Страница 8 из 11
Предполагать, что не будет передышки и будут постоянные ультиматумы, — значит верить, что на Западе вообще нет движения. Мы считаем, что немцы не могут сделать все.
После шока, связанного с объявлением Англией и Францией войны 1 сентября 1939 года, Гитлер укрепил собственную уверенность и уверенность своих генералов, сделав предсказание, аналогичное последующим советским объяснениям своего предательства западных союзников. Он сказал, что западные державы совершают формальный жест, символизирующий выполнение ими обязательств перед Польшей, и очень скоро пойдут на мирные переговоры с рейхом. Фюрер предвидел и оказался прав в том, что более 70 англо-французских дивизий, которые со временем должны быть размещены в Северной Франции, не станут атаковать 30 оперативных немецких дивизий, по большей части не первоклассных, охраняющих линию Зигфрида, пока основная масса немецкой армии захватывает Польшу в первом гитлеровском блицкриге.
В действительности французское Верховное командование согласилось с объявлением войны главным образом потому, что временный уход сил рейха на восток дает французской армии время провести мобилизацию. Последнее, к чему стремилось французское командование, выполняя свое обещание Польше атаковать на западе, — это стремление спровоцировать реакцию немцев в момент наибольшей слабости Франции даже раньше, чем четыре доступные британские дивизии переправятся через Канал или соберутся медленно «раскачивающиеся» резервисты французской армии 1914 года. Кроме того, помимо отсутствия желания начинать дорогостоящий штурм немецких фортификационных сооружений, у французской армии не было и возможностей это сделать. Она не располагала бронетанковыми дивизиями, не имела превосходства в воздухе и наступательной доктрины, предусматривающей их появление.
Если коротко, Гитлер высказал совершенно правильную догадку о том, что к 1939 году Франция полностью отказалась от гибельной философии наступления a outrance[6] 1870 и 1914 годов, причем во время, когда только такая философия могла спасти ее и ее союзников. А в Великобритании неохотное приятие Чемберленом войны воплотилось в его выводе о том, что самое лучшее, на что можно рассчитывать, — это постепенный крах немецкой морали; вопрос о военной победе над лучше вооруженным рейхом не ставился.
Начиная с 3 сентября, дня объявления войны союзниками, Риббентроп начал настаивать на быстром и открытом советском вмешательстве в Польше. Советский министр иностранных дел Молотов осторожно возражал против открытых демонстраций сговора Советов с нацистами, в то время как Польша оставалась невредимой. 6 сентября немецкому послу Шуленбургу пришлось разъяснить Берлину, что общественное мнение в России еще не слишком хорошо понимает пакт с Германией. Существует опасение, что после поражения Польши рейх может повернуть оружие против СССР.
Заявив, что вермахт 8 сентября подошел к Варшаве, германское министерство иностранных дел возобновило давление на Молотова в ответ на вмешательство России в действия на территории якобы умирающего Польского государства. Высказав поспешные поздравления в связи с военными успехами немцев, Молотов 10 сентября продолжил тянуть время, объясняя, что Красная армия рассчитывала на несколько недель до вмешательства, а теперь эти недели сократились до нескольких дней. Немцев еще более разозлило предложение Молотова, что, для того чтобы Советский Союз не выглядел агрессором, правительство собиралось открыто заявить, что войска в Польшу вводятся для защиты украинцев и белорусов в Польше от немецкой угрозы. Нацисты начали понимать, а впоследствии это узнали западные союзники и китайские коммунисты, что Советский Союз не является удобным союзником, будучи de facto или de jure партнером в конфликте.
К 14 сентября Молотов проинформировал немцев о том, что Красная армия достигла состояния готовности раньше, чем предполагалось, и что Советы вскоре войдут в Польшу. На деле два фактора: быстрый крах Польши и перемирие с японцами во Внешней Монголии 16 сентября — подготовили советскую политику к военным операциям на западе. Несмотря на любое давление в будущем, никакие соображения не могли заставить Сталина принять единовременно больше чем одну войну или один фронт. К своему глубокому сожалению в будущем, Гитлер не имел такой же решимости избежать войны на два фронта.
