Отрочество

Вот мимо него прошел своей спортивной походкой Евгений Афанасьевич, преподаватель физкультуры. Евгений Афанасьевич был озабочен, но не взволнован нисколько. «Не может этого быть! Прикидывается!» — решил Даня.

— Первый забег, на старт! — гулко сказал повелительный и равнодушный голос из рупора.

Слегка толкнув Елену Серафимовну, мимо нее пробежал розовощекий толстый мальчик этак лет девяти-десяти и пристроился на скамейке по правую ее руку. Слева сел большой, широкоплечий, усатый человек в щегольском синем костюме и голубой шелковой рубашке. На руках у него была маленькая шустрая девочка в красном капоре.

Стадион гудел многоголосым слитным шумом. В его гомон вплетались дальнее треньканье трамваев, грохот машин, проезжающих по улице, и многое другое — кто его знает, что именно: может быть, какой-нибудь выкрик из впервые растворившегося на улицу окошка, долетавший издалека гудок паровоза, скрип подъемного крана…

— Первый забег, на старт!

Даня не мог вообразить себе, что это уже сказано, что это уже произошло и что наступила та самая минута. Он вообще не мог ее себе вообразить. Когда он думал о ней вчера вечером, в том месте, где у человека сердце, сразу появлялась пустота. Сердце екало.

И все-таки она наступила, эта немыслимая, долгожданная, решительная минута. Надо идти. Ноги у него вдруг отяжелели. Он сделал усилие, с трудом оторвал их от влажного, хрустящего под подошвами песка и зашагал усталым, развалистым шагом к беговым дорожкам.

Можно было подумать, что его тянут на невидимой веревке — так медленно и неохотно шел он.

— Даня, главное — спокойствие! Не торопись, береги силы… — долетел до него знакомый шопот.

Он поднял глаза, и они сразу встретились с глазами Зои Николаевны.

— Спокойно, спокойно, Даня…

Он ответил ей благодарным взглядом.

Она волновалась за него. Он это чувствовал, и ему как будто бы стало немного легче.

— Вни-ма-ние!..

Он пригнулся к земле, почти опустившись на колено, и положил руки на белую черту в песке. Мелькнул флажок.

Главное, главное — не сорваться, не броситься вперед раньше времени. Главное — не пропустить той секунды, когда упадет флажок.

Раз… два… три…

— Марш! — и флажок упал.

Даня оттолкнулся ногой от стартовой ямки, пробежал два первых шага, все еще пригибаясь к земле, не успев преодолеть инерции наклона. Он несся по беговой дорожке и уже видел перед собой первое препятствие — аккуратный маленький заборчик: барьер. Барьер надвигался на него с необыкновенной быстротой, почти летел ему навстречу. Даже не поняв толком, что перед ним такое, Дани оттолкнулся от земли. Ему показалось, что он взлетел птицей. Дуга в воздухе. И все.

Скорей, скорей…

Его ноги отбивали дробь. Веселую дробь, быструю, частую, четкую, веселую дробь.

Главное был первый прыжок, он знал это. Теперь он не даст маху… нет!

И опять впереди барьер. И снова все, что было его жизнью, печалями, радостями, его настоящим и будущим, — все стало маленьким, бегущим на него заборчиком.

Взлететь, прочертить в воздухе дугу. Порядок.

Справа мельтешили желтоватые пятна обращенных к нему лиц. Слева, выдвинувшись вперед, выросла перед ним чья-то спина в майке. Он не понял, почему она вдруг заслонила перед ним все пять беговых дорожек.

Ах, вот что! Его обогнали!

Но это еще не беда — время есть. Спокойно, спокойно, спокойно…

А в уши свистел ветер.

— Данила бежит! Из девятьсот одиннадцатой, из нашей, — с видом завсегдатая, знающего в лицо каждого участника состязания, сказал толстощекий мальчик, пристроившийся по правую руку от Елены Серафимовны.

Скрывая улыбку, она искоса посмотрела на него — на его круглый, почти наголо остриженный затылок и щеточку светлой короткой челки, выглядывающую из-под козырька «капитанки»; посмотрела на его веснушчатый широкий, покрытый маленькими капельками пота нос. Он сидел на собственных ладонях и подпрыгивал, как будто это были не ладони, а пружинки.

И вдруг толстяк вскочил со скамейки и стал лупить кулаками по свежеокрашенным перилам. Его лицо выражало одновременно волнение, азарт, почти страдание.

