Страница 7 из 15
в мазовецком городе здуньска-воля — во время большого веселья — к нам подошел сильно выпивший войчеховский и спросил кто у нас самый любимый автор? войчеховскому было лет тридцать семь — он успел изучить философию в варшаве и теперь изучал математику в познани — в школах преподавал что-то. гарсиа лорка. — ответили мы. войчеховский медленно поднял глаза. ни слова не говоря подошел к шкафу — и застучал о него головой. да так сильно — что шкаф гудел и качался. очки у войчеховского слетели на пол. а все вокруг перестали тискаться и курить — и на него уставились. мы впервые столкнулись с такой адекватной реакцией на имя лорки. поэтому сами немедленно кинулись к шкафу — и застучали головой в другую его дверцу. о! о! — кричал войчеховский. о! о! — кричали мы. в наших действиях не было и капли фальши. фиолетовый лунный лорка может быть это видел. нашу зависть от хрящей души. нашу костяную ногтевую радость.
самое большое любовное удовольствие — а может быть это и самая большая земная радость — крепко засовывать в свою невесту. стоит жениться чтоб испытать такое. и многое вынести в будущей жизни ради воспоминаний о предсвадебных днях: неделях или месяцах. невеста — слово-то какое прекрасное! вот она улыбается и дышит — легко утягивается на старый диван. по вашей просьбе стаскивает с себя колготки — раздвигает ноги и говорит: вот. вы говорите: поиграй с собой милая. и невеста вас немедленно слушается. ее пальцы — умелые длинные — аккуратно шевелят любовный огонь. ваша невеста — керосиновая лампа — прибавляющая пламя своего фитиля. вы любуетесь — вырываетесь от брюк и на это пламя ложитесь — и невеста издает стон. в комнате криво задернуты занавески: в их щели глядит зима. это длится и длится — длится и длится: диван потихоньку стучит. я сейчас закричу. — говорит невеста. вы отвечаете ей: кричи сколько хочешь. но она не будет кричать — а только вас прикусит: по дому шуршат родители, телевизор и младшая сестра. что мне сделать? ну что мне сделать? — зацелованным голосом шепчет. — хочешь я буду тебя целовать? хочешь я всё поцелую? вы качаете головой. вы не в силах остановиться. успеется с поцелуями — вы ведь даже еще не женились — вы ведь друг друга не разлюбите. исчерпаны все отсрочки — не получится больше ждать. лампа-невеста лежит забрызгана. ваша голова на ее животе. ваша невеста вытекает вам на ладошку. голос вашей невесты кругами расходится — в полумраке как по воде: я тебя очень люблю. потная раздавленная щепотка вашей опрятной невесты — это она: которая обещает океаны. руки вашей невесты тянут вас за плечи. диван опять застучал. в поцелуях дышать трудно — но вы не можете расцепиться ртами как нельзя соединить невестиных длинных ног. из-под щели под дверью потянулся табачный дым. это отец уселся на унитазе с сигаретой — и открыл туалетную дверь: чтобы было вернее думать про то как его сын ебет свою невесту — будущую жену — в комнате именуемой в доме детской.
цедить чай с бальзамами в сорок пять градусов — с утра до вечера — изо дня в день — вот что здорово. сорок пять градусов — это крепость бальзамов — а не погода за окном. хотя одно с другим здесь может совпасть — в зимние самые месяцы. скрипеть одному — полами большого дома и двуспальной кленовой кроватью — здорово и роскошно. задвижками черных комодов гукать. свистеть тусклым чайником. в него мы добавили уже бальзам. ведь сам по себе чай — большое свинство. сколько раз в своей жизни мы еле сдерживались чтоб не плеснуть чаем в рожи — хорошим людям любезно предлагавшим его нам. пейте сами. мы — нет. ведь первая половина нашего сердца — финская. вторая — балканская целиком. в сербии и македонии на чай просто мочатся. если используют — лишь как самое дешевое рвотное. здесь напитки — вино и вода. разбавляй как можно. как позволяют твои обстоятельства. финны дуют прозрачные соки, мутные морсы и кисели. и разные травы. чаем же начиняют патроны и убивают фригидных жен. финские женщины покупают чай чтобы сыпать мужчинам в волосы — тем кто сильно их чем-нибудь обидел. например посмеялся — отказался взять замуж. у мужчин от этого вся сила рушится. под финнами мы имеем в виду всех финнов — и коми и вепсов и мордву… мы в доме одни. не считая белого моря — прохладой дышащего нам в окна. с текущим над ним небом. не считая золотой пустоты — с дребезжащим внутри нее чайником.