17 сентября, после перемирия с японцами, в соответствии с настойчивыми требованиями немцев, примерно 40 дивизий Красной армии перешли границу Польши. Это было ее первое вторжение на запад после 1920 года. Сталин лично переписал советско-германское коммюнике, информирующее об этом событии, на основании того, что немецкая версия была слишком откровенной — обычное для коммунистов упражнение в крючкотворстве. Советский диктатор также выражал недовольство и сомнение относительно того, уйдут ли немецкие войска из городов, уже занятых ими в пределах выделенной русским зоны Польши после завершения военных операций. Хотя он признавал, что такая ситуация может быть вызвана нежеланием немецких генералов отдавать завоеванную территорию, а не целенаправленной политикой немецкого правительства.
К большой досаде плохо информированного ОКХ и ОКВ, Гитлер быстро приказал немецкой армии уйти из Лемберга (Львова), с дрогобычских нефтяных месторождений и из Брест-Литовска. Теперь не было Тухачевского, который мог бы помешать Сталину, как во время предыдущего вторжения в Польшу в 1920 году. Он, наконец, смог захватить западноукраинскую цитадель Лемберг, хотя ярому антикоммунисту адмиралу Канарису удалось похитить нескольких лидеров украинских националистов прямо из-под носа советского НКВД.
Советское вторжение в Польшу, хотя и запоздавшее с точки зрения Риббентропа, ускорило первую из многочисленных ссор между Гитлером и командованием армии ОКХ. Фюрер приказал захватить Варшаву как можно быстрее, независимо от числа жертв среди военных или гражданского населения, чтобы к подходу Красной армии польская столица находилась в руках немцев. Командование армии предпочитало более медленную осадную операцию против Варшавы, что помогло бы сберечь людей и боеприпасы для Западного фронта. Выразив мнение многих других начальников штабов до и после 1939 года, генерал Гальдер сказал: «Строгое разделение между влиятельными кругами армии и политики оказалось большим недостатком… Верховное командование армии не должно следовать капризам внешней политики».
К 25 сентября Сталиным завладели мысли о советской оккупации этнической, в противоположность de jure, Польши. Он предложил новый обмен территорией с немцами на основании того, что, в то время как раздел территории с польскоговорящим населением может вызвать трения между Германией и Советским Союзом, немецкая сдача большей части Литвы в обмен на оккупацию почти всей этнической Польши уменьшит причины для напряжения между двумя партнерами. Конечно, такой обмен, более или менее навязанный рейху в момент его занятости на Западе, оставлял Германии единственное бремя удерживания в подчинении поляков, одновременно давая Красной армии более сильную и менее уязвимую оборонительную линию в Прибалтике против Германии.
В действительности, когда Риббентроп с большой неохотой прибыл в Москву 27–28 сентября со вторым визитом, он узнал весьма неприятные новости. Русские не только требовали для себя все польские нефтяные месторождения (несмотря на наличие своих собственных ресурсов, причем богатых, в отличие от рейха), но и намечали в ближайшем будущем военную оккупацию избранных латвийских и эстонских баз. Гитлер скрепя сердце принял эти условия, только настоял на выводе этнических немцев Прибалтики в качестве небольшого утешения за полный отказ от этих территорий, столь дорогих тевтонским крестоносцам прошлого.
Гитлер потребовал советской дипломатической поддержки, так же как военной и экономической помощи, чтобы поддержать или мирное наступление, или военное наступление против Запада. 28 сентября в официальном заявлении о решении польского вопроса Германия и Россия объявили, что отныне Великобритания и Франция будут нести ответственность за продолжение конфликта, а правительства СССР и Германии продолжат обсуждение мер, необходимых для прекращения конфликта. Как выяснилось, эта угроза, якобы обращенная к Западу, в будущем обернется против ее создателей в ходе их нелегкого взаимного сотрудничества.
6
До крайности, беспощадно (фр.).