Махали платками стоявшие внизу девочки, встречая и провожая бегущего Яковлева, как будто бы он был не мальчик, а поезд, проходящий мимо них.

Положение ее друга было, видимо, очень серьезное: кто-то пытался его обогнать.

— Данька! Жми, обходи, валяй! — заорали истошно у беговой дорожки.

И бедная, почти оглушенная Елена Серафимовна от растерянности выронила из рук палочку.

Яковлев летел по третьей беговой дорожке.

— Жми, обходи, валяй! — не своим голосом кричали Иванов и Денисов.

— Даня, Даня, Даня! — звенела колокольчиками женская 85-я школа. (Болельщицы поддерживали морально.)

Рядом с ним по зеленой молоденькой травке, махая обеими руками, бежала маленькая девочка. Отдав ему в свое время две золотые рыбки, она желала теперь увидеть его победителем.

Бежать. Бежать. Бежать. Быстрее. Быстрее. Быстрее.

Он слышит у левого своего уха свистящее дыхание мальчика с пятой беговой дорожки.

— Даня, Даня, Даня! — кричат болельщицы из 85-й женской школы.

Быстрее, быстрее! Еще быстрее… Но что это? Кто?..

Нет, у него не хватает времени задуматься.

Счастливая уверенность в победе вдруг перехватывает дыхание у Яковлева.

В первом ряду сидит Елена Серафимовна. Пришла!.. На одну кратчайшую долю секунды встречаются глаза мальчика с ее глазами. И он отвечает на ее взгляд частой дробью бьющих о землю ног.

Снова барьер. Собрав все силы, последние силы, он опять отталкивается от земли, описав в воздухе великолепную дугу. Теперь беговая дорожка лежит перед ним широкая, открытая, уже не заслоненная никем. Там где-то позади, за плечами, слышится свистящее дыхание отставшего мальчика.

Вот и финиш. Взвиваются два легких красных конца прорванной ленты. Чьи-то руки перехватывают его: Сашка!

— Молодец, хорошо! — коротко говорит Зоя Николаевна.

Но Даня ничего не слышит. Он занят. Его глаза разыскивают Елену Серафимовну. Она! Пришла! Он не ошибся. Издали ее лицо кажется усталым, маленьким. Елена Серафимовна привстала и машет ему рукой.

— Объявляем результаты первого забега, — равнодушно и гулко говорят из рупора, — у-у-у — дистанция восемьдесят метров… у-у… барьерный бег. Яковлев, шестой класс «Б» девятьсот одиннадцатой школы, двенадцать с половиной секунд…

А вокруг до того хорошо, до того празднично!.. Только теперь он заметил, что кругом весна, увидел небо, деревья, траву.

— Второй забег, на старт!

Он смотрит на Зою Николаевну. Она опять волнуется. (Странно… как будто бы он не разорвал только что ленточку финиша.)

А все уже как будто совсем забыли о нем. Все снова сгрудились у беговых дорожек, толпятся, кричат: «Ого-го! Шурка! Борька! Давай! Жми!..»

Сначала бегут ребята из их школы — вторая смена. Потом — из 146-й. Надо бы посмотреть. Но у Дани почему-то не хватает на это сил. Он несколько раз вяло пытается заглянуть через чье-то плечо, но ничего толком не видит. Голоса сливаются в сплошной гул.

И вот шум опять становится сильнее, звонче топают ногами, хлопают в ладоши. Стало быть, добежали.

— Корольков, четырнадцать секунд, — объявляет диктор.

Даня невольно вздыхает с облегчением:

«Значит, нас еще пока не перекрыли».

Потом бежит 87-я, 91-я, 130-я…

И вдруг голос диктора значительно произносит:

— Начинаем первый забег шестых классов женских школ!

Даня приподнимается на цыпочках, стараясь разглядеть беговые дорожки.

Что такое? В узком промежутке между двумя сдвинутыми головами мелькнуло знакомое плечо, пронеслась светлая коса с красной ленточкой.

— А ну, пропустите, ребята!

Даня с силой раздвигает ребят и прорывается вперед.

В эту самую секунду мимо него, тяжело дыша, пробежала толстая девочка. Он сразу узнал ее: Таня! Его недавняя партнерша по катку. А там, впереди, по другой стороне круга, плечо в плечо бежали две девочки. Он ясно видел их лица. Одна была незнакомая, другая — Лида.