу кобуру.
Поздновато. Брезентовый ремень – все‑таки не наручники. Катя с почти свободными руками прыгнула за медичкой. В небе угрожающе засвистело, Катя упала, дернула за сапог как раз надумавшую вскочить Мотю. 105‑миллиметровый снаряд разорвался на гребне высоты. Земля дрогнула, ударила в нос. На кусты и лежащих женщин посыпались мелкие камни и обломанные ветки.
Катя, ругаясь и не слыша сама себя, вывернула руку врачихи, выдернула из кобуры пистолет.
– Да лежи ты спокойно, венерологичка фигова!
Катя, сунув «ТТ» за пояс, переждала очередной свист – рвануло у невидимой дороги, – и встала на колени. Опасаться пули в голову не приходилось: Окунев слабо ворочался на земле, остался там, где его сбила взбунтовавшаяся подконвойная.
– Эй, фельдшерица, вставай. Кажется, нашего охранника зацепило, – Катя для убедительности постучала стволом пистолета по бедру врачихи. Мотя одернула юбку и поднялась на четвереньки.
– Задницу выше! Окажешь первую помощь.
– Здесь стреляй, сволочь, – Мотя придушенно всхлипнула.
– Да успею я тебя расстрелять. Бойцу помоги.
Женщины выпутались из колючих ветвей, пригибаясь под приближающимся свистом, побежали к лежащему солдату. Снова грохнуло у дороги.
Окуневу осколком разворотило ключицу. Боец лежал бессильно, на тощих мальчишечьих щеках блестели влажные дорожки. Глянул – глаза бесцветные, прозрачные.
– Меня убило.
– Нет еще! – рявкнула Катя. – Рукой только не маши, повредило ее. Сейчас тебя доктор перевяжет.
– У меня пакета нет, – тупо пробормотала Мотя и принялась поправлять каску.
– Кобыла ты гулящая, а не военфельдшер! – Катя старалась не смотреть на широкую рану, на синевато‑белый торчащий осколок кости. – Белье хоть чистое? Рви давай.
– У меня пакет есть, – выдохнул мальчишка. – В кармане…
Катя нашарила пакет первой помощи.
– Работай!
Надо отдать должное, бинтовала Мотя уверенно. Боец от первых же прикосновений отключился, белоснежный бинт на глазах пропитывался красным. Младший лейтенант умело пристроила руку раненого, даже закрепила ремнем.
– Умеешь, – одобрила Катя, подбирая подсумки бойца.
– Только в затылок не стреляй, – прошептала военврач, склоняясь к раненому.
– О макияже заботишься? Ты это брось, – Катя вынула из‑за пояса пистолет. – Держи свой шпалер. Только убедительно прошу, в меня больше не целься. У меня нервы не железные.
Мотя изумленно моргнула, явно ожидая подвоха, потянулась к пистолету.
– Да проверь ты обойму. Не до розыгрышей сейчас. Короче, я вам не какая‑то пошлая лазутчица. К немцам никакого отношения не имею. – Катя подобрала винтовку и с некоторым опозданием пригнулась, у дороги вновь рвануло. – В общем, так, сейчас берем Окуня, волочим вот туда – к тому кустарнику. Там гребень высотки прикрывает, и вообще поуютнее. Потом ты мальчика в санбат доставляешь, а я по своим делам отправляюсь. Мне очень некогда. Задача ясна?
Раненого оказалось сподручнее волочить одной Кате. Взяла, как ребенка, весу в бедняге Окуневе было – одни ботинки да чирьи. Мальчишка застонал и снова потерял сознание. Кате мешала винтовка, но отдавать оружие товарищу военфельдшеру было опрометчиво. У Моти тараканов в голове предостаточно, даром что «ТТ» кое‑как в кобуру запихала.
До непролазных кустов у ската высотки добрались быстро. Катя положила раненого у скалы.
– Ну вот, товарищ Мотя, перекури и дальше сама волочи. Ты дама крепкая, а до монастыря здесь недалеко, – Катя прислушалась к пулеметной стрельбе в Золотой балке. – Уже продвинулись, сволочи. Да, документы не забыть бы. – Девушка полезла в карман бойца. Окунев постанывал, но глаз не открывал.
– Мародерство есть, так? – громким шепотом спросили из кустов.
Катя вскинула взгляд. Из чащи выглядывала отвратная рожа в чужой каске, утыканной веточками. Рядом торчала вторая, не менее противная физиономия, – этот держал женщин на прицеле автомата.