так говорят французские женщины мужчинам которые им симпатичны. так письма свои подписывают. очень приятно и легко — нежно и равнодушно — по-настоящему и без страха потерь. странные они какие-то: отрываются от тротуаров когда бегут навстречу и худеют от любовных огорчений. в самом очевидном смысле — никаких метафор здесь нет. мы же видели. мы тоже их не забыли. похудеть от любви и нам бы сейчас хотелось.
антон начисто выбрил своего антона — того самого — и решил что он у него теперь похож на ангела. об этом мне смеясь рассказала ира — его жена — незадолго до того как перестала на мне прыгать. мне было совсем не смешно. оказывается и ангела я обидел. с тем что антон ко мне хорошо относится я как-то давно смирился. а теперь — я так думаю — нежная светлая дорогая мне с детства ира соскользнула с меня в последний раз — и попросила подать полотенце.
человек придумавший ласты — наичудесный. с ним мы обязательно подружимся на том свете — будем много разговаривать о ластах когда умрем — издавать журнал ‘ласты’ — и снимать про ласты продолжительное кино. а пока мы еще на этом — не устанем любить эти тяжелые перепончатые резины — смеяться над ними и всячески пропагандировать. покупать и дарить: знакомым детям к настороженности родителей — знакомым взрослым к улыбкам их жен и мужей. в ластах можно и плыть — и прыгать по берегу. и утопить одну ласту — чтобы потом до одурения за ней нырять — все озеро взбаламутить. можно в ластах лечь на голую анастасию. хохочущая анастасия тоже в ластах — задирает ноги как можно смешней. хоть на берегу в сырых лютиках — хоть дома на большой кровати. зачинать веселых детей — которые больше всего на свете полюбят воду. а когда они родятся — дарить им ласты. вместе печатать песок и ил. надевать ласты на руки — топить их. не ранить ноги в незнакомой воде — можно даже бежать бегом. в один прекрасный момент эти самые дети обязательно раздурачатся и сделают нам какое-нибудь паскудство — и тогда мы сможем роскошно отдубасить их ластой — сорванной хоть с нашей хоть с их ноги.
стол — протянутая к людям ладонь богородицы. — говорили на беломорье. мы бежим без шапки навстречу этим словам. мы бы хотели коллекционировать столы — и заставить ими всю свою землю — за домом и перед ним. не выращивать же на ней огурцы. земли у нас не так много. когда она вся покроется столами — мы будем ставить их в этажи. пакостить за столом и его пачкать — значит плевать в протянутую ладонь. столы — на целую книгу. мы уверены в двух вещах: правильно на столе зачинать детей — и ставить на стол гроб. хотя гроба вообще не должно существовать в предметном мире. значит урну. каждый предмет — который однажды побывал столом — оторванная дверь, сплющенная коробка, упомянутый футляр от аккордеона, капот ‘нивы’ — наполняется чистотой и святостью. хорошо бы пойти в столовые инспекторы — и обходя с суровыми лицами дома людей — отбирать столы у тех хозяев — которые их обидели.
сколько раз я пытался уехать из города — встретить ночь на понедельник на русалкиной неделе где-нибудь в прибрежных полях — у озер или тихих рек. наблюдать — фотографировать — или просто не спать — сидеть на земле с керосиновым фонарем. в эту ночь водяницы качаются на пленке воды — в гибких кустах играют их безрукие дети. в оврагах и на дорожных развилках — танцует смутная жизнь — смутная смерть смеется и копошится. в эту ночь земля открывает свои тайны всем кто готов их увидеть. сколько раз хотел — да все зря. вот и в этот раз ничего не вышло. съемочную группу собирался с собой везти — на светлую реку пижму. на пижме всю ночь не спать — караулить рассвет — ходить босиком — слушать ушами землю. но в троицкую субботу стало холодно как в тундре — небо зависло над столбами серым утюгом — полил бесконечный ливень. мы бы никуда не проехали — а проехав ничего бы не сняли. что и следовало доказать. ну ладно. украшенная праздничная земля не хочет городского любопытства — и я в который раз с трепетом встречаю ее решение — обзваниваю всех — отменяю съемки. на ночных холмах пижмы не свернуть бы любопытные шеи. земля уберегает нас. в бормочущем темном ливне без нас прошла духовская ночь. на размытой границе реки и неба русалки плескались одни — а съемочная группа напившись пива в уютных домах обнимала жен и видела странные яркие сны.