Страница 7 из 11
В отношении Британии Сталин жаловался Риббентропу, что британская военная миссия в Москве ни разу так и не сказала, чего в действительности хотят англичане. В любом случае Сталин считал британскую армию слабой, британский флот — больше не заслуживающим своей былой репутации, а Королевские военно-воздушные силы — неготовыми, хотя и наращивающими силу. Тем не менее советский диктатор пребывал в уверенности, что, несмотря на общую военную слабость, Британия будет вести войну «умело и упорно».
Когда же Сталин заявил, что и французскую армию не следует сбрасывать со счетов, Риббентроп поспешно привлек его внимание к большому превосходству германской армии над французской по количественному составу. Хотя, конечно, большинство отлично обученных бойцов рейха сначала будут использованы на востоке против Польши, и уж потом вернутся, чтобы занять позиции на западе против французской армии. После взаимных тостов за здоровье глав государств Сталин завершил беседу с Риббентропом, заявив, что советское правительство относится к пакту с Германией со всей серьезностью. Сталин дал слово чести, чего бы оно ни стоило, что Советский Союз не предаст своего партнера по новому пакту о ненападении, пакту, названному таким образом, как невольная дань предположительно забытому идеализму Вудро Вильсона.
24 августа Риббентроп вернулся из Москвы в Берлин, так сказать, на гребне волны и был встречен благодарным фюрером, как второй Бисмарк. У Гитлера были причины для открытого изъявления благодарности. До недавнего времени являвшийся германофилом британский посол сэр Невил Хендерсон только что проинформировал его о том, что Британия намерена соблюдать свои обязательства перед Польшей, вне зависимости от его пакта с СССР. Хотя Гитлер ответил, что война, которая начнется, будет, таким образом, на совести англичан, и в любом случае он предпочитает войну, пока ему только пятьдесят лет, а не позже, дни, когда он мог отпугнуть британских миротворцев, прошли. Да и Гитлер винил Британию в том, что ему пришлось заключить договор с русскими, в отношении которого фюрер, по мнению Хендерсона, не испытывал энтузиазма. Однако, как верно заметил Гитлер, теперь Германии не придется вести войну на два фронта. Последнее предложение Гитлера гарантировать поддержку Британской империи немецкой военной силой вызвало лишь осторожное предостережение Хендерсона о том, что, в то время как любой может предсказать начало войны, никто не может в точности знать, какими сюрпризами чревата длительная борьба.
В довершение всего Муссолини под явным давлением Чиано 25 августа написал Гитлеру, что Италия определенно не присоединится к рейху в альянсе с большевистской Россией за счет католической Польши. Он считал, что у Италии нет необходимости готовиться к войне раньше чем в 1942–1943 годах. Потрясенный таким очевидным «предательством», Гитлер заявил, что итальянцы ведут себя так же, как в 1914 году, и в последнюю минуту приказал задержать неминуемое нападение немецкой армии на Польшу, чтобы выиграть время для еще одной попытки ввести в заблуждение или откупиться от британцев. Генеральный штаб немецкой армии был согласен с итальянским министром иностранных дел Чиано в том, что Италия не может себе позволить вести даже оборонительную войну. Обиженный дуче сам имел основания опасаться, что, если Британия и Франция не атакуют Германию на западе ради спасения Польши, они могут вместо этого напасть на слабую Италию — дешевую, хотя и не вполне равноценную замену эффективных, но дорогостоящих действий против рейха.
Смена союзников Гитлером вызвала реакцию ужаса другой великой державы — Японии. Столкнувшись с тем, что официальный Токио назвал изменой рейха в тот момент, когда Япония ведет тяжелые бои с русскими во Внешней Монголии, японский кабинет ушел в отставку, а японский посол в Берлине Хироси Осима получил приказ выразить протест Гитлеру. Политика японской армии, которая выражалась в реализации эффективного военного альянса с европейскими странами оси скорее за счет России, чем против Британии, как хотелось бы думать Гитлеру, теперь была дискредитирована, так же как и японская техника и тактика в состоявшемся в недалеком будущем столкновении с Красной армией в пустыне Гоби.
Кстати, и в рядах нацистской партии царили скептицизм и недовольство в отношении пакта с большевистской Россией. Гитлеру пришлось 28 августа оправдаться перед своими соратниками по партии, сказав, что будущая война будет тяжелой, Германию может постичь неудача, но, пока он жив, речи о капитуляции не будет. Он открыто признал, что готов к войне на два фронта, если до этого дойдет, но надеялся, что Британия будет лишь внешне выполнять свои обязательства перед Польшей и вести только видимость войны с Германией. Как он сказал барону Эрнсту фон Вайцзеккеру, заместителю государственного министра иностранных дел, 29 августа, «через два месяца с Польшей будет покончено, и тогда мы сможем провести большую мирную конференцию с западными державами».
К 31 августа Гитлер принял окончательное решение приступить к действиям против Польши, независимо от того, какие шаги западные державы могут предпринять впоследствии. 1 сентября, согласно обещанию, которое он должен был сдержать, фюрер выступил в рейхстаге и сказал, что снимет форму только после победы или не доживет до конца. Спустя два дня, 3 сентября, когда поступил британский ультиматум, требующий прекратить наступление в Польше, иначе Британия объявит войну, Гитлер был явно взволнован дилеммой, перед которой оказался. Он разгневанно потребовал к себе гордого автора пакта с Россией — министра иностранных дел фон Риббентропа — и спросил, что ему теперь делать. В это же время он сказал соавтору своей знаменитой автобиографии Рудольфу Гессу: «Сейчас весь мой мир разваливается на части. Моя книга [Mein Kampf] была написана зря». Шеф люфтваффе Герман Геринг, который уже несколько недель отчаянно пытался достичь личной договоренности с британцами, 3 сентября признал: «Если мы проиграем эту войну, да смилостивится над нами Бог». Даже нацистские лидеры, не говоря уже о немецком народе и вооруженных силах, вовсе не стремились к большой войне с Западом, невзирая на агрессивные страсти, испытываемые ими в большей или меньшей степени по отношению к востоку.
Последнее, вероятно, не было тайной для Советского Союза. Как сказал в своей речи Верховному Совету 31 августа советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов, «неужели трудно понять, что СССР проводит и будет продолжать проводить свою собственную независимую политику, цель которой — поддерживать интересы народов СССР, и только эти интересы? Если [другие европейские] джентльмены имеют столь неодолимую тягу воевать, пусть воюют без участия Советского Союза. А мы посмотрим, что они за бойцы». Россия снова получила передышку, давшую ей возможность подготовиться к будущему, но, как в 1807 и 1918 годах, передышка, полученная путем отказа от союзников, оказалась короткой, а собственные военные приготовления России нереалистичными и недостаточными.
Глава 2
Неправильные войны
3 сентября 1939 г. — 18 июня 1940 г.
Завоеватель всегда любит мир (как неизменно заявлял Бонапарт); он хотел бы войти в наше государство, не встретив сопротивления.
Мы должны использовать разницу и противоречия между двумя империализмами, между двумя группами капиталистических государств, чтобы они вцепились друг другу в горло… Если бы мы не придерживались этого правила, мы бы давно, к радости капиталистов, болтались на осинах.
Милитаристские беснования Гитлера закончатся величайшей катастрофой. Но прежде чем пробьет его час, многое и многие будут сметены в Европе. Сталин не хочет быть в их числе. Поэтому он больше всего остерегается оторваться от Гитлера слишком рано.