– Немцы! – охнула Мотя.
– Да уж не румыны, – прошептала Катя и искательно улыбнулась.
Немец тоже улыбнулся.
– Ком, фройляйн, ком, девушек, сюда ползать, – поманил пальцем.
– Слушаюсь, камрад, герр офицер, – Катя подняла руки. – Мы сдаемся. Сталин – капут. Хай живе господарь Гитлер. Нихт шиссен.
– Ком, ком, – манил фриц. Второй тоже ухмыльнулся. Катя заметила, что он, не опуская автомата, локтем нащупывает рукоять ножа на поясе.
– Герр офицер, не убивайте. Мы нихт коммунисты.
Немцы перекинулись короткими фразами. Автоматчик брезгливо улыбался.
Катя в очередной раз раскаялась, что не удосужилась подучить немецкий. Английский – второй родной, испанский – вполне прилично, а из этого гавканья – десяток слов. Впрочем, и так понятно. Даже трахать не будут. Недосуг гадам.
Немец продолжал приветливо улыбаться и манить грязным пальчиком. Совсем за идиоток держит.
– Да‑да, герр офицер, мы очень согласные. Мы откормленные, – вдохновилась Катя и без особой стыдливости провела по комбинезону под грудью. – Моя камрад еще лучше. – Катя потянулась к врачихе, поддернула юбку с круглых коленок.
Мотя отпихнула наглую руку, с ужасом глядя в ствол автомата.
– Я – никогда, я – член партии, пусть сразу стреляют…
– Молчи. Нашла время откровенничать, – Катя обернулась к немцам, искательно улыбаясь и удерживая врачиху за талию, попыталась расстегнуть ей гимнастерку. – Она очень сладкая. Герр офицер не пожалеет. Истинный фантастиш.
Немцы снова брезгливо переглянулись.
Катя чувствовала, как бешено колотится сердце у Моти. Да не дергайся ты, пламенная партийка.
– Я с ними не буду… никогда не буду.
Кобуру на спине военфельдшерицы, наконец, удалось расстегнуть, Катя нащупала рукоятку «ТТ».
– Битте, герр офицер, – Катя отшатнулась‑откатилась, одновременно с силой отпихнув врачиху в другую сторону.
Затвор передернуть… патрон в ствол…
Автоматная очередь хлестнула над головой.
С левой руки Катя стреляла неважно, – автоматчика зацепила в горло. Вторая пуля ушла в «молоко». Третья в плечо «переводчика», – выронил карабин, отшатнулся в глубь зарослей.
Четвертый патрон в «ТТ» перекосило.
Бросив пистолет, Катя зацепила за ремень винтовку и влетела в кусты. Что‑то заорал немец. Дебри были такой густоты, что девушка катилась по ним, как по клубкам колючей проволоки. Хлопнул выстрел. Катя, передергивая затвор «мосинки», свалилась на ползущего немца, успела заметить третьего, – сидел у рации, в аккуратно вырубленном среди шиповника «гнезде». Вел стволом «парабеллума»… Катя соскользнула за подраненного немца, как за бруствер, заставила заорать от боли, вскинуться. Два резких хлопка, – фриц‑герой невольно принял в себя девятимиллиметровые пули. Дрогнув, обмяк. Катя одной рукой вскинула поверх ремней и сухарной сумки громоздкую «мосинку». День был невезучий, – пуля вышибла крошку в сантиметре над каской радиста. Мать его! И это с трех метров?! Прыгнула, – «парабеллум» плюнул навстречу. Катя едва успела почувствовать толчок и жгучую боль. Ударила по руке прикладом, выбивая пистолет. Упрямый фриц уцепился за винтовку. Да держи, – «мосинку» девушка уступила, ударила врага в лицо. Два раза. Хватило.
Развлечениями, вроде бокса, Екатерина Григорьевна Мезина никогда не увлекалась. Было время другие удары подучить. Полезные. Должно быть у современной девушки хобби?
Немец с уже неживым удивлением смотрел в голубое крымское небо. Нос у него стал поросячьим, кровь из сплюснутых ноздрей текла густыми сгустками. В наушниках что‑то шуршало, волновалось. Подбирая «парабеллум», Катя хотела сплюнуть, но тут сзади ударила длиннющая автоматная очередь. Девушка распласталась на земле.